Утро под Катовице

Филюк! — подозвал командир вестового, — передай Тошбоеву, что кордон будем ставить на этой высоте. Фролов со своим отделением остаётся внизу и занимается постами, а всем остальным с грузом немедленно подняться сюда!

С одной стороны, логичное решение — холм доминирует над местностью, к тому же при свете дня подойти скрытно невозможно — со всех сторон открытое пространство. А ночью в любом случае придется полагаться только на посты. С другой стороны, вода есть только внизу в реке, но это терпимо, так как можно и снег растопить, однако проблема ещё и в том, что на вершине практически нет ровных площадок для обустройства жилой зоны кордона, да и окопы с землянками здесь не выроешь — скала. Но приказ командира — закон, и вскоре я вместе с остальными бойцами включился в шалашно-строительные работы. Бондаренко с Тошбоевым определили одиннадцать участков условно пригодных для расположения шалашей. Мне досталось довольно неплохое место между двумя скалистыми выступами с восточной стороны холма, где для создания жилища было достаточно настелить сверху крышу и убрать с пола снег. Получив в распоряжение трёх бойцов из второго отделения, я немедленно приступил к работе. Благодаря предусмотрительности командиров в волокушах был шанцевый инструмент, но нашей бригаде топора, коих на взвод было всего пять штук, не досталось, однако малые лопатки (иногда ошибочно называемые саперными) тоже неплохо подходят для рубки веток и небольших деревьев, поэтому за полтора часа до захода солнца мы успели нарубить внизу необходимое количество жердей с лапником и затащить заготовленные стройматериалы наверх. В течении следующих двух часов, когда уже окончательно стемнело и на небе появились звёзды, моя бригада навела крышу, поставила стену в промежутке между выступами, затем мы вымели снег из построенного жилища, застелили пол лапником и закрыли вход щитом из сосновых веток. Потом ещё полчаса собирали камни на вершине и склонах холма, устроив из них очаг в дальнем от входа в углу. Разобрав там кусок крыши, чтобы было куда уходить дыму, мы запалили небольшой костер, и сели рядом, грея руки и наблюдая, как дым уходит через дыру в потолке. Вроде получилось неплохо. Оглядев ещё раз творение своих рук, я нашел лейтенанта и доложил ему о завершении строительных работ. Тот, не удовлетворившись моим докладом, прошёлся со мной и осмотрел шалаш со всех сторон, после чего, забравшись внутрь и оценив костер, горящий в очаге, командир вынес свой вердикт:

Что же, неплохо! Но внимательно смотрите, чтобы не угореть от дыма, на ночь костер потушить! Иди у Тошбоева получи крупы на четверых, тушёнку надо экономить, разделите одну банку на всех, сварите кашу в котелках на своем костре!

Действуя в соответствии с приказом командира, я вместе с бойцами к восьми часам вечера плотно поужинал и, решив, что было бы неплохо в очаг добавить ещё камней, чтобы тепло дольше держалось, отправил бойцов найти и принести валунов покрупнее. Сам же остался в тепле приглядывать за костром. Сержант я или кто?! Устроившись у огня, на полный желудок я разомлел и совсем бы уснул, если бы не периодически залезавшие в шалаш красноармейцы с камнями. Однако вскоре очаг был доведён до более приличного состояния и мы, потушив костер и задраив отдушину, завалились спать.

Проснувшись в два часа ночи, я обнаружил, что шалаш выстудился и внутри стоит собачий холод, который уже успел тихой сапой пробраться мне под одежду и хорошенько остудить тело, ощущавшееся теперь сплошным куском замороженного мяса. Во избежание дальнейшего переохлаждения, я разбудил бойцов, приказав им размяться, открыть отдушину и вновь развести костер в очаге. Сам тоже выбрался наружу и присел раз двадцать, разгоняя кровь по замёрзшим жилам. Когда через десять минут все мои поручения были выполнены, а в очаге вновь заплясало ласково согревающее пламя, я назначил дежурного и, пригрозив ему всеми возможными карами, если он, не дай бог, уснет, вновь погрузился в дрёму. Дальше я уже не мог нормально спать, так как надо было периодически просыпаться, чтобы проверять и менять дежурных. Тяжела и сложна жизнь командира.

