Ужин

К тому же дело происходило в Голландии. Не в Бронксе, не в трущобах Йоханнесбурга и не в Рио-де-Жанейро. Голландия славится системой социальной поддержки, исключающей необходимость ютиться по углам.

— Знаешь, как мы поступим? — сказал я. — Мы пока никому об этом не расскажем. Оставим все как есть.

Несколько секунд мой сын не отрывал от меня взгляда. Возможно, он чувствовал себя слишком взрослым для того, чтобы в эмоциональном порыве воскликнуть «папочка», но помимо страха в его глазах прочитывалась благодарность.

— Ты так считаешь? — спросил он.

24

И вот мы снова молча, глаза в глаза, стояли в саду перед рестораном. Мишел несколько раз сдвигал крышку своего мобильника и наконец положил его в карман.

— Мишел… — начал я.

Он не смотрел на меня, отвернувшись в сторону темного парка.

— Мне некогда, — сказал он. — Я должен идти.

— Мишел, почему ты не рассказал мне об этих роликах? Или по крайней мере о том одном? Тогда? Когда была возможность?

Он почесал нос, шаркнул белыми кроссовками по гравию и пожал плечами.

— Мишел?

— Не важно, — ответил он потупившись.

На долю секунды я подумал, что, будь я другим отцом, я бы рассердился: «Еще как важно!» Однако для наставлений было уже поздно, поезд ушел — в тот вечер, после просмотра телепрограммы, в его комнате. А скорее всего, гораздо раньше.

Несколько дней назад, незадолго до приглашения Сержа в ресторан, я еще раз посмотрел в Интернете тот выпуск передачи «Внимание: розыск!». Я решил подготовиться и прийти на ужин во всеоружии.

— Нам надо поговорить, — сказал Серж.

— О чем? — спросил я, снова прикинувшись дурачком.

На другом конце провода послышался глубокий вздох.

— Думаю, ты догадываешься о чем, — сказал он.

— Бабетта в курсе? — спросил я.

— Да, поэтому хотелось бы поговорить вчетвером. Это касается нас всех. Это наши дети.

Я обратил внимание, что он, в свою очередь, не поинтересовался, осведомлена ли Клэр. По-видимому, он был в этом уверен или вообще не задавался подобным вопросом. Потом он назвал ресторан, где его знают, где семимесячные листы ожидания не будут для него помехой.

В курсе ли Клэр, задумался я, глядя на сына, действительно собравшегося уходить.

— Мишел, подожди-ка, — сказал я. «Нам надо потолковать», — сказал бы другой отец — не такой, как я.

Итак, я повторно просмотрел видеозапись: гогочущие молодые люди, швыряющие настольную лампу и мусорные мешки в невидимую бездомную женщину. А в конце: вспышка света от взрыва бензопаров, юнцы, удирающие во все лопатки, номера телефонов и приглашение связаться с полицейским участком по месту жительства.

Я сосредоточился на последней части фильма, когда летела канистра и еще что-то, оказавшееся (как я сейчас уже знал) зажигалкой. «Зиппо», зажигалка с крышкой, гасящей пламя с характерным щелчком. Как к двум некурящим юнцам попала зажигалка? Я о многом не спрашивал просто потому, что не считал нужным (или не хотел) обо всем знать, но от этого вопроса не удержался. «Чтобы давать другим прикурить, — без колебаний ответил Мишел. — Девушкам, например, — добавил он, очевидно заметив мой непонимающий взгляд. — Если девушка просит огонька для косяка или „Мальборо лайт“, а у тебя в кармане нет зажигалки, пиши пропало — шанс упущен».

Я дважды прокрутил последнюю часть. После световой вспышки молодые люди скрываются за стеклянной дверью. Дверь медленно захлопывается — конец фильма.

Во второй раз я вдруг увидел то, чего прежде не замечал. Я кликнул мышью на кадр, на котором Мишел и Рик исчезают за дверью. Затем выбрал функцию замедленного просмотра и начал скрупулезно изучать кадр за кадром.

Нужно ли описывать физические ощущения, сопровождавшие мое открытие? Думаю, они говорят сами за себя. Выпрыгивающее из груди сердце, пересохшие губы и язык, ледяная сосулька, пронзившая мозг от макушки до верхнего отдела позвоночника, до той полости без костей и хряща у самого основания черепа.

Остановив последний кадр, я обнаружил внизу справа что-то белесое, не бросающееся в глаза, ведь зритель убежден, что самое страшное уже позади. Лампа, мусорные мешки, канистра… настало время покачать головой и выразить свое возмущение: молодежь, мир, беззащитная женщина, убийство, видеоклипы, компьютерные игры, трудовые колонии, ужесточение наказаний, смертная казнь.

Изображение застыло, а я исследовал интересующий меня предмет. На улице кромешная тьма, в стеклянной двери отражается часть интерьера закутка: серый плиточный пол, сам банкомат с кнопками, названием фирмы, логотипом банка, которому он принадлежит.

В теории белесый фрагмент мог быть отражением люминесцентной трубки — одного из объектов, которыми швырялись в бездомную.

Но только в теории. Обнаруженный мною предмет находился снаружи, на улице. Обычному зрителю он вообще не был виден, тем более во время трансляции передачи «Внимание: розыск!» по телевизору. Чтобы его разглядеть, следовало, как я, останавливать и анализировать каждый кадр…

Одним словом, следовало знать, что видишь. И я знал, поскольку сразу же идентифицировал белесый предмет.

Я увеличил изображение, ставшее более размытым и бесформенным. Непроизвольно в голове возник сюжет фильма «Фотоувеличение» Микеланджело Антониони, в котором фотограф, увеличивая снимок, обнаруживает лежащий под кустом пистолет, впоследствии оказавшийся орудием убийства. Но на компьютере увеличивать бесполезно. Я снова уменьшил изображение до нормальных размеров и взял со стола лупу.

Орудуя лупой, важно было найти оптимальное расстояние. По мере приближения или, наоборот, удаления от экрана изображение становилось более четким.

Я лишь утвердился в своих подозрениях — это была кроссовка. Обычная белая кроссовка, в какие обуто бесчисленное множество людей — включая моего сына и моего племянника.

На долю секунды я задумался: допустим, одна кроссовка ведет к десяткам тысяч обладателей кроссовок, однако десятки тысяч пар кроссовок едва ли способны привести к одному конкретному человеку.

Но нет, не это заставило меня замереть. Речь шла о послании или, лучше сказать, о смысле белой кроссовки перед стеклянной дверью банкомата. А точнее, о смыслах.