Утром деньги, вечером пуля

Он взял из пасти Бонни тюбик, мазнул очередной бумажный обрывок и приложил его к остальным.

– Ну вот, так-то лучше! – проговорил он удовлетворенно и снова затянул: – Парней так много холостых, а я люблю женатого…

Очень трогательная песня, особенно в исполнении старого мента!

Но тут, как будто этого было недостаточно, Бонни принялся ему подпевать. Видимо, когда дядя Вася забрал у него клей и пасть Бонни освободилась, мой четвероногий друг решил, что просто обязан подпевать отставному милиционеру. Точнее, подвывать. Он у меня вообще очень музыкальный, только соседи почему-то очень негативно относятся к его вокальной манере. Да и на мою нервную систему его пение действует разрушительно.

– Прекратите, – взмолилась я, – а то, боюсь, кто-нибудь вызовет психиатрическую перевозку…

– А мы что? – невинным голосом отозвался дядя Вася. – Мы уже все, мы, можно считать, уже закончили! Правда, Бонечка?

Бонни громко захлопнул пасть, сглотнул слюну, и в доме наступила долгожданная тишина.

Дядя Вася мазнул клеем последний кусочек бумажного пазла, прилепил его на свободное место и отстранился, чтобы полюбоваться своей работой.

– Ну вот, смотри, как хорошо получилось! – проговорил он с законной гордостью, – все кусочки легли. А ты еще сомневалась!

Я снова перегнулась через его плечо и посмотрела на результаты титанического труда.

Они действительно впечатляли.

Перед нами на белом листе находился полностью восстановленный кусок газетной статьи. Правда, без начала и без конца, без заголовка и без подписи.

– Теперь бы понять, какой во всем этом смысл, – проговорила я задумчиво.

– Для начала почитаем, – отозвался дядя Вася и начал читать с выражением:

– …оригинальный подход режиссера к тексту постановки. Если в случае удачной прошлогодней премьеры маэстро из двухтомного романа Льва Николаевича Толстого сделал короткий одноактный спектакль, в котором роль Анны Карениной отошла на второй план, а в центре действия оказалась трагическая судьба лошади Фру-Фру, то представленная в этом году полномасштабная трехактная драма создана на основе короткой записки того же Льва Толстого жене, где классик просит Софью Андреевну приготовить на обед его любимую капустную запеканку с грецкими орехами. Из этой маленькой записки, которой до сих пор не придавали значения специалисты по творчеству Толстого, режиссер сумел сделать мощное драматическое полотно, в котором отразил семейный конфликт великого писателя, вечную борьбу светлого мужского начала «ян» и темного женского «инь», а также нелегкую судьбу убежденного вегетарианца в условиях дореволюционной России, культура которой была ориентирована на традиционные ценности мясной кухни.

Особенно яркий образ создал молодой актер Семиухов, блистательно исполнивший роль грецкого ореха (на фотографии он стоит слева от режиссера). Эта роль выдвинута на соискание премии «Золотой респиратор» в номинации «Лучшая роль среднего рода». Также выдвинута роль второй десертной ложки (актриса Анфиса Ведерникова) в номинации «Женская роль второго плана». Сам маэстро не сомневается в победе спектакля на ежегодном конкурсе театрального мастерства, он считает, что премия уже у него в кармане…

Дальше текст отсутствовал.

– Вот и все, – дядя Вася развел руками. – Все кусочки, какие были, я подклеил.

– И что все это значит? – Я подняла глаза от статьи и встретила проникновенный взгляд Бонни. – И почему ей понадобилось изрезать эту статью на мелкие кусочки?

– Главное дело, ни начала нет, ни конца, ни фотографии… – проговорил дядя Вася, изучая края составленной статьи. – Она все это отрезала аккуратно, ножницами, видишь, какие края ровные… Ох, тезка, не случайно все это.

– Да уж, насколько я могу представить, Щукина ничего просто так не делает… – согласилась я, – для чего-то ей эта газетная вырезка понадобилась… Вернее, та часть, которую она отрезала, фотография, что ли…

В этом месте моих размышлений мы с дядей Васей испуганно уставились друг на друга. Сначала были у Щукиной в сумочке снимки Вячеслава Рыбникова, его и убили. А потом другая фотка ей вдруг понадобилась…

– Дядя Вася, надо же что-то делать! – забеспокоилась я. – Может, человеку опасность грозит!

– Да что мы можем-то… – вздохнул он, – когда неизвестно даже, как его зовут и где его искать…

– Это точно… – вроде бы согласилась я, однако мелькнула в голове одна мысль, которой я предпочла с дядей Васей пока не делиться.

– Вот что я сделаю… – Василий Макарович рассеянно погладил Бонни по лобастой головище, – поразведаю насчет этой Щукиной в паспортном столе. Значит, лет ей, ты сказала, двадцать девять, стало быть, восьмидесятого года рождения, а место…

– Место рождения – город Ленинград! – выпалила я, вспомнив свой разговор с дворничихой Любой. – Только, дядя Вася, неужели вы думаете, что она свой собственный паспорт и в доме предъявила, и в зубной клинике?

– Нет, конечно, однако паспорт был настоящий, только чужой. И прописка, судя по всему, у нее наша была. Так, знаешь, удобнее – мало ли документы проверят, а у нее все в ажуре.

Я уже не раз повторяла, что у нас на Васильевском острове есть все, как в Греции. Конечно, есть у нас и театр, причем даже не один. Если я не ошибаюсь, театров у нас то ли три, то ли четыре. Один так и называется – «Остров», другой, расположенный на Десятой линии неподалеку от Большого проспекта, – «Большой театр малой формы», а третий, который находится на Среднем проспекте, благодаря этому расположению так и называется – «Средний театр». Коротко и со вкусом.

И вот, отправившись с Бонни на обычную утреннюю прогулку, я решила пройти к собачьей площадке не постоянным нашим маршрутом – задворками и переулками, а через Средний проспект, мимо этого самого театра.

Средний проспект – самая оживленная улица нашего острова, народу здесь всегда много, почему я с Бонни обычно стараюсь обходить его стороной. Ведь Бонни своими размерами и внешним видом вызывает у прохожих самую неожиданную реакцию. Кто бледнеет, кто краснеет, большинство шарахается от него как черт от ладана, один пожилой дядечка до того перепугался, что стал глотать валидол. В общем, наше с Бонни появление в общественных местах способно нанести ощутимый вред уличному движению.

Но на этот раз я пошла на риск, чтобы взглянуть на афиши Среднего театра.

И убедилась, что сделала это не напрасно, что мысль, посетившая меня вчера во время разговора с дядей Васей, оказалась весьма плодотворной.

Возле входа в театр была установлена афишная тумба, на которой я прочла, что на этой неделе в театре идут два спектакля – «Анна Каренина» и «Капустная запеканка».

Таким образом, одна загадка была решена: изорванная статья посвящалась именно этому театру и его главному режиссеру, имя которого я прочла на афише, – Антонию Неспящему.

Открытие вдохновило меня на новые подвиги. Я решила, что просто обязана проникнуть в театр и своими глазами взглянуть на режиссера.

Не знаю, что на меня внезапно нашло. Смысла в таком поступке не было ни на грош, и дядя Вася, наверное, отговорил бы меня. Возможно, мною двигала просто любовь к театру, которая до сих пор благополучно спала где-то в потаенном уголке моей души, как болезнетворный микроб, а сейчас вдруг проснулась.

Короче, я привязала поводок Бонни к той самой афишной тумбе, велела ему сидеть спокойно и направилась к дверям театра.