Узники вдохновения
Шрифт:
Девочка бросилась к отцу. Она долго сдерживалась и теперь плакала навзрыд.
— Папа, не уходи! Мне не нравится этот чужой дядька! Останься!
Он поднял дочь на руки — легкая, как перышко синей птицы. Беззащитная. Детские слезы капали ему на лицо.
— Тихо, тихо, — властно произнес Санжар. — Сейчас я не могу, но мы скоро увидимся.
Он с трудом оторвал от себя детские руки и, подхватив чемодан с вещами, шагнул за дверь к новым семейным радостям.
В ту ночь Ира долго не спала. Она тяжело переживала свою первую катастрофу, которая, возможно, дала толчок всем последующим. Мир ее семьи, дом ее родителей рухнули в одночасье, и девочка больше не чувствовала себя защищенной и счастливой. Она любила маму и любила папу, но мама и папа больше не любили друг друга, и теперь ей придется жить с этим противным отчимом. Равновесие нарушилось. Почему никто не спросил, сможет ли она это
В школе Ира ничего не сказала даже лучшей подруге, смеялась и озорничала по-прежнему, только с тех пор ее начали мучить приступы астмы. Мама водила девочку по врачам, которые, так и не найдя причины, сказали стандартную фразу, скрывающую бессилие медицины: на нервной почве. «Однако! — удивилась Лариса. — Какие нервы у десятилетнего ребенка?» Она всегда подозревала, что советские эскулапы — беспомощны, поэтому уже несколько раз ездила лечить воспаление желчного пузыря на воды в Чехословакию — сын Исагалиева легко доставал путевки. Но в данной ситуации она могла лишь купить дочери специальный аэрозоль, чтобы купировать приступы удушья.
Все это было ужасно некстати, поскольку Лариса занялась разменом жилплощади, а дело это требует времени и нервов. Санжар соглашался на любой вариант, и ей удалось за огромную престижную квартиру получить для себя небольшую трехкомнатную, на любимом Арбате. Дом дореволюционный, переживший перепланировку. В туалет можно было попасть только через треугольную ванную, имелись спальня с половиной окна, гостиная — с другой половинкой, где спала дочь, и кабинет, в котором неутомимый Леня день и ночь выстукивал на машинке свои статьи. Ларису квартира устраивала, Иришку нет — до мамы Раи и Аташки далеко, — но ее никто не спрашивал. Санжару в результате обмена досталась комната в коммуналке. Он присоединил к комнате жены и получил малогабаритную однокомнатную квартиру в спальном районе. Как только новая семья отца обустроилась, Ира решила перебраться к ним жить. Мама ее предала и больше не любит, чужой дядька ходит за мамой по пятам, обнимает и целует. Смотреть на них тошно.
Девочка тайком положила в портфель ночную рубашку и после школы поехала на метро в Черемушки. Ее встретили хорошо, но без восторгов: в комнате негде повернуться, а у беременной папиной жены своих дел хватало по горло. На ночь Ире поставили раскладушку в кухне, возле холодильника, в котором все время урчало, как в голодном животе, а выключаясь, он подпрыгивал, словно в лихорадке, и будил Иру. Впрочем, она и так почти не спала, все думала. Утром, поев на завтрак манной каши, категорически отвергаемой дома, сказала «большое спасибо» и отправилась в школу, а оттуда обратно к маме. Санжар предупредил Ларису по телефону, и та сделала вид, что ничего особенного не случилось, хотя тоже не спала ночь, замучив Леню вопросами, на которые он не знал ответа.
С тех пор Ирина появлялась в Черемушках изредка и ночевать не оставалась. Поговорит на кухне с папой, поиграет с новорожденным сводным братцем — и домой. Мама не запрещала, но и не одобряла этих посещений, ворчала:
— Почему ты тянешься к мужчине, поверяешь ему свои тайны? Для этого есть мать.
Впрочем, Лариса старалась подавить обиду. Она осталась без любимого мужа, а Ира без отца, и боль потери их сблизила. Лариса почувствовала если не ответственность, то несколько запоздалую, но уже вполне созревшую любовь к дочери.
А вот Леня заявлял жене открыто:
— Девочка отбирает у меня твое внимание и любовь.
— Подумай, что ты несешь? Сразу видно, что у тебя никогда не было детей!
— Роди, я не возражаю.
— Еще чего! С одной бы разобраться. Учится плохо, шалит, допоздна гоняет с друзьями по дворам. Хотя, возможно, потому и уход отца пережила легко — я опасалась, она станет закрытой, подавленной. Обошлось.