В семь часов утра нас разбудил вестовой командира взвода Филюк, который принес крупы и банку тушенки:

Тащ комот! Вставайте! Вот завтрак на всех! В восемь часов вы со вторым отделением идёте в патруль!

Умывшись снегом и размявшись на холодке, мы с парнями сварили в котелках перловку, добавили туда тушёнку и позавтракали. Затем нашли Бондаренко и ровно в восемь часов в составе второго отделения под началом отделенного командира Дмитрия Соловьева, я спустился с холма и мы отправились на восток. Небо было затянуто облаками, падал редкий снег и поначалу, пока не начало светать, нам пришлось двигаться по темному карельскому лесу очень медленно, тщательно выбирая дорогу. Сам я, конечно, благодаря своему хорошему ночному зрению мог бы идти быстрее, но Соловьев поставил меня замыкающим и я медленно плёлся позади. После девяти часов уже значительно посветлело и мы могли бы ускориться, но вошли в труднопроходимый лиственный лес с густыми зарослями кустарника и буреломом, из-за чего скорость нашего движения ещё снизилась. Потом наткнулись на незамёрзшее болото и пошли на север в надежде найти обход. На нашу, и без того небольшую скорость движения влияло ещё и то, что командир отделения останавливался каждые пятнадцать минут и делал пометки на схематически нарисованной от руки карте. Так, плутая по заснеженной тайге, до четырнадцати часов, когда, после обеденного привала, Соловьев принял решение возвращаться, по моим прикидкам, мы вряд ли отдалились от кордона дальше семи километров по прямой. Назад отряд пошел не по своему, уже порядком засыпанному снегом следу, а «по прямой» как выразился командир отделения. Разумеется, как я и предполагал, его настрой оказался излишне оптимистичным и на обратном пути порядком уставшему отряду пришлось покружить ничуть не меньше, обходя многочисленные препятствия. Небольшим утешением для нас явилась березово-рябиновая роща, где по моей инициативе бойцы набили вещмешки мороженой рябиной. А то взводу в качестве питания выдали только перловку и тушёнку, так и до цинги недалеко. На кордон мы вернулись только в половине седьмого, уставшие как ездовые собаки.

На следующее утро, один из бойцов второго отделения, проживающий в моём шалаше, Андрей Пинегин, разбудил меня и остальных бойцов радостным сообщением:

Тама на севере бабахает шибко! Небось наши белофиннов бьют!

Заинтересовавшись, я выбрался на мороз и, отойдя от кучкующихся красноармейцев, восторженно обсуждающих изменение ситуации на фронте, прислушался. Действительно, с северного направления доносились раскаты артиллерийской канонады, а на горизонте предрассветную тьму временами разрывали едва заметные сполохи. Ко мне подошёл Тошбоев и с воодушевлением произнес:

Наконец-то наши делом занялись, а то, считай, дней десять на месте топтались! Давно уже пора этих вражин задавить!

Мне очень хотелось бы порадоваться вместе со всеми, однако, хотя у меня знания об истории этой войны были довольно скудными, я помнил, что мирный договор с Финляндией был заключён где-то в середине марта, так что, если даже там, на севере, сейчас пытается наступать Красная Армия, в чем у меня были некоторые сомнения, то никакого положительного эффекта не будет, и мёрзнуть нам на этом кордоне придется ещё долго. Потоптавшись там ещё пару минут, я пришел к выводу, что дальнейшее стояние на холоде не имеет смысла, и вернувшись в шалаш, подбросил дров и устроился поближе к очагу. На часах было уже половина седьмого утра и пытаться ещё поспать не имело смысла, да и не хотелось — выспался. Примерно через двадцать минут в шалаше появились воодушевленные бойцы, после чего мы, получив продукты, поставили на очаг свои котелки с растопленной из снега водой и перловкой.

