Уютная, родная, сводная

обычные, что покупает мама, или его подарок - неважно. Провёл пальцами по волосикам, раздвинул губки, а там... да она хотела! Марк нажал пальцем на клитор - почувствовал, как подалась вперёд на этот палец, потёрлась сама об него.

Научилась, смотри-ка, даже ножки расставила пошире. А сама целует в ответ

Марка и что-то бубнит между поцелуями. Да уютно так. И ведь так же она Карасёва этого целовала, так же ноги раздвигала, так же стонала и извивалась, пока он её за попку придерживал. Да чтоб он провалился, этот долговязый урод. «Убью, точно убью», - думал Марк, а сам не мог оторваться от Катеринки, и как тут оторвёшься...

Мелькнул трикотаж бюстгальтера и исчез, Марк отбросил в сторону, сжал губами сосок, слушая Катеринин стон, удерживая её на месте. Она то и дело норовила упасть на пол, повиснуть на нём, что угодно, только не держаться на своих двоих.

Не так и много весила Катеринка, но держать её было неудобно, особенно стонущую, хватающую и оседающую в его руках. Когда Марк скользнул пальцем внутрь, Катерина вскрикнула и стала шептать что-то типа «да, да» и «дай, дай мне».

Какого чёрта? Какой-то Карасёв мог дать, а он нет? С чего бы? Не лучшее место -

класс математики, не лучшее время, да и кабинет открыт, не закроешь без ключа, а его нет. Но где Катерина нашла время на этого долговязого глиста? И место? Да она всегда дома после уроков! А нет же - успела распластаться под Карасёвым, а не под

Марком... в кровати, дома, по-людски. Марк перегнул Катерину к себе спиной и сжал грудки двумя руками, не сильно, мягко поглаживая пальцами и играя с сосками, нагнул над партой и раздвинул своей ногой ноги Катерины. Удивительная картина предстала перед Марком. Худенькая спина, выемка позвоночника прячется в складках задранной красной юбки, круглая попа выставленная, как на выставке народного достижения. Ягодицы немного разведены, и в самом низу видна чернота волосиков, колготки спущены вместе с белыми трусиками и болтаются где-то у щиколоток. Его палец, водивший между влажных складочек и в глубине...Стонущая

Катерина и даже подрагивающая в нетерпении попка - не оставили Марку шансов на то, чтобы подумать или взвесить своё решение, он и не собирался, не хотел рассуждать. Даже в свой самый первый раз с женщиной, в первый раз, когда самоудовлетворялся, или с самого большого голодняка, он не ощущал такого желания. Если бы ему сейчас сказали: «Вставь и умри» - он бы вставил. Проведя пару раз между половых губ двумя пальцами, раздвигая вход, ощущая, как

Катерина поползла куда-то по парте, он только и успел, что прижать её к дереву, и тут же вошёл в Катерину. Он даже попытался медленней это сделать, мало ли что там было с Карасёвым, явно не часто... Даже попытался не потерять голову и контролировать свои движения, но сжатие было такой силы, Катеринка так обхватывала член Марка, что он чуть не кончил при первом толчке, а при втором понял, что Карасёв не врал - ничего у него не было с Катеринкой. И стоит она сейчас не в самой удобной позе, упираясь носочками в пол, и пытается отползти,

потому что ей должно быть больно. Как же не будет, даже Марк ощутил дискомфорт от явного сопротивления внутри и ещё больший - от понимания, что он только что сделал. Ведь врала она, злила, чёрт знает зачем, но злила его, намерено провоцировала, а он повёлся, как глупец. А теперь что? Прекратить? Нет, этого

Марк никак не мог. Вот она - Катерина, юбчонка задрана, попа беленькая,

кругленькая, там, ниже, поблёскивает член Марк, так и остановившийся на середине, но уже побывавший в глубине и сделавший своё дело. Руками Катерина схватилась за края парты, так, что костяшки побелели, кончик носа покраснел, губы трясутся в обиде - плачет. Марк нагнулся, прикасаясь своей грудью в футболке к голой девичьей спине, и поцеловал шею, на стыке чёрных волос и белой кожи с испариной. Прикасаясь губами, дошёл до местечка за ушком, останавливаясь там,

вбирая между губ тонкую кожу, потом ловя мочку. - Что же ты, Катерина? Зачем представление это устроила? - Потому что ты дурак, - прошептали алые губы,

