Увертливый

Прямая обсаженная деревьями „Улица Юлия Цезаря“ оказалась довольно людной. На ней легко было затеряться. Галкин воткнул наушники и включил на прослушивание только что добытый диктофон.

„Серый, это опять я, – Барков звонил капитану Васильеву. – Прости, в прошлый раз у меня батарейка села. Да, извини, действительно, пришлось поменять телефон. Что ты понял? Что ты понял? Это к делу не относится! Ничего не случилось! Ты сказал ей, что тебе никто не звонил? Ну, и чего ты боишься? Хорошо. Позвони ей, скажи, что до тебя дозвонились из Рима, и ты принимаешь меры. Все равно выплывет?! Это от тебя зависит. Что? Хочешь от нее избавиться!? Учти, Серый, если с ее головы упадет хоть один волосок – я тебя достану, где бы ты ни был! Что тебе делать? Хочешь сюда, ко мне? Может, и правда, так будет лучше. Позвони Делягину. Ты знаешь его телефон? Не знаешь? И не надо! Прокопьич сам позвонит. Вы встретитесь. Он сделает тебе документы и все прочее. Я дам команду. Жди!“

Потом Барклай позвонил Делягину:

– Привет! Это Игорь! Что? Спрашиваешь, как Шериф? Ты же знаешь, он мне, как младший братишка. Работает. Только после аварии с ним не все ладно. Да, до сих пор. Послушай, Прокопьич, хватит об этом, у меня к тебе срочное дело! Угадал. Кое-что подчистить. Помнишь, капитана Васильева из ментов. Да, служил верой и правдой. Ничего не скажешь. Но теперь стал опасен. Для всех! Обстоятельства так повернулись. Жалко, но нечего делать. Надо! И как можно скорее! Ты знаешь его телефон? Позвони ему. Он ждет звонка. Хочет смыться. Я сказал ему, что ты спрячешь его, подготовишь документы и сплавишь в Италию. Ну, ты понял? Его надо убрать. И чтобы концов не осталось. Сочтемся! За мною не заржавеет!

Дальше звучали реплики Баркова и Фабио:

– Не падай духом Игорь! Мы все равно его достанем!

„Не знаю, как тебя, а меня он уже достал! Не могу понять, где я прокололся! Он возник, как черт из табакерки. Я думал, знаю его. Оказалось, и понятия не имею!“ – Барков говорил на русско-английском „наречии“. Во всяком случае, слова „достал“ и „прокололся“ были произнесены по-русски. И еще Галкин почувствовал, Барклай не больно-то доверяет Фабио и, что-то утаивает.

– Очень интересный тип! Второй день им занимаюсь – готов поклясться, он стоит всех моих „купертинцев“! Ничего, Игорь, „расколим“, – последнее слово Фабио произнес по-русски.

Галкин подумал: „Надо дать человеку шанс“, достал из куртки телефон Баркова, включил его и набрал номер Васильева-Серого.

– Слушаю! – ответил капитан.

– Не пугайтесь. Это еще не Делягин.

– Кто вы?

– Тот, кто звонил вам вчера из Рима.

– Я догадался. Чего вы хотите?

– Обратите внимание, с какого номера я звоню, и сделайте для себя вывод.

– О чем – вы!

– О том, что и вы, и Делягин, и сам Игорь Николаевич находитесь под колпаком.

– Если так, то зачем вы предупреждаете?

– Чтобы вы не наделали глупостей.

– Каких еще глупостей?!

– О вашем разговоре с Барковым, где вы предлагаете избавиться от жены Бульбы, уже знает весь Питер.

– Господи, я только заикнулся!

– Теперь молите бога, чтобы с ней, действительно, ничего не случилось!

– Что от меня нужно?

– От вас – только одно – явки с повинной.

– Вы с ума сошли!

– Я вас предупредил. И не тяните время. Учтите, никаких документов Делягин выправлять не станет. Ему поручено встретиться с вами и убрать. Все!

Галкин даже не заметил, как подошел к следующей станции. Она называлась „Лепанто“ по названию греческого городка, где в шестнадцатом веке, как пишут историки, имело место „последнее“ в мире сражение гребных кораблей: испано-венецианский флот здесь разбил – турецкий. Правда, уже в восемнадцатом веке галерный флот Петра Первого разбил при Гангуте – шведский, но это – не важно. Мы уже привыкли, что многое, связанное с Россией, всерьез не воспринимается. Россия для остального мира – явление внеисторическое – то ли мифическое, то ли анекдотическое.

