Узкие улочки жизни

«Не хочешь жить? Умри.» Кажется, именно такие мысли роились в голове Клариссы Нейман. Кто приказал ей умереть? Было ли это сделано умышленно? Наверное, я никогда уже не узнаю. Ведь если моя Коллегия не располагает достоверными сведениями обо всех латентных медиумах, то сколько их антиподов незамеченными может бродить по земле? Жутковато становится, если представить, поэтому лучше вернусь к газетным страницам.

«Версию самоубийства подтверждает и найденная рядом с телом записка, из которой следует, что умерший, Родерико Этано, священник из пригорода Кёльна, принял решение покончить с собой по собственной воле и сознавая всю значимость своего поступка, особенно с точки зрения религии. Но, как следует из записки, именно религиозные ограничения и послужили причиной совершения самоубийства…»

Они еще и записку состряпали? Молодцы. И когда только успели? Хотя, все произошло вчера примерно в четыре часа пополудни, меня парочка оставила отсыпаться в подвале необитаемого дома, а труп был вывезен и подброшен в удобное для обнаружения место. В связи с чем возникает один-единственный вопрос.

Для чего?

По всем законам логики выходит, что разумнее было бы спрятать тело так, чтобы его не нашли, или попросту уничтожить, благо возможности для этого наверняка имелись. Но все было сделано ровно наоборот, да еще и освещено в прессе. Не нравится мне это. Очень уж похоже на показательную акцию.

А что, если так оно и есть? Помнится, упоминался некий магистр, а значит, есть и орден, которым он заправляет, скорее всего, религиозный. Родерико же, насколько можно судить, стал кем-то вроде отступника, а посему заслуживал кары, но не простой, а предупреждающей всех прочих желающих нарушить правила. Хм. Правдоподобно, но… Слишком наивно.

Братьям во Христе достаточно было бы предъявить фотографии. Или труп, если уж на то пошло. Но зачем допускать к происшествию газеты? Каратели или их начальство явно хотели поставить кого-то в известность, но не столько о случившемся, сколько… Точно. О своих возможностях.

Кому интересно читать про застрелившегося священника? Большинство всего лишь пробежит взглядом по заметке и через пять минут забудет, о чем шла речь. Но тот, кто знает, как все происходило, непременно насторожится. Самоубийство? Ага. Как же. Убийство, которое крайне легко доказать. Но что я вижу в газете? Экспертиза утверждает обратное. А почему? Может быть, кто-то поработал с экспертами? Кто-то, умеющий внушать разные разности?

Эта заметка, похоже, предназначена лично для меня. Мол, смотри, парень, что нам под силу, смотри и… Восхищайся, ужасайся, злись — нужное подчеркнуть. Впрочем, первое и второе чувство я испытал гораздо раньше, а третье сейчас малопродуктивно. Итак, если мои предположения верны, дальше я узнаю ответ на какой-то из своих незаданных вопросов.

«Будучи священником, Этано исповедовал прихожан и обязан был хранить тайну исповеди, но долг пришел в противоречие с нравственными устоями, когда исповедник узнал о намерении совершить убийство. Священник приложил все усилия, чтобы образумить и отговорить человека от греховного поступка, но убийство все-таки было совершено, о чем Этано услышал на следующей же исповеди. Священник счел невозможным жить дальше с тяжестью греха на своей душе и покончил с собой. Имя убийцы в предсмертной записке он не указал, тем самым до конца исполнив свой долг, что заставляет задуматься над целесообразностью сохранения таких традиций, как исповеди. Случившееся лишний раз убедительно доказывает…»

Ничего оно не доказывает. Заставить священников докладывать в полицию обо всех подозрительных субъектах, в запале или религиозном экстазе фонтанирующих в исповедальне безумными идеями? Это вполне реально, но тогда рухнут все устои всех верований, потому что служители божьи будут приравнены по сути своей к чиновникам муниципалитета. Может быть, еще и цены начать назначать? Обычная исповедь — три евро. Исповедь с элементами психотерапии — пять евро. Исповедь без цензуры — семь евро. А уж как можно погреть руки на отпущении грехов! Мммм, просто сказка! Только боюсь, святые отцы уже давно и успешно реализовали этот механизм отъема денег у верующих. Пожертвования — просто, мило и невинно, даже если все вокруг знают, за прощение каких проступков почтенный бюргер отвалил церкви половину своего годового дохода. Но в этом смысле церковь может оказаться сговорчивее ревнивой жены, которая потребует все без остатка.

