Узы крови
Шрифт:
***
Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.
Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.
Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.
О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
А. Ахматова
Нарцисса взяла бокал вина с проплывающего мимо серебряного подноса и пригубила. Ей было плохо, как всегда в ночь на Хэллоуин, но она все равно отметила, должно быть, по привычке, что вино великолепное. И зал украшен со
Нарциссе понадобился один беглый взгляд, чтобы оценить вложенные в это мероприятие средства и труды, и она сосредоточилась на своей сестре. Отыскать Беллатрису было проще простого: она кружилась в танце со своим мужем, и, разумеется, на ней было кроваво-красное платье с открытыми плечами и низким вырезом на груди. Копна жгучих темных волос была уложена в высокую прическу, которая, как всегда, выглядела как-то растрепанно, с ниспадающими на плечи вьющимися прядями, напоминающими черных змей. На шее у нее сверкало витиеватое ожерелье из червонного золота и кровавых, в тон платью, опалов. Беллатриса всегда одевалась броско, по мнению сдержанной Нарциссы, даже излишне броско, на грани с вульгарностью. «Да чего там на грани, – раздраженно подумала Нарцисса, ставя опустевший бокал на проплывающий поднос, и мстительно решила: – Да, она и есть вульгарная! Самая вульгарная в этом зале! И, сколько бы ни отмечали ее схожести с Вальпургой, это лишь внешнее. Вальпурга никогда так не одевалась». Нарцисса взяла следующий бокал. Ух, как в свое время они с Андромедой завидовали Белле, которую все сравнивали с тетушкой Вальпургой, их общим идеалом. А Нарцисса, как назло, пошла во французских родственников. «Белокурая Блэк, вот умора!» – любила дразниться Белла.
Белла, мерзавка, всегда ее презирала, только Нарцисса наивно полагала, что все дело в ее постоянном стремлении соответствовать, а бунтарке Белле это было якобы противно. В общем, спутала ее с Сириусом. А причина была куда более оригинальной: Беллатрисе претил дар сестры к исцелению.
Каждый Блэк получал дар, связанный с его характером и склонностями. Из Сириуса энергия била ключом, дед Арктурус нередко повторял, что вокруг него «и предметы ходуном ходят» – вот и заходили. Плюс редкостное упрямство: гору сдвинуть готов, если не по вкусу, где стоит. Регулус пошел в деда: рассудительный, умеющий обуздать свои эмоции, мыслящий, что называется, «с холодным расчетом». И, одновременно, очень любил зиму с ее теплыми рождественскими праздниками. Вот и сила у него была зимняя, такая же, как у деда. Педантичная интеллектуалка Андромеда получила в свое распоряжение блестящую память: она помнила все прочитанные книги от корки до корки, все заклятья, когда-либо попадавшие в ее поле зрения, знала языков столько, сколько, должно быть, никто на свете не знал. Белла, Белле все как с гуся вода, даже злые колкости других Блэков, включая резкую тетушку Вальпургу, и сила получилась соответствующая: умения семейства ничего ей сделать не могли. А она, Нарцисса, сердобольная, значится, жалостливая и мягкотелая (по мнению Беллы), и – о, ужас! – чуть ли не «урожденный Белый маг», как презрительно бросил их общий Хозяин. Вот в чем была истинная причина неприязни Беллы: для нее Нарцисса была от природы «паршивой овцой», Белый маг в семье Темных! Но, в отличие от Андромеды, связалась с Пожирателями, и Белла решила, что, в свете таких обстоятельств, можно проявить к Нарциссе благосклонность, похвалить, так сказать, за правильное решение младшую сестрицу. А теперь этой благосклонности пришел конец.
«Ну и пусть!» – тряхнула светлыми кудрями Нарцисса. Она уже давно не та маленькая девочка, вечно нуждающаяся в одобрении старших. Она поставила на поднос то ли второй, то ли третий по счету бокал. Вокруг стоял праздный гомон.
– Ах, милая, вы представить себе не можете, что я вам скажу…
– Не может быть!
– Именно-именно.
– Однако же…
– О, леди Малфой, вы очаровательны.
– Я бы сказал, как всегда, но вы же умудряетесь превосходить самое себя! Вы настоящая вейла, леди Малфой, настоящая.
Маска Нарциссы почти не скрывает черты лица, и все ее узнают. Она благосклонно улыбается в ответ на комплименты: ей никогда не было жаль улыбок и сияющих взглядов для поклонников. Может, и поэтому тоже ей не суждено быть похожей на Вальпургу? Да что она заладила, Вальпурга да Вальпурга! Ей бы только чуть больше… храбрости, Гриффиндор побери!
Шепотки усилились и стали значительно возбужденнее: верный признак того, что, наконец, объявилась хозяйка бала. Нарцисса окинула ее придирчивым взглядом. Гермиона спускалась
по лестнице под руку со Снейпом. Выглядела она превосходно. Хорошенькая. Скромная. Такая непохожая на других, что интригует. А состояние ее папочки, чьей единственной наследницей она является, интригует еще больше.– Люциус, здравствуй. Ты, случаем, не считаешь, что поспешил с помолвкой сына? – раздался низкий голос чуть позади.
