В банде только девушки

— Двигай копытами, божье наказание! — подбодрил он Беку и двинулся к двери.

Стойка на маленьких колесиках потянулась следом, увлекая за собой и Беку.

— Бог знает, кому какое наказание посылать, — прогундел он.

— Это точно, — зло согласился Кудрявый, — еще бы знать, за что. Я такого еще не успел натворить, чтоб столько терпеть.

— Неси свой крест с достоинством, — ласково поучал его Бека.

— Если не заткнешься, навеки распрощаешься со своим достоинством, — натужно прохрипел Кудрявый, поскольку ему приходилось тащить и стойку, и халаты, и вялого товарища. — Правда, монахам оно без надобности.

— Нужно быть достойным, чтобы стать монахом.

— О, это мы разом организуем! Будешь достойным и монаха, и евнуха одновременно!

Бека сочувственно взглянул на него и помотал головой:

— Открой свое сердце, брат мой. Благо божье исцелит тебя и придаст веры. И придаст си…

Кудрявый толкнул на него стойку.

— …лы! — крякнул Бека, влетая спиной в стеклянную витрину магазина. Раздался глухой стук. Стекло дрогнуло, но выдержало удар.

— Давай, давай! Неси свое достоинство крестом! — зло подбодрил его Кудрявый и снова толкнул стойку.

Бека вновь влетел спиной в витрину, на сей раз уже молча.

Результат был нулевой.

— Н-да… — Кудрявый потер свободной рукой голый затылок. — Тут нужен размах. Ну-ка, отойдем подальше.

Он потянул стойку и Беку к прилавку. Там, изготовившись, скомандовал:

— Разбегаемся, прыгаем и выскакиваем через стекло. Понял?

— Зачем? — Бека кивнул на стеллажи с продуктами. — Бог дал нам пристанище. Тут тепло, сухо и сытно. Зачем уходить?

— Потому что скоро тут станет холодно, мокро и голодно. Понял, придурок? Сейчас вернется белобрысый герой и сделает из нас две большие киевские котлеты. И никакой бог тебе не поможет!

— На все воля божья… — заупрямился Бека.

— А в храме помолиться не хочешь? — пошел на хитрость Кудрявый.

Два раза предлагать не потребовалось. Бека вдруг все понял и даже присел, намереваясь с разбегу нырнуть в стекло витрины.

— Вот это другое дело. Аминь!

Они побежали быстро, как могли. За метр до прозрачной стены между заточением и свободой запрыгнули на весело поскрипывающую стойку. Врезались в стекло. В следующее мгновение оно треснуло, хрустнуло, брызнуло мелкими осколками и осыпалось на пол, выплюнув на улицу странный болид с парусами ситцевых халатов.

* * *

Подполковник Стрельников положил трубку на рычаг аппарата оперативной связи и, изогнув губы в горестной усмешке, процедил:

— Дела…

Эта фраза не относилась к какому-то конкретному, не слишком удачно развивающемуся делу, она относилась ко всем делам, в том числе и мировым. Шутка ли, мир стоял на краю глобальной катастрофы. Действительно ведь, дела… Тут впору заскучать и бравому подполковнику. А в эту минуту его вообще много чего огорчало. Во-первых, конечно, то самое, что огорчило бы любого живущего на земле, узнай он об этом. Ну, в смысле, что все, абсолютно все скоро умрут. (За исключением, разумеется, крыс и тараканов. Хотя сей обнадеживающий факт никого из здравомыслящих существ планеты не обрадует. Разве что иных представителей партии «зеленых», которые устраивают акции протеста против уничтожения бытовых насекомых и грызунов. Но тут еще можно поспорить о здравомыслии.) Во-вторых, черное пятно вины, лежащее на всей федеральной службе. Ведь именно им вверено хранить покой страны, а они не уберегли. Как ни старались, а не сдюжили. Толку-то, что в обстановке повышенной секретности разрабатывали дело о похищении кодов президентского чемоданчика. И даже вышли на самых главных преступников. И что теперь? Кому какое до этого дело, если ни преступников, ни федеральной службы в скором времени просто не будет существовать. А досадно. Столько планов… Столько нереализованных планов… Вот хоть дело о террористической группировке «Ум-Ся», обосновавшейся в Вологодской области под прикрытием школы «Обмена религиозным опытом с дружественной Японией». Сразу же было понятно, что без «Аум Синрике» тут не обошлось. И Стрельников указал на этот факт Авоськину. И тот одобрил. И дело стремительно двигалось к задержанию головорезов, для конспирации побрившихся под восточных монахов и не поленившихся саморучно высечь метровую статую Будды из цельного куска мрамора. Но что теперь об этом. Хотя, конечно, обидно… В-третьих, Стрельникова огорчало отсутствие генерала Авоськина.

