Утро псового лая

Б-28 «Дрозд», первый массовый реактивный бомбардировщик ВВС России. Разработан ОКБ Илюшина, производится Акционерным обществом «Технологии Сикорского», крупнейшим военным подрядчиком республики.

«Небесная постель» — абсолютное господство своей авиации над полем боя, позволяющая быстро прорвать оборону противника сухопутными войсками.

Глава 22

Золочев. Галицийское генерал-губернаторство. 22 июня 2001 года.

— Пан офицер! Пан офицер! Наперерез штабному вездеходу из узкого прохода между домами выскочила дородная кудрявая тетка, одетая словно на похороны, во все черное.

— Тормози! Прикрикнул Громов на водителя и тут же вытащил из кобуры пистолет, отчетливо слыша как сидящий сзади вестовой Курков, щелкнул затвором АКС.

Здесь, в Галиции, несмотря на окончание боев и стремительное, похожее на бегство, отступление фольксвера, было неспокойно и требовалось держать ухо востро и личное оружие под рукой. После падения польской власти и распада армии, в провинции царил настоящий хаос и единственной пока законной властью, на территории только что организованного указом нового президента Бородина, генерал-губернаторства — были русские военные. Назначенные чиновники и полицейские чины новой администрации были еще в пути, добираясь из своих внутренних губерний на новое для себя место службы и до установления в Галиции элементарного порядка, было еще далеко. Эскадроны полевой жандармерии с трудом поддерживали порядок даже в местах расквартирования русских войск, что уж говорить об защите мирных обывателей. А защищать было от кого.

Для начала из местных тюрем, по окрестностям разбежалось около тысячи заключенных, из которых треть — сидела а преступления против личности, затем сюда же нужно добавить сотни дезертиров с оружием, из разбитой польской армии, которые разбрелись по местечкам, хуторам и городкам, прятались у родственников и по ночам частенько вылезали на преступный промысел. И наконец самое главное — вооруженные отряды украинцев, евреев и поляков, под названием «самооборона», которые фактически представляли сейчас реальную власть в городах и сельской местности. Едва польская власть испарилась как повсеместно, вспыхнули польские и еврейские погромы. Такого ни Громов, ни вышестоящее командование, ни политические круги — явно предполагать не могли и не были к этому готовы. Резня поляков и евреев, сопровождаемая тотальными грабежами и поджогами — началась сразу, едва отгремели бои. Счет жертв по предварительным данным особых отделов уже шел на сотни, но по мнению Громова, уже перевалил за тысячу. Вот и сейчас, в Золочеве, где расквартирована его потрепанная 12 танковая бригада «воющих чертей» и еще пехотный и артиллерийский полк 7 пехотной дивизии, среди бела дня творится черт знает что!

— Там погром, пан офицер ой-вей! Лавку грабят, мужа — детей убивают!!! Заорала тетка подобно пожарной сирене.

«Ага…гипс снимают, клиент уезжает», не к месту вспомнил Громов фразу из известной кинокомедии. Но вслух сказал.

— Где?! Веди! И прекратите орать, я сейчас оглохну.

— Конечно пан офицер…Тетка оказалась понятливой, мгновенно заткнулась и ткнула пальцем в проход между домами. Мол там, все там…

Это была действительно наглость. Причем запредельная, даже для нравов Галиции. Четверо молодчиков, вломились в винную лавку и подогнав фургон торопливо грабили её, предварительно выстрелив живот хозяину, который сейчас корчился у входа зажав рану в животе и раскинув пейсы по булыжной мостовой.

— Стоять! Заорал Громов вскинув «браунинг» производства тульского «Арсенала», рядом тяжело дыша, присел на колено, вскинув АКС, вестовой Курков.

Молодчики, на появление русских военных отреагировали по разному, двое мгновенно, бросив добычу прыгнули в фургон, двое других, застигнутые практически в дверях, ничего лучше не нашли чем попытаться открыть огонь. Что было, несомненно их ошибкой, возможно последней в жизни. Ефрейтор-вестовой, Толя Курков, до призыва в армейские ряды несколько лет занимался стендовой стрельбой и только небольшие проблемы со зрением не позволили ему сделать спортивую карьеру. Отработать из автоматического карабина по двум ростовым мишеням с расстояния чуть менее ста шагов — для Куркова было раз плюнуть.