Рука Нарциссы дрогнула так, что она чуть не пролила вино на свое серебристое платье с высоким воротом, но поворачиваться она не стала, притворяясь внимательно изучающей туалет юной Снейп. Макнейр, опять он! Нарцисса его на дух не переносила, а он, как назло, вечно околачивается где-нибудь рядом. Мужлан неотесанный. И стрижка у него на редкость идиотская: ни дать ни взять индеец из диких прерий. И голос уж чересчур низкий, от него щеки краснеют и по телу бегут совершенно неприятные мурашки. И в любом обществе он выглядит неуместно: здоровенная детина (даже Нарциссе с ее на редкость высоким ростом и на каблуках приходится смотреть снизу вверх), косая сажень в плечах и лапы огромные и мозолистые, будто он дровосек какой, а не лорд, с явственно проступающими венами на крепких предплечьях. Люциус не раз говорил, что это от меча, но Нарцисса и не думала смилостивиться. Мужлан, он и есть мужлан.
– Здравствуйте, Нарцисса, – с подчеркнутой вежливостью поздоровался Макнейр.
И главное: он постоянно задевал Нарциссу. Вот уж кто ни разу в жизни не сделал ей хоть маленького, самого скупого комплимента. Он, ко всему, еще и невоспитанный хам. Неудивительно, что он так и не женился – какая дура за такого пойдет? Хотя ее подруги что-то там себе нафантазировали насчет его мужественности, но все это чушь, он просто деревенщина немыслимая.
– Добрый вечер, лорд Макнейр, – в тон ему ответила Нарцисса и хотела было тут же найти повод удалиться, но Макнейр имел еще одну неприятную особенность: от него исходил какой-то загадочный невидимый ток, который неизменно заставлял Нарциссу топтаться рядом и выслушивать колкости в свой адрес. Благодаря Макнейру она точно знала, что чувствовали бы пойманные чужим притяжением спутники планет, будь они одушевленными: когда летишь себе, вся такая красивая, и вдруг волей неволей начинаешь вертеться вокруг совершенно недостойного объекта.
– Вы в плохом настроении? – криво усмехнулся Макнейр. – Как-то не соответствует количеству выпитого вами, вроде, должны повеселеть.
Нарцисса потеряла дар речи от негодования. Да как он смеет… ррр… уфф… следить, сколько она пьет?!
– Мне не десять лет, в родительском присмотре не нуждаюсь! – огрызнулась она и с досадой отметила, что Люциус пригласил на танец леди Нотт. На танго. На этот танец он никогда не приглашал саму Нарциссу. Но главное вовсе не это, а то, что ее благоверный завел интрижку с этой черноглазой румынской цыганкой. Нарцисса точно знала. Нет, Люциуса она, конечно, не любила – а любила ли кого-нибудь вообще? – но сам факт ее оскорблял. Мало того, что она всю жизнь ему – покорная жена и надежная поддержка, отлученная от всех дел и принятия решений, так он еще и подругу у нее отобрал! Единственную, с кем она могла поговорить не только о фасонах пеленок. И еще одно обстоятельство – она была жгучей брюнеткой: а Нарцисса, благодаря насмешкам Беллы, болезненно воспринимала, когда ей предпочитали брюнеток (сама при этом находила темноволосых мужчин более привлекательными). В голове у нее шумело от выпитого, и ее охватило мрачное веселье.
– Скажи, Макнейр, почему ты меня терпеть не можешь? – вкрадчиво поинтересовалась она.
Он усмехнулся, впрочем, он усмехается постоянно; внимательно прищурил серые глаза, словно в ожидании подвоха.
– Это вы меня терпеть не можете, миледи, – взгляд Макнейра стал мягче, и он после мгновения молчания добавил: – Невозможно нравиться всем, Нарцисса.
Нарцисса фыркнула. Она и не хочет просто «нравиться», она достойна восхищения! Все, все, все, кроме Макнейра и Снейпа (но тому позволено) завидуют Люциусу, потому что у него такая жена. А Люциус своего счастья не ценит. И Макнейр ему почему-то не завидует. «Почему?» – этот вопрос преследовал ее годами.
– Не вижу в стремлении нравиться ничего зазорного, – не удержалась Нарцисса, а про себя добавила «Это единственное поприще, где я успешна». – И все же почему? – она покосилась на Макнейра, чувствуя, что умрет от любопытства, если не добьется вразумительного ответа. – Что плохого я тебе сделала?
Макнейр смотрел на нее неприятно прямым – или проницательным? – взглядом. Нарцисса сделала шумный и отвратительно неловкий глоток, чуть не поперхнувшись вином.
– Очевидно, меня задевает твое умение исцелять даже раны, нанесенные мной, – вдруг сказал он. – Я постоянно задаюсь вопросом: «Неужели Принцесса на горошине сильнее меня в магии?»