прикусанные, зацелованные им же, несколькими минутами ранее.
– Дурак, конечно,

дурак, - посчитал за лучшее согласиться. Не умный же, точно нет. - Теперь давай попробуем, чтобы больно не было. Он гладил по голове, по волосам, да мягким каким, собирая кончиком языка солёные слёзы, удерживал своим телом девушку, не давая ей вырваться. Протиснул одну руку между крашеным деревом парты и грудью, которая удобно устроилась в ладони Марка, и слегка надавил на мягкость,

поглаживая легко, лишь задевая сосок. Целовал спину, плечи, останавливаясь губами на стыке, проводя языком по горячей коже, которая словно стала другой на вкус - насыщенней. Попробовал толкнуться глубже - член внутри Катерины пульсировал и требовал движений, фрикций, хоть быстрых, хоть медленных -

любых, но движений. Марку было необходимо двигаться внутри, вынимая и снова погружая в горячую, практически обжигающую тесноту Катерины. Катя недовольно застонала и попыталась отодвинуться, упираясь носками в пол, ноги затряслись от напряжения, даже ягодицы сжались. Он провёл руками по бёдрам,

замечая, как они расслабляются под его поглаживаниями, приподнял ножки от пола, лишил их опоры и снова качнул бёдрами - на этот раз сопротивления было меньше. Катеринка замерла, перестала отползать и сжиматься - это стоило усилий,

Марк чуть не кончил раз пятнадцать за эти пятнадцать неполных фрикций, между поцелуями и уговорами, что сильнее болеть уже не будет, и надо потерпеть, раз уж так получилось. В конце Катюшка уже держалась за парту, сохраняя удобное положение, и тяжело дышала, смотря куда-то на стену с алгебраическими формулами, не оказывая никакого сопротивления Марку, который не уставал проводить губами по раскрасневшейся коже Катерины, шептать на ухо какую-то ерунду и двигаться, пусть не на полную амплитуду, но двигаться, пока не потерял рассудок окончательно от всего происходящего, и только и успел, что вытащить и оставить белёсые следы на круглой попе. Крови было не так и много, но она была -

на члене, между ног Катеринки, на его руках, на которые смотрела Катюшка и всхлипывала. - Всё хорошо, Катерин, всё прошло, - он прижал к себе девушку, она так и стояла с болтающимися на одной ноге колготками и трусами.
– Всё будет хорошо. - Меня мама будет ругать, - горько вздохнула. - А ты не говори маме, зачем маме знать...
– действительно, что-что, а то, что Катерина лишилась девственности в школе, на чаепитии в честь окончания четверти, да ещё с Марком - Лопоушке лучше не знать.
– Не скажем маме, никому не скажем. Марк одел Катерину,

натягивая по очереди трусы, оказавшиеся просто белыми, трикотажными и какимито невинными, колготки, застегнул бюстгальтер и блузочку, руки он вытер о свою футболку, ей же протёр Катю, убирая хотя бы очевидные следы, а потом надел на себя и запахнул куртку. - Идти можешь? - он провёл рукой по волосам Катюшки,

пытаясь привести их в божеский вид.
– Могу, - Катерина потопталась и горестно вздохнула. - Мне в класс надо, за вещами. Марк с сомнением оглядел Катерину.

Юбка помялась, блузка тоже, волосы растрепались, и даже если сейчас переплести - всё равно будет виден беспорядок, без расчёски такую копну волос в порядок не приведёшь.
– Я заберу, иди вниз, дойдёшь? - посмотрел ещё раз с сомнением.

Понимал ведь, что ничего страшного не случится, от потери крови не умрёт, от болевого шока - тоже. Что сделано - то сделано. Но не мог перестать дёргаться и волноваться. - Дойду, - вздохнула и, опустив голову, побрела в сторону выхода с этажа. Марк рванул в класс, где многие уже разошлись, сидела классная, довольная проведённым мероприятием, и кто-то из родительниц. Он быстро поздоровался, в общем-то, его если и не знали, то несколько раз видели, его отца точно, так что,

представляться не пришлось. Нашёл взглядом Катеринину куртку, проверил, на месте ли шапка - в рукаве, взял её сумку и так же быстро побежал вниз, где уже стояла Катюшка, подпирая собой стену, как атланты руками небо. В машине он зачем-то ещё раз поинтересовался, может ли Катерина сидеть, не больно ли ей,