Что ж, спасибо вам, господа. Теперь я знаю, как и где пути Родерико и Матиаса сошлись вместе. И ведь как все просто! Герр Холле был откровенен на исповеди, а священнику только это и нужно было, чтобы начать действовать, потому что все мысли будущего убийцы оказались на ладони у субъекта, тоже крайне недовольного своим положением и сложившимися обстоятельствами, но в отличие от большинства людей, обладающего неконтролируемым могуществом. Что можно сказать? Они нашли друг друга: послушное орудие и рука, его направляющая.

О, еще одна маленькая заметка в том же разделе!

«Вчера днем в психоневрологической клинике Доннерталь скончался недавно арестованный за свои преступления серийный убийца. Смерть произошла по естественным причинам, от остановки сердца. Убийца не успел дать показания по ведущемуся расследованию, но полиция утверждает, что имеющихся улик вполне достаточно для…»

Значит, резчик все-таки умер. Наверное, так для него будет лучше, ведь вряд ли кто-то когда-нибудь смог бы вернуть его к полноценной жизни. Хотя, умея запускать процесс уничтожения, вполне можно уметь и поворачивать его вспять… Впрочем, это уже мои домыслы. Как сказал Макс? Лично меня, к примеру, уже переделать невозможно, разве что, вернуть все обратно, произведя спайку нейронных контуров, но на это доктора Лювига не уговорить, а ложиться под скальпель кого-то другого я не соглашусь. Как бы мне ни хотелось стать прежним, что-то в глубине моего сознания удрученно качает головой и шепчет: не сможешь.

«Но когда обернется зимой весна, и тебе клетка правды станет тесна…» Да, в ту клетку я уже не смогу вернуться. Но кто поручится, что сейчас вокруг меня не смыкаются прутья новой?

— Что нового происходит в мире? — спросил из-за моего левого плеча знакомый голос.

Светло-золотистое пальто с огромным воротником, которым можно накрыть голову, как капюшоном, мягкое и нежное: лучшего контраста с идеальными, даже чуточку скуповато-правильными фроляйн Штерн было бы трудно желать. Разве что, еще подошла бы нежная пена кружев, непременно цвета кофе с молоком или заката накануне ветреного дня… М-да. Мир не стоит на месте и не носит подолгу одни и те же платья, но что-то в нем все же остается неизменным. И это замечательно!

— Кто-то умер, кто-то родился. Как обычно.

— Значит, пока живем, — резюмировала Анна и без паузы спросила: — Какими судьбами в этом забытом богом уголке?

— По воле обстоятельств и людей, их создающих. А вы?

— Я часто бываю здесь. Это, если можно так сказать, место моего паломничества.

— К святыням?

Улыбнувшись в ответ на мое недоумение, фроляйн Штерн кивнула:

— Да. Но конечно же, для кого-то они покажутся ничего не стоящими развалинами.

Понятно. Скорее всего, где-то здесь был дом ее предков. Забавно, но я даже в чем-то завидую обладателям семейных руин, у меня-то нет корней, к которым можно было бы припасть. Родственники в Англии? Я толком их не знаю, а мама о своих родных вообще никогда и ничего не рассказывала. Вот и получается, что мой дом — Ройменбург. А что, это даже неплохо. Целый город вместо семейного очага… Нет, слишком грандиозно. С этой мыслью сначала надо свыкнуться.

— Вы еще долго собираетесь пробыть здесь, Джек?

— Нет. Собственно… Я жду вечернего автобуса.

— А мой экипаж не подойдет? — Она взмахнула рукой, указав на серебристую «Ривьеру», припаркованную неподалеку.

Странно. Еще полчаса назад этой машины не было. Неужели я настолько зачитался газетой, что не услышал даже звука работающего двигателя? Вот растяпа… Но отказываться от столь щедрого и удобного приглашения было бы глупо:

— Буду премного благодарен, если подвезете.