Ужин

— Тебе еще, Фасо? — спросил Мишел, протягивая Бо красную пластмассовую миску с попкорном.

Серж, стоявший неподалеку, вмешался.

— Пожалуйста, — сказал он, — прекрати. Его зовут Бо.

Самого Бо его новая кличка, казалось, вовсе не смущала.

— Все о’кей, пап, — сказал он моему брату.

— Нет, не о’кей, — настаивал Серж. — Тебя зовут Бо. Фасо! Это… это мне не нравится.

Наверняка Серж хотел сказать: «Это дискриминация», но вовремя передумал.

— Но, пап, прозвища есть у всех.

У всех. Бо хотел быть как все.

После того случая я редко слышал, чтобы Мишел и Рик употребляли это прозвище прилюдно. Но, судя по всему, оно продолжало жить своей жизнью, проникнув даже в список номеров сотового Мишела.

Зачем Бо/Фасо звонил Мишелу?

Я мог бы прослушать голосовую почту, вдруг Бо оставил сообщение, но тогда бы Мишел сразу понял, что я шарил в его телефоне. Мы оба пользовались услугами «Водафона», я знал наизусть все тексты голосовой почты. Фраза «у вас одно новое сообщение» после первого же прослушивания менялась на «у вас одно прослушанное сообщение».

Я нажал на «меню», затем перешел в «мои папки» и потом на «видео».

Появилось подменю: 1) видео; 2) скаченные видео; 3) любимые видео.

Так же как и несколько часов (вечность) назад в комнате Мишела, я выбрал третий вариант: «любимые видео». То была даже не вечность, а переломный момент, подобно переломному моменту до или после войны.

Первый кадр последнего видео обрамляла синяя рамка; это ролик, который я посмотрел вечность тому назад. Я кликнул на предыдущий ролик.

Станция. Платформа на станции. Наверное, на станции метро. Да, на наземной станции метро, где-то в спальном районе, судя по высоткам на заднем плане. Может, в районе Слотерфаарт или на юго-востоке Амстердама.

Если быть до конца откровенным, я сразу же узнал эту станцию метро и сообразил, на какой она ветке. Вот только трезвонить об этом я не стану, в данный момент это совершенно бесполезно.

Камера была опущена вниз и следила за парой белых кроссовок, поспешно перемещающихся по перрону. Спустя какое-то время камера поползла вверх, и в кадре появился мужчина лет шестидесяти, хотя и не возьмусь утверждать наверняка; в любом случае было ясно, что обладатель белых кроссовок не он. Камера приблизилась к его небритому, в пятнах лицу. Лицу бродяги, бомжа.

Я снова ощутил холодок, как прежде в комнате Мишела, ледяной холод, сковывающий тебя изнутри.

Рядом с головой нищего показалось лицо Рика. Сын моего брата усмехнулся в камеру. «Дубль первый, — сказал он. — Мотор!»

И без предупреждения ударил мужчину в ухо. Удар оказался довольно сильный, голова свесилась набок, мужчина скривился от боли и поднял обе руки к ушам, словно готовясь защититься от следующего удара.

— You’re a piece of shit, motherfucker! [4] — крикнул Рик на далеко не безупречном английском, словно голландский актер в американском кино.

4

Ты кусок дерьма, ублюдок! (англ.)

Камера придвинулась так близко, что небритое лицо бомжа заполнило весь дисплей. Он моргал влажными красными глазами, что-то неразборчиво мыча.

— Скажи «Jackass», [5] — раздался другой голос за кадром, в котором я незамедлительно узнал голос собственного сына.

Голова бродяги исчезла, и на экране снова возник Рик. Мой племянник смотрел в камеру и тупо скалился.

— Don’t try this at home, [6] — сказал он и еще раз замахнулся, самого удара видно не было.

5

Осел (англ.) — так называется американский развлекательный телесериал (в России известен под названием «Чудаки»), представляющий собой снятый с грубоватым юмором набор опасных и жестоких трюков.

6

Не пробуйте повторить это дома (англ.). — Начиная с первого эпизода «Чудаки» содержат регулярное предупреждение о том, что исполняемые трюки опасны, их не следует пытаться повторить.

— Скажи «Jackass», — услышал я голос Мишела.

И вновь голова бродяги; высотки на заднем плане исчезли, сменившись серым бетоном и рельсами под ним, — судя по всему, мужчина уже лежал на платформе. С закрытыми глазами и дрожащими губами.

— Jack… jack… ass, — произнес он.

На этом фильм кончался. В наступившей тишине слышалось лишь журчание воды по стене-писсуару.

— Нам надо поговорить о наших детях, — сказал Серж.

Когда это было? Час тому назад? Два?

Больше всего мне хотелось остаться здесь до утра, пусть меня найдут уборщики.

Я поднялся.

20

Войти в обеденный зал мне не хватало духу.

В любой момент мог объявиться Мишел (пока, во всяком случае, его еще не было — за столом сидели только Клэр, Бабетта и Серж).

Я быстро отступил в сторону, скрывшись за большой пальмой. По-моему, никто не обратил на меня внимания.

Уж лучше встретить Мишела здесь, подумал я. В коридоре или в гардеробе, а еще лучше на улице, в саду. Точно, надо отправиться Мишелу навстречу, дабы избежать возможных вопросов со стороны его матери, дяди и тети.

Я развернулся и, миновав девушку за пюпитром, очутился на улице. Какого-то четкого плана у меня не созрело. Надо что-то сказать моему сыну. Но что? Я решил сначала подождать, с чем придет он; я загляну в его глаза, решил я, в его честные глаза, не умеющие лгать.

Побродив по тропинке с электрическими факелами, я свернул налево. Скорее всего, Мишел выберет тот же путь, что и мы, по мостику напротив кафе. Конечно, в парк можно попасть и с другой стороны, с главного входа, но тогда ему придется дольше колесить на велосипеде в темноте.

Около мостика я остановился и огляделся. Никого. Свет факелов тут едва брезжил, тусклый и желтоватый, не ярче пары свечных огоньков.

У сумерек были свои преимущества. В темноте мы не сможем посмотреть друг другу в глаза — вдруг тогда Мишел скорее расскажет правду?

А потом? Что я буду делать с этой «правдой»? Я протер глаза. Как бы то ни было, при встрече с сыном взгляд мой должен быть ясным. Я сложил руку ковшиком, поднес ко рту, выдохнул и понюхал. Да, изо рта несло алкоголем — пивом и вином, хотя, по моим подсчетам, до сих пор я выпил не больше пяти бокалов. В этот вечер я как раз собирался сдерживаться, чтобы не дать Сержу повода издеваться над моей вялостью, — я себя знал, к концу вечера мой пыл, как правило, угасает, и, если бы брат снова начал разговор о детях, я не смог бы ему достойно ответить.

Я бросил взгляд на другой конец мостика и на огни кафе за кустами на противоположной стороне улицы. Не останавливаясь проехал трамвай, потом все опять стихло.

— Давай поторапливайся! — сказал я вслух.

Именно в этот момент, как бы очнувшись от звука собственного голоса, я вдруг отчетливо осознал, что мне предстоит.

Я вынул мобильник Мишела из кармана и отодвинул крышку.

Нажал на иконку «прочитать сообщения».

Прочел обе эсэмэски: в первой упоминался телефонный номер абонента, не оставившего голосового сообщения; во втором говорилось, что тот же самый абонент наговорил новое сообщение.