Увечный бог

Но никому не дано выбирать себе мозги. Они рождены такими, какими рождены. Всего лишь. Через слуг я гляжу им в глаза - когда осмеливаюсь - и они даруют мне взгляд, странный взгляд, взгляд, которого я долго не понимал. Голод, разумеется... но окруженный желанием. Но я Чуждый Бог. Я Скованный. Павший. Мое святое слово - боль.

Однако глаза умоляют. Теперь я понял. Чего они просят, эти вялые дураки, искаженные страхом лица, от которых отшатнется любой свидетель? Чего они желают? Я отвечу. Они желают моей жалости.

Видишь ли, они осознают, сколь мало жалких медяков в кошеле их ума. Они знают, что лишены интеллекта, что это наложило проклятие на их жизнь. Они проиграли, их отбросили с самого начала. Нет, не смотри на меня вот так, носитель хитрых и гладких мыслей, не дари сочувствие слишком быстро, гордясь своим превосходством. Я не отрицаю твоей мудрости, я лишь сомневаюсь в твоем сочувствии.

Они жаждут моей жалости. Они ее получат. Я бог, который отвечает на молитвы - а можешь ли сказать такое ты, да и другие боги? Смотри, как я изменился. Боль, которую я прежде столь самолюбиво держал при себе, теперь тянется вовне, как сломанная рука. Мы тянемся, чтобы понять, мы вздрагиваем при касании. Отныне я один из них.

Ты удивляешь меня. Я не верил, что это ценные вещи. Сколько стоит сочувствие? Сколько столбиков монет уравновесят чаши? Мой слуга некогда грезил о богатстве. О сокровище в холмах. Сидя на расслабленных ногах, умолял прохожих на улице. А теперь ты смотришь на меня, слишком изломанного, чтобы двигаться, погруженного в дым. Ветер бесконечно шлепает по стенкам палатки. Нет нужды торговаться. Мой слуга и я потеряли всякое желание просить. Желаешь жалости? Даю ее бесплатно.

Не рассказать ли тебе о моей боли? Смотрю в глаза - и вижу ответ.

Это последняя игра, но ты и сам понимаешь. Последняя для меня. Если будет неудача...

Ладно. Никаких секретов. Тогда я скоплю яд. В громе собственной боли, да. Что же еще?

Смерть? Давно ли смерть стала неудачей?

Извини за кашель. Я намеревался смеяться. Иди же, раздавай обещания выскочкам.

В этом вся вера, знаешь? Жалость к душам. Спроси слугу, он ответит. Бог глядит тебе в глаза, бог отшатывается".

***

Три дракона, скованные за грехи. Котиллион вздохнул при этой мысли, ощутив уныние. Он стоял в двадцати шагах, ступни погрузились в мягкий пепел. Божественность слишком недалеко ушла от мирской жизни, на его вкус. В горле першит, словно воздух не хочет входить в грудь. Мышцы плеч ноют, в голове глухо стучат молоты. Он поглядел на пленных Элайнтов, таких тощих и зловеще недвижных среди наносов песка, и ощутил себя... смертным. "Возьми меня Бездна, устал!"

Ходящий-По-Краю встал рядом, молчаливый и призрачный.

– Одни кости, - пробормотал Котиллион.

– Не обманывайся, - предупредил Ходящий-По-Краю.
– Плоть и кожа - одежды. Они ветшают, их сбрасывают. Видишь цепи? Их пробовали на прочность. Головы поднимаются... чуя запах свободы.

– Каково это, Ходящий-По-Краю - чувствовать, что все расползается в руках? Неудача приходит, словно стена огня?
– Он повернулся, глядя на выходца.
– Твое рубище носит следы пожара, если приглядеться. Помнишь миг, в который потерял всё? Отозвался ли мир на твой стон?

– Если ты решил мучить меня, Котиллион...

– Нет, я не хочу. Прости.

– Если же это твои страхи...

– Нет, не мои страхи. Совсем нет. Это мое оружие.

Ходящий-По-Краю как будто вздрогнул - или это пепел сдвинулся под ногами в гнилых мокасинах? Краткий миг неустойчивости. Успокоившись, Старший устремил на Котиллиона взор сухих глазниц: - Ты Повелитель Ассасинов, не целитель.

"Точно. Прошу, хоть кто-то, отделите от меня нерешительность. Сделайте чистый разрез, избавьте от больной ткани. Неведомое иссушает нас, но знание может стать ядом. Но не лучше и плавать между двумя состояниями". – К спасению ведут разные пути.

– Забавно.

– Что?

– Твои слова... сказанные голосом другого, подарили бы слушателю покой и уверенность. Но увы, в твоих устах они способны заморозить душу смертного.

– Таков уж я.

Ходящий-По-Краю кивнул: - Таков уж ты. Да.

Котиллион сделал еще шесть шагов, смотря на ближайшего дракона, на показавшийся среди полос гнилой кожи череп.
– Элот, - сказал он, - хочу услышать твой голос.

– Снова сделка, Узурпатор?

Голос был мужским, но это же меняется по прихоти. Однако он нахмурился, вспоминая последний разговор.
– Кальсе, Эмпелас, для вас тоже будет время. Я говорю сейчас с Элот?

– Я Элот. Что в моем голосе так тебя тревожит, Узурпатор? Чую подозрение.

– Я должен удостовериться, - отозвался Котиллион.
– Готово. Ты поистине Мокра.

Новый драконий голос зарокотал смехом в черепе Котиллиона.
– Осторожнее, Ассасин, она мастерица обманов.

Котиллион поднял брови: - Обман? Не надейся, умоляю. Я слишком невинен, чтобы понимать толк в обманах. Элот, я вижу тебя в цепях, но в королевствах смертных слышат твой голос. Кажется, ты уже не такая беспомощная пленница.

– Сон вырывается из самых тугих цепей, Узурпатор. Мои сны вздымают крылья - и я свободна. Не будешь ли говорить, что это тоже иллюзия? Я подавлюсь недоверием.

Котиллион поморщился: - Кальсе, о чем грезишь ты?

– Лед.

"Почему я не удивлен?" – Эмпелас?

– Обжигающий дождь, Повелитель Убийц. Далеко в тени. О, что за мрачная тень. Неужели мы должны шептать пророчества? Все мои истины скованы здесь, только ложь летает свободно. Но один сон до сих пор пылает в разуме. Хочешь услышать признание?

– Моя веревка не так истрепана, как ты думаешь, Эмпелас. Лучше расскажи о своем сне Кальсе. Дарю совет.
– Он помедлил, коротко глянул на Ходящего-По-Краю, снова обернулся к драконам.
– Ну же, давайте заключим настоящую сделку.