Лариса глубоко заблуждалась. После развода родителей Ирина так и не обрела душевного равновесия и существовала как бы в двух ипостасях. Одна — внешняя, которую видели все, и другая, сокровенная, скрытая глубоко в сердце. Эта двойственность сохранится на всю жизнь и станет причиной неустойчивости настроения, неожиданных переходов от радости к тоске, от восторга к сомнениям. Общительная и жизнерадостная
днем, Ира тайком плакала по ночам, по-прежнему носила в портфеле пузырек с ртутью и хотела умереть. Учиться стала еще хуже. В дневнике теперь стояли одни двойки. Папа помочь не мог, Лене — так фамильярно Ира обращалась к отчиму, отказавшись называть его «дядей», — совать нос в свои дела она не позволяла. Не желая огорчать маму, девочка завела второй, ложный, дневник для дома, а в настоящем виртуозно подделывала мамину подпись. Учительница неоднократно вызывала родителей в школу, но Ира говорила, что мама болеет, а папа уехал за границу. Многочисленные открытки, которые приходили от директора, она выбрасывала, научившись открывать замок почтового ящика булавкой. В конце концов классный руководитель понял, что если Исагалиева не исправится, то останется на второй год, и сам отправился домой к нерадивой ученице. Обман раскрылся.Лариса была настолько поражена и убита, что даже не ругалась, журналист пытался возмущаться и что-то произнес насчет «ремня», но она велела ему заткнуться, а Ира, не зная, куда деться от стыда, пошла в ванную резать себе вены. Увидев окровавленную дочь, Лариса взвыла и хотела вызвать «скорую», но Леня закричал страшным голосом, что «эта зловредная девчонка хочет его посадить за решетку» и влепил падчерице увесистую пощечину. Взбешенная супруга отхлестала нового мужа по мордасам, обозвала ничтожеством и отправила спать в кабинет. Он понял, что теперь ему предстоит долго и усердно замаливать свою вину.
Лариса перебинтовала дочери тонкие запястья, обе долго покаянно плакали, чувствуя невыразимую нежность и обещая больше никогда не огорчать друг друга.
— Когда я вырасту, а Леня сделается старым и больным, я стану за ним ухаживать, чтобы он понял, как был не прав, — сказала Иришка.
Они уснули под утро, обнявшись, в одной постели — девочка с забинтованными руками и ее потрясенная мать.
На следующее утро Лариса отвезла дочь к старшим Исагалиевым — пусть поживет некоторое время, успокоится. Между тем мама Рая и Аташка, узнав, что произошло, искренне смеялись.
— Выбрось, айналаин, все глупости из головы — и свои, и чужие, — сказала мудрая Раушан Иришке, сидевшей на коленях у деда. — Это еще не горе. Это совсем даже не горе, а забавный случай. Из-за такой ерунды жизнь не кончается. Родители разошлись — это печально, но тоже не конец света, ведь они — живы, и ты не одинока.
Старики просили отдать им внучку насовсем, но Лариса воспротивилась, да и сама Ира, соскучившись по маме, как прежде скучала по бабушке, через неделю пожелала вернуться домой. Теперь она убедилась, что мама ее любит. С тех пор жизнь арбатской семьи как будто вошла в нормальную колею и стала похожа на тысячи других жизней, где на поверхности не происходит никаких бурь, а о подводных течениях стараются друг с другом не говорить. Мать и дочь вместе ходили по магазинам и в гости, обсуждали текущие события, Ира подтянулась по всем предметам до крепкой тройки и даже великодушно простила отчима. В школе она по-прежнему оставалась заводилой, и полкласса после уроков толкалось у нее дома, а детский смех разносился по всей квартире. Леня, которому Лариса строго-настрого запретила корректировать поведение своей дочери, работал у себя в кабинете, затыкая уши ватой. Но то была его личная проблема.
Неожиданно, а возможно, вполне закономерно, отец Иришки получил направление на работу в советское торгпредство в Австрии: Саржан отлично владел немецким и был прекрасным экспертом по сталелитейной продукции. Перед ним открывались заманчивые перспективы, но особенно радовалась Ольга. Ей, замученной бытовыми неудобствами, предстояло несколько лет жить по европейским стандартам, а после заграничной командировки они смогут купить просторную кооперативную квартиру. Уезжали всей семьей в спальном вагоне скорого поезда Москва — Вена. Лариса, естественно, на вокзал не пошла, родители простились с сыном дома, а Иришка до последней минуты держала отца за руку, которую время от времени целовала. Саржан был растроган:
— Я буду писать.
— Я тоже! — крикнула девочка. — И пришли мне красивое платье! И лаковые туфли!
— Обязательно! Помни, что я люблю тебя.
Он крепко поцеловал дочь и шагнул с платформы на подножку, не предполагая, что в этой жизни они встретятся еще только раз, накоротке, когда он приедет на похороны отца.
Случилось это, когда Ирине было семнадцать лет.
Шакен Ахметович пролежал с инфарктом в отдельной палате Кремлевской больницы целый месяц и чувствовал себя уже вполне прилично: ходил по коридору, даже спускался на лифте в сад, где под присмотром медсестры гулял между клумбами по асфальтированным дорожкам. Июнь радовал теплом и сухой погодой, воробьи громко ссорились, тюльпаны цвели, а сирень наливалась томительным запахом.