Уйти красиво и с деньгами
Шрифт:
– Нам нужны десять тысяч.
– Но твоя судьба? Твое счастье? – спрашивала Анна Терентьевна, краснея и ужасаясь. Больше всего она боялась, что Лиза воспользуется ее замешательством и отвергнет и Пиановича, и всеобщее спасение.
– Мое счастье тут ни при чем, – отрезала Лиза. – К тому же я быстро с ним разведусь. Сейчас все так делают.
– Лиза, что ты говоришь! – вскрикнула Анна Терентьевна. – Откуда у тебя такие мнения?
– Бросьте, тетя! Мы живем в двадцатом столетии. Что ж делать? Я не люблю Пиановича, мне противно его так называемое благородство, меня тошнит от его красоты, но я выйду за него, и у нас будут эти десять тысяч. Все просто! Остальное – мое дело. Не надо
Вялой походкой Лиза двинулась к двери, а на пороге задержалась:
– Надеюсь, домашний арест с меня снят?
В своей комнате она легла, укрылась с головой, но все-таки слышала снизу голос отца и теткин плач, похожий на уханье совы.
Следующее утро, ветреное и ясное, ничем не отличалось от других солнечных утр. Однако в доме Одинцовых все встали с неуверенными и тревожными лицами, хотя старательно делали вид, что ничего не произошло. Матреша с Артемьевной преувеличенно гремели на кухне кастрюлями, Павел Терентьевич старательно болел – смирно лежал в кровати и уже дважды выпил бром. Анна Терентьевна неожиданно для себя закончила вязание антимакасара, и пришлось взяться за следующий, не очень-то и нужный.
Напившись чаю, Лиза по привычке взялась составлять в уме послание Ване и воображать, что Артемьевна уже несет это письмо. Но куда несет? Она даже не знает Ваню в лицо!
Лиза вызвала няню с кухни, где затевался какой-то неуместный рыбный пирог. Няня, вытирая руки о фартук, сразу огорошила Лизу:
– А я твоего видала. Волос у него белый, Рянгины фамилия, верно? Парнек хороший.
– Шшоки красные? – фыркнула Лиза.
– Не особенно, – невозмутимо ответила няня. – Молодой он ишшо. А семейства хорошего, я узнавала. Дом купили каменный над самым мостом – деньги есть, значит. Отец у него, два брата женатые, сам он младший. Один брат в Иркутске остался, на тамошнем их деле, а отец с младшими сюда подался. Конечно, они не из благородных, на рояли никто у них не играт, но семья хорошая: в церкву ходят.
– Как будто плохие не ходят?
– Смотря в каку церкву. Вдруг он иной веры? А раз нет, с таким любиться не срам. Зови его ко мне в каморку…
– Няня, няня! Что ты!
Лиза махнула рукой и побежала прочь. Ваню надо было увидеть прямо сейчас, немедленно, и никаких писем! Теперь дома ее никто удержать не посмеет. Она на бегу нацепила шляпку, засунула под шляпную резинку косу и выскочила за калитку.
На Почтовой было пусто. Прохладный ветер вздул Лизино платье и растрепал волосы вокруг лица. Наконец-то Лиза почувствовала себя совершенно свободной – почти как ветер, который гнул бурьян вдоль заборов и свивал тротуарную пыль карликовыми сыпучими вихрями. Сегодня можно делать что хочется!
Почтовая пройдена, а Вани нет. Где же он? Володька с Мурочкой уверяли, что Ваня целыми днями слоняется по Почтовой. Да и сама Лиза его здесь видела, когда ходила с тетей к Пшежецким! Потому пустая улица и редкие ненужные прохожие Лизе показались чуть ли не оскорблением. Она замедлила шаг. Впереди маячили лишь пыльная дорога, пустота и тоска. Даже заплакать захотелось! На том перекрестке, где Косой Взвоз стекал с Почтовой прямо в Неть, она остановилась.
Ваня возник перед нею как из-под земли – выскочил из-за заколоченного, слепого домишки. Лиза едва не вскрикнула. Ваня сразу же пошел вперед, почти на нее не глядя. Лиза двинулась за ним, но все-таки сказала тихо:
– Здравствуй. Куда мы идем?