14.

Не прошло и получаса, как Петя подходил к гостинице. Он шел осторожно, озираясь и присматриваясь. „Все в порядке?“ – спросил он портье. „Все в порядке“, – ответила женщина. – А что должно было случиться?» «Странно…» – тихо сказал себе Галкин, отправился было к себе на этаж, да, вдруг, передумал, вспомнил, что рядом, на этой же улице, есть отель-близнец. Выскочив из гостиницы, он заметил вдалеке знакомую санитарную карету. Первое, что он сделал, приблизившись, – незаметно проколол шину. Потом «на вибрации» проник в холл второго отеля, где нашел Фабио с тремя ландскнехтами. «Скорее всего, они сунулись сюда наугад, перепутав группы», – подумал Галкин.

Компьютера здесь еще не было. Фабио кипятился, требуя от портье журнал клиентуры. Он даже пытался вырвать толстую книгу из рук женщины. Но она не сдавалась. Тогда он вытащил пистолет и стал им угрожать. Но женщина не испугалась и пистолета, догадавшись, что это игрушка. «Прямо Флория Тоска!» – подумал о ней Галкин. К героине за стойкой уже подкрадывался один из ландскнехтов, на ходу разворачивая пакетик с ваткой. В воздухе запахло эфиром. «Ну, хватит!» – сказал себе Галкин и, ужалив боевика электрошокером, вырвал пакет и закрыл им нос и рот Фабио. Затем легонько подтянул к себе двух охранников. «На вибрации» это «легонько» обернулось таким сотрясением, что у обоих пошла носом кровь. Оставалось повернуть их друг к другу лицом и отпустить. Женщина-портье, все это время, не отрывая пальца, жала на кнопку вызова карабинеров. Получив свободу, охранники, непроизвольно махая руками, упали друг другу в объятия. А потом явились карабинеры, и Галкин прошмыгнул мимо них из чужой гостиницы, оставив «Фабианцев» разбираться с полицией.

«Очевидно, я что-то не понимаю, – рассуждал Петр. – Раньше казалось, что „охотники“ не знают меня и чтобы добыть сведения готовы проследовать за группой в гостиницу. Действия Фабио это как будто бы подтверждают. Но почему не приехал Барков. Не потому ли, что ему давно все известно? Выходит, у Баркова и Фабио – разные цели, и каждый действует сам по себе. Может быть, они рассорились?» Галкин успел почувствовать, что Барков со своим итальянским приятелем не вполне откровенен. Но было здесь что-то еще, нечто очень существенное, чего Петр никак не мог уловить.

Он научился заранее продумывать действия, чтобы лучше использовать свои качества. Галкин привык считать их естественными, но при этом старался не подвергать никого смертельной опасности. Однако он не был достаточно опытен, чтобы читать коварные замыслы.

Галкин торопился. Миновав стометровый тоннель под идущими к вокзалу железнодорожными линиями, он принял вправо и углубился в лабиринт улочек и домов, зажатых между железной дорогой, сортировочной станцией и большим кладбищем. Он искал здание, где вчера оставил Тараса. Такси выезжало по другому тоннелю, расположенному далеко от того, по которому он только что шел: тоннели были с односторонним движением. Даже помня адрес и, мысленно, представляя себе карту, он с трудом находил дорогу и до конца не был уверен, что идет правильно. Он двигался, чувствуя, что теряет время, проклиная собственную медлительность. Но, в конце концов, вышел на улицу, где вчера стояло такси, а, перейдя перекресток, увидел знакомую парадную дверь, на три ступеньки поднимавшуюся над мостовой. Только теперь обратил он внимание на едва заметную вывеску: «Общество купертинцев».

Галкин сходу нажал кнопку звонка. А когда спросили: «Вы кто?», нажал копку снова. Он помнил пароль, но из принципа не желал им воспользоваться. Потом услышал выражение недовольства по-итальянски – что-то вроде «Кого там черти носят?», и опять нажал кнопку. На этот раз дверь приоткрылась, и охранник выглянул. Петр не собирался с ним объясняться, он уже «был в пропеллерном состоянии» и так резко дернул парня к себе, что тот скатился со ступенек на тротуар, и дверь на пружине захлопнулась. Галкин уже мчался по широкой лестнице на второй этаж и только там остановился, «переходя на вибрацию», осмотрелся, прислушался, перевел дыхание.