Не успел Громов нажать на курок, целя в грудь расхристанного хлопца в расстегнутом пиджаке и десантным немецким МП «Эрма» в руках, как за спиной залаял карабин ефрейтора. Через секунду или две, все было кончено. Белый, помятый фургон сорвался с места с пробуксовкой и помчался, виляя и хлопая незакрытыми задними дверьми по улочке, а на булыжниках, рядом с печальным хозяином лавки на булыжной мостовой оплывали кровью тела налетчиков.

Игнорируя завывания вдовы, Громов осторожно подобрался к бандитам. Совсем сопливые. Один даже в арестантских штанах и ботинках. Однако вооружены до зубов. Два пистолета, лицензионные польские «Астры», обрез винтовки, с кустарно отпиленным прикладом и «Эрма».

На звук стрельбы наконец то примчался пеший патруль. Четверо взмыленных солдат во главе с фельдфебелем.

— Вы вовремя. Все закончилось. Желчно сообщил Громов. Из какой части?

— Господин полковник! Спешили как могли! Сил не жалея, бежали…

Посмотрев на внушительное брюхо фельдфебеля, Громов мрачно усмехнулся и повторил.

— Какой полк, фельдфебель?

— Двадцать шестой Могилевский пехотный, господин полковник! Заорал фельдфебель.

— Вольно. Можете уже не орать. Осмотрите потерпевшего и вызовите помощь…Исполняйте!

Через двадцать минут командирский вездеход подкатил к бригадному, наспех оборудованному бекету с грубо сваренным и наспех покрашенным шлагбаумом, карульному помещению сделанному из мешков с песком и прикрытого сверху листами кровельного железа закрепленными на поперечных балках. Завершал бекет установленный и так же прикрытый мешками с песком «полугусь» с крупнокалиберным пулеметом.

Бригада, хоть и потрепанная, но все еще боеспособная расположилась в дубраве на северной окраине Золчева, техника пряталасьь в тени, на открытой местности были только ряды палаток прикрытых маскировочной сетью и ветками.

— Сегодня ночью — ждем эшелон с двадцатью «самоварами» и десятком бронетранспортеров для восполнения потерь. Начальник штаба, моложавый выпускник Академии, подполковник Некрасов отрапортовал вошедшему в штабную палатку командиру.

— Двадцать каких «самоваров»? Не понял Громов.

— Так это Дмитрий Иванович, фрицы так наши «восьмидесятки» называют. «Самоварами» или еще «свистунами».

Громов усмехнулся. Если враг твоим танкам придумывает прозвища — значит ты заставили немца нашу технику уважать. И главное, как точно. Газовая турбина действительно свистит, когда танк набирает ход.

— Юмористы, эти фрицы. Выдал каламбур Дмитрий и отправился в свой, командирский закуток, штабной палатки.

Хотелось лечь на узкую полевую кровать и провалится в сон, которого он был лишен во время короткой, но кровавой компании и почти неделю перед ней. Едва, скинув сапоги и ослабив ремни партупеи, полковник коснулся щекой подушки, как его уже немилосердно трясли за плечо.

— Господин полковник! Дмитрий Иванович! Вставайте!

«Бомбят! Война!»

Пронеслось в голове и Громов вскочил еще не раскрывая глаз, но уже застегивая портупею.

Перед ним ако три богатыря стояли, начальник штаба Некрасов, начальник особого отдела Самойлов и командир разведывательного эскадрона. Странное трио.

— Дмитрий Иванович. Начал Некрасов. Сейчас звонили из штаба корпуса. К нам какие то гости катят. Из самой столицы.

— Комиссия Генштаба? Главкомата? Или все вместе?

— Нет, господин полковник. Вставил фразу контрразведчик. Это не комиссия. Это гости, которым надо выделить палатку для какого то секретного совещания в расположении нашей бригады. Обеспечить им котловое питание, охрану и возможно, транспорт.