– В сад Копытиных.
– Я туда не хочу! Отвези меня на остров Буян.
– Это где?
– Если спуститься по Взвозу и взять лодку, он как раз напротив. Чудесный остров, совершенно пустой. Песок там беленький, как сахар,
и густые ивы. Когда я была маленькой, очень хотела туда попасть. Я думала, это и есть остров Буян, который у Пушкина.Ваня покачал головой:
– Не годится. На берегу народу сейчас никого. Уехать нам не дадут.
Лиза так изумилась, что забежала вперед и заглянула в Ванино лицо. Тут только она поняла, почему он отворачивается: его левый глаз совершенно заплыл и был окружен радужным желто-пурпурным пятном.
– Боже! Это они сделали? – прошептала Лиза.
Она сразу же перестала желать лодки и острова и послушно двинулась в сторону городского сада.
– Они, – подтвердил Ваня Лизину догадку. – Это ничего, не больно. Бывали переделки и хуже! Я только вчера все ждал, что вы в окно выглянете. Хоть один разок.
– Меня заперли! Целый день пришлось сидеть под замком. Но я рада, что тоже пострадала, а то было бы несправедливо, правда?
– Нет! Вы не должны страдать. А сегодня вас отпустили?
– В общем-то, да. Только не говори мне «вы», иначе мне кажется, что ничего не было, и мы с тобой почти не знакомы.
Лиза вдруг вспомнила, что выходит за Пиановича. Ей непонятно почему стало страшно. А вчера было все так просто! Она всегда была скора на руку и не любила мешкать и сомневаться. Странная, фантастическая история с «Викторией», десятью тысячами и свадьбой совсем не поразила ее вчера. Себе она казалась очень умной и отважной, и все отлично разрешилось: не надо было больше томиться под замком, играть на рояле, шить гладью. Избавив семью от разорения, она бежала бы прямо из-под венца, в белом платье, вуали и в белых цветах! Они с Ваней уехали бы в Америку или еще какую-нибудь несусветную глушь, чтобы никогда не расставаться.
Сейчас настоящий, а не воображаемый Ваня, бесстрашный и сильный, с синяком под глазом, шел рядом с ней туда, куда сам считал нужным. Она его любила и просто следовала за ним. Она больше ничего не понимала и ничем не управляла. Но Пианович, вчера нестрашный, показался теперь неодолимым. Неужели она наделала глупостей? И все не так просто, как ей думалось вчера?
В саду Копытиных сели на зеленую неудобную скамейку недалеко от входа. Мимо с визгом пробегали детишки, за ними трусили няньки. Взад и вперед бродил по дорожке полоумный толстяк Сущев, размахивая руками и гимнастически отбрасывая в стороны слоновьи ноги. У ворот прохаживался городовой. Все это было ненужно и безобразно. Лиза чувствовала себя очень несчастной до тех пор, пока Ваня на ее руку, сиротливо лежащую на скамейке, не положил осторожно свою.
– Я тебя люблю, – еле слышно сказал он.
Он страшно стеснялся своего подбитого глаза и сидел выпрямившись и показывая Лизе только нетронутый профиль. Лиза сжала изо всех сил его горячие пальцы. Это было совсем не похоже на бесконечные поцелуи в ларинской беседке или под бузиной, но Лизе казалось, она сейчас умрет от счастья.
– В твоей руке моя жизнь, – ответила она тихо.
– Я тебя люблю, – повторил Ваня. – И очень за тебя боюсь.
– Это еще почему?
Ваня чуть повернулся к ней, щурясь и дергая левым глазом, который слезился:
– Помнишь позавчерашних черных людей?
Еще бы Лиза их не помнила! Но пугаться она не собиралась.
– Это хулиганы, – сказала она. – Такова последняя дикая мода у местных босяков. Просто голытьба из Муртазинской слободы!
– Не похоже. Я видел хулиганов, – не согласился Ваня. – Во-первых, хулиганы накачиваются пивом и водкой, а эти были трезвые. Во-вторых, одежда. Хулиганский шик – картузы на макушке, пестрые шарфы и штиблеты со скрипом. Им хочется быть приметными, а эти были черные, как черти.