В чертогах марсианских королей
Шрифт:
– Так валяйте.
Тут она улыбнулась, и это оказалась настолько приветливая и нормальная улыбка, что Эвелин улыбнулась в ответ и протянула руку. Но Барбара покачала головой.
– Это мужское, – пояснила она, указывая на руку. – Видишь? Мол, у меня нет оружия. Я не собираюсь тебя убить. Мы в этом не нуждаемся, Эвелин. Мы женщины.
– О, конечно. – Она неуклюже сунула руку в карман халата, сжала кулак. – Можно мне сесть?
– Конечно. Здесь только кровать, но она вполне жесткая, выдержит.
Эвелин села на край кровати, положив на колени папку и блокнот.
Барбара Эндикотт оказалась маленькой брюнеткой с гладким совершенством черт лица, которое напомнило Эвелин восточных женщин. Кожа бледная, вероятно, после двух месяцев в палате. Но здоровье у нее было крепкое. Она сидела в пятне солнечного света, впитывая те лучи, что проникали через стекло. Одета в голубой купальный халат на голое тело, подпоясанный на талии, на ногах матерчатые шлепанцы.
– Значит, я ваше задание на сегодня. Вы сами меня выбрали или кто-то другой?
– Мне сказали, что вы разговариваете только с женщинами.
– Это так, но вы не ответили на мой вопрос. Извините. Я не намеревалась заставить вас нервничать, честно. Я больше такой не буду. Я вела себя как сумасшедшая.
– О чем вы?
– Вела себя вызывающе, агрессивно. Говорила все, что хотела. Так себя здесь ведут все безумные люди. Но я, разумеется, не сумасшедшая.
Она подмигнула.
– Я не смогла бы понять, разыгрываете ли вы меня, – призналась Эвелин и внезапно ощутила себя гораздо ближе к этой женщине. Это была ловушка, в которую легко угодить – думать о психически неуравновешенных людях как о слабоумных, лишенных умственных способностей. В этом смысле с Барбарой Эндикотт было все в порядке. Она была способна проявить тонкость ума.
– Конечно же я сумасшедшая, – сказала она. – Иначе меня бы здесь не заперли, верно?
Она улыбнулась, и Эвелин расслабилась. Напряженность в спине ушла, кроватные пружины скрипнули, приняв вес ее тела.
– Хорошо. Хотите об этом поговорить?
– Не уверена, что вы захотите слушать. Вы ведь знаете, что я убила мужчину?
– А это так? Я знаю, в суде полагают, что да, но они поняли, что вы не в состоянии предстать перед судом.
– Ладно, я его убила. Я должна была выяснить.
– Выяснить что?
– Сможет ли он ходить без головы.
Ну вот: она опять стала чужой. Эвелин подавила дрожь. Женщина произнесла это так здравомысленно, явно не пытаясь ее шокировать. И действительно, ее слова не подействовали на Эвелин настолько сильно, как могли бы это сделать несколько минут назад. Она испытала отвращение, но не испуг.
– И что заставило вас думать, что он может оказаться способен на такое?
– Это не важный вопрос, – упрекнула она. – Возможно, он не
важен для вас, но важен для меня. Я бы не проделала такое, если бы мне не было важно знать.– Знать… Ладно, так он смог?
– Конечно смог. Он бродил по комнате еще две или три минуты. Я это увидела и поняла, что была права.
– А можете сказать, что натолкнуло вас на мысль о том, что он так сможет?
Барбара уставилась на нее.
– А с какой стати? Посмотрите на себя. Вы женщина, но вы проглотили всю их ложь. Вы работаете на них.
– Что вы имеете в виду?
– Вы накрасились. Вы побрили ноги и закрыли их нейлоном, ковыляете в юбке, мешающей ходить, и на каблуках, предназначенных для того, чтобы вы спотыкались, если станете убегать, когда на вас нападет насильник. Вы здесь делаете за них их работу. Так почему я должна вам что-то говорить? Вы мне не поверите.
Такой поворот разговора Эмили не встревожил. В словах Барбары не было враждебности. Если в них что и чувствовалось, так это жалость. Барбара не причинит ей вреда – просто потому, что она женщина. Теперь, поняв это, она может двигаться дальше с большей уверенностью.
– Возможно, это и так. Но разве вы не должны рассказать мне, как женщине, об этой угрозе, если она действительно настолько важна?
Барбара с восторгом шлепнула себя по коленям.
– Вы меня раскусили, док. Вы правы. Но это был ловкий трюк – обратить мои бредовые идеи против меня.
Эвелин записала в блокнот: «Может быть словоохотливой, обсуждая свой бредовой комплекс. Она достаточно уверена в своей правоте, чтобы шутить на эту тему».
– Что вы там пишете?
– Что? Э-э… – «Будь честной, она поймет, если я солгу. Будь с ней откровенной и подыгрывай ее непочтительности». – … просто заметки о вашем состоянии. Мне нужно установить диагноз для моего инструктора. Он хочет знать, какой у вас тип безумия.
– Это легко. Параноидная шизофрения. Чтобы это увидеть, ученая степень не нужна.
– Пожалуй, да. Ладно, расскажите об этом.
– Если кратко, то я полагаю, что на Землю в доисторические времена вторглись какие-то паразиты. Вероятно, когда наши предки обитали в пещерах. Трудно сказать точно, поскольку история – это грандиозный набор лжи. Вы же знаете, что они ее постоянно переписывают.
Эвелин опять не поняла, играет ли с ней Барбара, и эта мысль ее позабавила. Сложная, полная каверз женщина. С ней надо держаться начеку. Ее рассказ представлял собой очевидную параноидную конструкцию, и Барбара прекрасно это сознавала.
– Я сыграю в вашу игру. Кто такие «они»?
– «Они» – это универсальное параноидное местоимение. Любая группа, участвующая в заговоре, сознательно или нет, чтобы «уничтожить» тебя. Знаю, что это безумие, но такие группы существуют.
– Неужели?
– Конечно. Я не утверждаю, что они устраивают сборища, на которых придумывают способы, как сбивать вас с толку. Они так не делают. Но вы ведь можете признать существование групп, чьи интересы не совпадают с вашими?
– Безусловно.