Увертливый

Гуляя под сводами, впитывая в себя эту радость, он остановился возле стеклянной раки. В боковом проходе было выставлено тело усопшего кардинала только что объявленного святым. Об этом можно было узнать из таблички на трех языках: английском, итальянском и, разумеется, латыни. Это было так же неожиданно, как, идя по улице, вдруг, наткнуться на труп. Петя замер в оцепенении. Ему показалось, что лицо мертвеца выражало недовольство. Действительно, чего тут хорошего, если на тебя будет пялиться каждый, кому не лень. Галкину сделалось стыдно. Он отвернулся и… вздрогнул: боковой проход, где стоял саркофаг, в плане являл собой четырехугольник со сторонами примерно восемь на десять метров, и в каждой вершине этого прямоугольника сейчас торчало по одному охраннику Фабио. Каждый из них держал в вытянутой руке электрошокер, готовый выстрелить заряженным картриджем – Петр был окружен и застигнут врасплох.

«Ну ладно, вы сами этого хотели!» – подумал он про себя, пропеллером отлетел в центр прямоугольника и «завибрировал» самой слабой «вибрацией», чтобы они могли его видеть, как сквозь туман. Для него самого все движения вокруг если не замерли, то сильно замедлились. Охотники не выдержали, и он увидел, как картриджи один, за другим поплыли в его сторону … Он дождался, когда все четыре – вышли на траекторию и только тогда покинул поле боя. А в следующий миг он проявился, чтобы узнать результат. Трое лежали на холодном полу, корчась от удара током. Один из четырех, видимо, промахнулся, потому что находившийся против него молодец остался на ногах. Последний, оценив обстановку, тут же рванулся бежать. Но, зацепившись за Петину ногу, шлепнулся на пол, потеряв электрошокер. Галкин спрятал приборчик в карман и направился к выходу. В это мгновение, словно муравьи из каких-то щелей вылезли шустрые парни в одежде украшенной широкими черно-оранжевыми гвардейскими полосами. Они действовали беззвучно и быстро. В мгновение ока поверженных уволокли в неведомые боковые пределы.

С каждым таким испытанием Галкин чувствовал, как растет «мастерство увертывания», но не очень этому радовался, находя, что победы выглядели не слишком приглядно, что силы совсем не равны и, что у него – всегда преимущество. Получалось, как у Кортеса, покорившего Ацтеков обманом, конницей и огнестрельным оружием. Кортесу – легче: он не был пропитан литературой. Он умер за столетие до великого своего земляка Сервантеса Сааведры. К тому же, при всех преимуществах, Галкин до сих пор не помог Тарасу (скорее навредил). Все, что ему удавалось так это оттягивать на себя силы противников. Но и это он ухитрялся делать, в первую очередь, защищая себя и не с жертвенной самоотдачей, а, скорее, играючи.

«Стоп! – скомандовал себе Галкин. – Ишь разбушевался! Успокойся! Так, и подставиться не долго». Ноги привели его к стеклянной витрине неподалеку от входа. То, что увидел он за стеклом, ослепило его, заставило на миг плотно сжать веки, хотя он уже пережил это раньше в Москве в Музее Изобразительных Искусств. То была встреча с копией, но и она тогда поразила его. Речь шла о беломраморной Пьете – скорбящей Деве Марии, нянчившей на коленях снятого с креста Иисуса. Она была не просто юна и прекрасна. Она имела прямое отношение к Пете: у нее было лицо его ангела – «его чуда». Ему не нужно было доставать фотографию, чтобы в этом убедиться. Уже в Москве, впервые увидев мраморное изваяние, Петя выяснил: несравненный Микеланджело Буонарроти выполнил этот шедевр, будучи примерно в его возрасте. Можно сказать, этот мраморный лик – что-то вроде послания ему – Галкину прямиком из «Страны Возрождения». Он слышал, что оригинал хранится в Ватикане, но не ждал, что столкнется с ним столь неожиданно и при таких обстоятельствах. Его не удивило, что скульптура помещена за пуленепробиваемое стекло: вандалы всех времен и народов не могут выносить красоту: она вызывает в них ярость.

13.

Выйдя из храма, спускаясь по ступеням на площадь, Галкин заметил вдалеке Фабио с биноклем, и поднял приветственно руку, дескать, смотри – а вот и я. Петя знал, что это опасно, но ему хотелось созорничать. «Чудак! – сказал он себе – Фабио ждет не тебя, а своих „задержавшихся“ легионеров. Вперед! Надо подумать, как защитить гостиницу».

