Ужас победы
Шрифт:
Петр с воплем: “Да ты что? Это же реликвия!” – отчаянно кидался туда, вылезал все более разодранный и кровоточащий, но с неизменной портянкой в руках. Кстати, в ней с каждым разом добавлялось терний, ядовитых, возможно, колючек… К чему бы это?
Я сказал: завязал! Для чего все, собственно? Что у нас за паства? Футбол ей подавай!
Метров пятьдесят крутого подъема я терзал себе этим душу: что за жизнь у нас?! Пророки – кому нужны? Этим людям? Но тут вдруг пришла удачная мысль: сам-то хорош! Взяточник! Кобылу у детишек увел! Эта спасительная
“Неявление Не-Христа не-народу!” Я радостно захохотал.
Петр мрачно глянул на меня и пробормотал:
– А вдруг измена?
Я буквально похолодел в седле:
– …Чья?
– Разберемся.
Я испуганно оглянулся. Да, с таким имиджмейкером надо держать ухо востро!
– Ясно! – вдруг рявкнул Петр, спрыгнул с лошади и с треском стал падать с обрыва сквозь колючие кусты. К счастью, вместе с полотенцем. Буква пошла веселей.
– Ясно! – гулко донеслось со дна пропасти.
Я подъехал к ограде. Впервые обратил внимание на табличку с адресом: Гефсиманский тупик, дом 2.
Апостол в пятнистой форме открыл ворота. Мое появление на Букве встретил равнодушно, зевнул даже – видимо, спал.
– Извините, – сказал я.
Он солидно кивнул: хорошо, мол, что хоть вину осознаете!
Зацокали по асфальту. Нигде ни души. Видимо, все спали? Сиеста.
“Послеполуденный отдых фавна”.
У террасы я спрыгнул с Буквы, расседлал ее, вытер вспотевший круп рубашкой за неимением лучшего, снял уздечку и уздечкой стреножил ей ноги – а то ускачет.
– Пасись! – Я подтолкнул ее в сторону газона. Благо его давно не брили. Говорят – безвременье.
Пошел к себе, завалился. Глубокий, освежающий сон!
…Движение началось с вечерней прохладой, слетевшей с гор.
Движение, причем бурное.
Протопал внизу, пробегая, ножками в крохотных, словно детских, кроссовках быстрый МБЧ. Увидев меня в окне, почему-то победно вздел руки:
– Молодец!
Кто – молодец? Не в курсе провала нашего?
Он показал на бегу пальчиком на Букву.
– А…
Буква, надо отметить, все время шарахалась и глядела на окружающее почему-то все с большим ужасом. Видимо, все еще впереди.
Только я выкатил из-под кровати обои, чтобы поклеить на них буквочки, как дверь вдруг с грохотом распахнулась, ввалился
Ездунов, абсолютно пьяный, да еще с бутылкой в руке.
– Ты мужик! Ты меня понял!
Со вторым тезисом можно поспорить, да и с первым тоже. Но зачем?
– Давай выпьем?
– А почему нет?
– …У меня папаха есть, – через четверть часа лопотал он, – ягненок, поседевший от ужаса в чреве матери!
Ужас, видимо, он организовал.
– Все у меня есть!
Я глядел на него.
Что? Идем к провалу? А для чего же мы тут уродуемся, ночей не спим? С грозной песней Ездунов убыл.
Потом вдруг явилась Соня – вся на босу ногу, на голое тело.
– Надоело все! –
плюхнулась на мою лежанку.Поглядел на нее… нет, видно – не все! Не все надоело ей, судя по поведению!
– Сколько можно тут париться?! И зачем, главное?! – спросила она.
Я, что ли, тут главный энтузиаст?
– Да нет… Все вроде нормально, – бодро сказал я.
– Идиот ты! – проговорила она ласково. – За это я тебя и люблю.
…Мария Магдалина? Я глядел на нее с ужасом, как Буква глядела на меня.
– Ты даже самого главного не заметил!
– Чаво?
– …Ты не почувствовал даже, что вторую ночь проводишь в моей койке!
– Как?
– А так! – Она расстегнула верхнюю пуговку.
– А где же ты ночевала? – пролепетал я, отводя глазки.
Да, нога-то богата!
– Везде! – ответила она, швыряя халатик в кресло.
Буква под окном ревниво заржала.
– Погоди! Я поглядеть должен! – к окну метнулся.
– Стоять!
– Ладно.
– Теперь мы будем спать с тобой в одной кровати.
– Не понимаю, – пробормотал я.
– …По очереди, что ли?
Снова ржанье!
– Нет! – Глаза Сони разгорелись. – Лучше не так! Швыряем матрас на пол!
Швырнула.
– Не понимаю… – Я почесал лоб. – А сами без матраса, что ли, будем спать?
– Сволочь ты! Но от меня не уйдешь. Ты как любишь?
– …Что?
Буква ржала уже с всхлипываньем и визгом. Видно, сбывались ее худшие опасения. Угоняют?
– Извини! – Я кинулся вниз.
Угнали-таки! Круп Буквы был пока виден в темноте, далеко внизу – потому что белый… А мне еще не нравился ее цвет! Говорил -
Буква-Невидимка. Но кто скакал на ней – кто-то темный, – было уже не видать… Впрочем, какая разница? Тут на это способен любой.
Я вернулся. Соня улыбалась цинично, но халатик не надевала.
Впрочем, никакого “но” тут и нет. Красавица, увлекающаяся конокрадством. Это бывает. Видимо, тут у них крупнейшая конекрадческая ферма.
– Я думаю, спорт учебе не помеха? – Она взялась за следующую часть туалета, но… с грохотом распахнулась дверь (хорошо, что она оказалась в этом помещении!). Жоз – как ангел, отводящий от греха Святого Евстрахия:
– Кыш!
И Соня, подхватив халатик, обиженно вышла. А нога-то богата!
– Дело есть! – стукнул о стол бутылкой.
Вот это – дело!
– …Опротестовали, суки! – выпалил Жоз.
– Что?
– Матч!
– А…
– Признали голы мои недействительными, матч не засчитали.
– Кто?
– Комитет.
– Какой?
– …Сам знаешь!
– А, – понял я. Видно, Жоз знал все. Как мальчик на печке из романа “Война и мир”, который подслушал знаменитый кутузовский
“Совет в Филях”.
– Хотят, чтобы Горы с Долиной покруче сошлись. Чтобы дружба победила – но с кровью. И ты завтра – снова участвуешь!
– Кто тебе сказал?
– Петр твой – кто же еще?
– Все еще не угомонился?
– Эти не угомонятся, пока… А ты у них вроде прокладки.
– Отлично!