«Вот же странно, — размышлял он. — Всю жизнь хотел занять его место, даже (что уж греха таить) и подсиживал при случае, а теперь, казалось бы, бери, а руки немеют».

И пусто было без Авоськина в кабинете. И тихо как-то. Даже слышно, как потрескивает подмоченный в прошлом году «жучок» китайской разведки. А ведь обычно никто на этот треск внимания не обращал — до того все тут был и заняты. Неудобно, конечно, перед китайцами. Сто раз Стрельников обещал себе дать распоряжение, чтобы починили «жучок», да все как-то забывал.

«А вообще, — Стрельников с трудом подавил ностальгические рыдания, — плохо без генерала. Тот вроде бы ничего собой уже не представляет. Старик стариком — как и все в таком возрасте: главная проблема собственный радикулит, а все остальное потом. А как задумается, как повиснет пауза — свинцовая, наполненная многолетней мудростью, да как вспыхнет вдруг искрой уверенного решения, так и подумаешь, затаив дыхание, что ничего более простого и более правильного ни в одном молодом мозгу не сверкнуло бы».

И жалко было Стрельникову Авоськина — сдал старик за последние сутки. Лет на двадцать, своих последних закатных, постарел. Смотришь на него и видишь — ничего у него впереди не осталось. Только спринтерская стометровка. Да что там… У всех теперь то же самое в ближайшем будущем.

В общем, многое огорчало в эту минуту Стрельникова. И последнее, может быть, самое неприятное: любимая собачка жены Мася — мерзкий карликовый пудель, которого подполковник ненавидел, но вынужден был терпеть, — снова намочила ковер в спальне. Может быть, кому-то покажется прихотью сокрушаться о каком-то там ковре, когда весь мир, включая и этот дурацкий ковер, с каждым щелчком секундомера все стремительнее уносится в черную дыру, да ведь это тоже как посмотреть. Все-таки неприятно покидать мир с сознанием того, что зловонная лужа — последнее событие в твоей жизни.

«Надеюсь, пудели не относятся ни к крысам, ни к тараканам», — зло процедил Стрельников и осторожно дотронулся до кобуры под пиджаком.

В его голове шевельнулась шальная мыслишка. И он хотел было уже смотаться домой, но тут снова зазвонил телефон. Увидав, какой из многочисленных телефонов издал неприятную трель, подполковник инстинктивно вытянулся в парадную струну и только после этого снял трубку.

— Да, товарищ министр, — сухо и торжественно прорычал он. — Ваши сведения правильные. Да, с дубликата была запущена программа, которая блокировала центр управления ракетными установками. И теперь, да-да, вы правильно поняли, теперь они работают сами по себе, мы их остановить не можем. Да, управление ведется с этого пульта. Простите? Нет, пульт находится не в этой, извините за выражение… гм… однако, пока не установлено его местонахождение. Что вы говорите? Где поискать? У себя в… Гм… Слушаюсь, товарищ министр. Кто? Я кретин? Так точно, товарищ министр. Но мы держим ситуацию под контролем. Каким образом? Ну… Мы ведем поиски объекта. В квадрат «26» послан отряд оперативного реагирования. Мы стараемся найти пульт, потому что только с него можно дать отбой. Так точно, товарищ министр. В каком смысле? Но ведь я не…

В трубке зазвучали короткие гудки. Стрельников еще минут пять таращился на нее, все еще вытянувшись, словно стоял на плацу в день выпуска из Военной академии. Потом озадаченно пробубнил:

— Служу России…

«Удивительно, — подумал он, с аккуратным достоинством кладя трубку на рычаг, — как причудливо иногда извивается лестница карьеры. Ведь ничего не могло указывать на повышение. А вот на тебе, пожалуйста. Позвонил министр, наорал, так что пятки зачесались, а потом возьми да скажи: «Учтите, господин генерал, что с этой минуты вы полковник!»

* * *

До взрыва осталось 05 часов 44 минуты 13 секунд.

Агент 0014 раздвинул густые заросли влажного от утренней росы кустарника и ласково похлопал мотоцикл по запотевшему крылу. Утро не предвещало ничего хорошего, но от встречи со старым стальным другом затаенная на время операции душа толкнула в ребро мягким теплом. Он умиленно улыбнулся, взявшись за прохладные рога руля.

«Настоящий мужик! — в свою очередь умилилась Людка, исподтишка наблюдая за ним. — Вот ведь как у них: что бы ни делал, на уме все равно одни бабы да машины».