Хотя торопился, он не смог пройти мимо стоявшей посреди площади сцены. В музее театра кукол он видел однажды коллекцию настольных раешников: глянешь в дырочку, а там – крошечный хлев в мареве неземного сияния от лежавшего в кормушке дитя. И уже не хлев это вовсе с Марией, Иосифом, пастухами, козой и ослом, а целый уютный мирок, таинственно перенесенный из прошлого.

В большом римском раешнике ничего таинственного не было, все в – натуральную величину, подобно музею восковых фигур. Кроме одного пастуха. «Сколько можно! – возмутился Галкин. – Никакой фантазии?!» Пастух, как сидел, в «позе лотоса», так и сорвался с помоста, оттолкнувшись бедрами. Петр не стал наблюдать за его траекторией, а, увернувшись, пронесся мимо, вскочил на помост, погладил холодную щеку Марии. Не выдержав, зашевелился еще один «пастушок». Ударом ноги Петя спустил его на мостовую, через пристройку «пролетел» сквозь раешник, спрыгнул на камни и отправился дальше.

Галкин продолжал следовать за своей группой, но на этот раз не очень спешил. Сначала он обогнул левую дугу колоннады, затем пересек «Улицу Коридора», по которой в сторону Замка шел виадук. Пройдя вдоль «Ватиканской Стены», он выбрался на «Площадь Рисорджименто». Итальянское слово Рисорджименто значит то же, что французское – Ренессанс (Возрождение). Но если французское слово имело отношение, прежде всего, к искусству, то итальянское – к политике. В тысяча восемьсот семидесятом году результатом движения Рисорджименто явилось объединение Италии.

На площади – три зеленых островка – три сквера. К этому времени группа ушла далеко вперед. И только сзади плелись две фигуры. Последним был Петр. А еще дальше за его спиной чернели тучи следующих групп, направлявшихся к ближайшей станции метрополитена – работал обычный туристический конвейер.

Галкин принял решение обогнать идущего впереди путника, когда тот переходил площадь. По одежде он напоминал одного из ландскнехтов Фабио. Пройдя мимо, Петя обернулся к нему лицом и остановился. Парень вздрогнул и попятился, чуть не попав под машину. Не желая никого пугать, наш герой ушел вправо – по направлению к скверу и устроился там на скамеечке. А «ландскнехт» достал телефон и что-то затараторил. Галкин не слышал, о чем он там говорил, но, представив себе ситуацию, попытался мысленно «сконструировать» его диалог с Фабио по телефону.

Скорее всего, человеку этому вменялось сопровождать Петину группу до самой гостиницы и, таким образом, выявить ее. А в гостинице по документам можно было вычислить и самого Петра. Теперь у «ландскнехта» появились сомнения на счет группы, о чем он и докладывал Фабио. Разговор мог быть примерно таким:

– Клиент – здесь.

– Что он делает?

– Ждет.

– Чего ждет?

– Не знаю. Может быть свою группу.

– Идиот! Он морочит тебе голову! Не обращай на него внимания! Догоняй группу, за которой шел! А мы едем к подземке!

– Ясно!

Перейдя площадь, человек побежал трусцой, но, споткнувшись, не без помощи Галкина, разбил колено, ударился головой и теперь плелся, плохо соображая, обгоняемый новыми группами по «Улице Октавиана» (так звали императора Августа, до того, как он стал императором). Дорога к метро пролегала как будто по вехам Римской истории. Туристы пересекали «Германскую улицу», «Улицу Гракха» (Народный трибун в древнем Риме), «Улицу Сципиона» (полководец, захвативший и разрушивший Карфаген), «Улицу Юлия Цезаря» (великий диктатор и полководец).

Где-то в подворотне Галкин на скорую руку трансформировал внешность. Прежде всего, изменил глаза: брови, тени век, их удлиненность. Напялил седой паричок, приклеил седые усы. Он дошел до метро неподалеку от соглядатая в плотном кольце туристов. На проезжей части у входа в подземку стояли два знакомых авто: санитарная машина с крестом и темный «Мицубиси Паджеро» Барклая. «Соглядатай и ахнуть не успел, как его затолкали в салон „санитарки“. Игорь Николаевич восседал в кресле рядом с водителем в мрачном расположении духа. Петя „включил пропеллер“, распахнул дверцу машины, забрался Барклаю в нагрудный карман, поменял диктофон и захлопнул дверцу. Перейдя на вибрацию, он подошел к турникетам метро. Здесь были стражники Фабио. Они просеивали публику чуть ли не пальцами. Петя мог бы перескочить, но, не слишком надеясь на трансформацию внешности, решил не светиться, не делать резких движений, а прогуляться до следующей метростанции. Благо до нее было каких-нибудь семьсот метров.