После завтрака, к которому мы сегодня добавили по десятку горьковатых ягод рябины, наше отделение вновь отправилось патрулировать в запутанных таёжных лабиринтах восточного направления. Вчерашняя лыжня была уже засыпана снегом и отряду пришлось прокладывать путь по снежной целине. Однако, благодаря приобретённому опыту, сегодня нам удалось отойти от кордона на несколько километров дальше и не сильно плутать при возвращении.

Эта ночь была несколько теплее предыдущих, да и нападавший снег утеплил крышу, поэтому при потушенном костре получилось проспать почти до утреннего подъёма. Проснувшись в половине четвертого я вышел до ветру и, справив нужду, осмотрелся по сторонам, отдавая дань смутной тревоге, мучившей меня с вечера. Вокруг стояла ночная тишина, а в прояснившемся небе висела половинка луны, заливая окружающий зимний пейзаж серебряным светом. Красота. Заметив вдали какое-то движение на уходящей к северу речке, я, вернувшись в шалаш, взял винтовку и с помощью оптического прицела пригляделся к заинтересовавшему меня объекту. По ровному, покрытому заснеженным льдом руслу беззвучно, словно бестелесные призраки, вызывая ощущение нереальности происходящего, размеренно отталкиваясь палками от наста, скользили десятка два белых силуэтов.

Боец! — вполголоса подозвал я топчущегося поблизости часового и приказал ему, — поднимай лейтенанта, к нам приближается финский отряд.

Где? — будто проснувшись, красноармеец выпучил глаза и взяв винтовку наизготовку, стал крутиться на месте, вглядываясь по сторонам.

Да не дергайся ты так! До них ещё километра два. Я просто в темноте хорошо вижу, а тебе не разглядеть. Буди командира!

Есть!

Боец направился к командирскому шалашу, а я, вернувшись к себе, натянул маскхалат и надел каску. К тому моменту, когда я вновь прибыл на наблюдательную площадку, там уже был Бондаренко, накинувшийся на меня с расспросами:

Ковалёв, что ты городишь?! Какие финны?! Где?!

Вон там! — я махнул рукой, указывая на север, — по льду реки приближаются, сейчас до них уже примерно полтора километра.

Лейтенант посмотрел в бинокль и через полминуты отозвался:

Вроде бы есть какое-то движение, но и только…

У меня хорошее ночное зрение, там лыжники, около двадцати человек.

Крылов! — командир подозвал караульного, — Зови сюда Тошбоева, командирам отделений поднимать бойцов по тревоге, но не шуметь, огня не зажигать и не курить!

Красноармеец удалился едва ли не бегом и через минуту в лагере поднялась суета. Бойцы приводили амуницию в порядок и с оружием в руках занимали позиции. А я, попросив у лейтенанта бинокль, смог получше рассмотреть приближающегося противника.

Семнадцать диверсантов, идут колонной по одному, авангард три человека с удалением пятьдесят метров, сзади трое с волокушами, — сообщил я о результатах наблюдения командиру и подошедшему Тошбоеву.

А может, это наши? — предположил Равиль.

И что они тут делают в четыре часа ночи? — задал я ему встречный вопрос.

Может армейская разведка, они тоже тылы патрулируют и маскхалаты у них есть, — согласился со своим помощником Бондаренко, — пошлю бойца, чтобы сперва спросил.

По мне так совершенно напрасно. Но, в случае чего, отвечать ведь ему, так что он, разумеется, в своём праве. Далее Бондаренко подозвал Прошкина, энергичного худощавого старшего красноармейца и поставил перед ним задачу:

Там, слева от холма, прямо на берегу валун выступает из земли, вот за ним и спрячешься, а как подойдут метров на пятьдесят, с этого расстояния тебе их уже видно будет, то кричи погромче: «Стой, кто идёт» а сам за камень прячься и не высовывайся, даже если стрельба начнется! Понял!