В дебрях Атласа. Пограничный легион

Мулей-Хари, решивший скорее умереть, чем выдать друга, испустил ужасный крик.

Известь начала свое разрушительное действие и, растворяясь в завязанном кулаке, разъедала кожу и мясо на суставах пальцев.

Бассо невозмутимо смотрел на эту мучительную пытку. И на спаги, уже привыкших к ужасам бледа, крики, по временам вырывавшиеся у несчастного, по-видимому, тоже не производили никакого впечатления.

Что были эти крики в сравнении с отчаянными воплями восьмисот арабов, среди которых были не одни мужчины, задушенных во время завоевания Алжира одним из генералов в дыму, наполнявшем пещеру.

Бассо подождал несколько минут; затем, увидав, что бедный марабут не в состоянии больше переносить своих страданий, холодно спросил у него:

— Заговоришь ты теперь?

Мулей-Хари стиснул зубы и ответил с дикой ненавистью:

— Никогда… Собака франджи!

— Это твое последнее слово?

— Чтоб Аллах проклял тебя, христианская собака.

— Привяжите его к пальме и пусть себе околевает, — приказал сержант. — Может быть, какой-нибудь лев освободит его от мучений, проглотив его в четыре глотка.

Спаги потащили несчастного к пальме и крепко привязали веревками к стволу, не обращая внимания на его крики и проклятия.

— А теперь на коней! — сказал Бассо. — Пусть эта каналья выпутывается, как хочет. Беглецы проехали здесь под предводительством проклятого туарега, не сообразившего, что в бледе найдутся запасные лошади, чтобы заменить загнанных. Помните, молодцы, можно заработать две тысячи франков и десять дней отпуска, чтоб прожить эти деньги в Оране или Константине. Кто отказывается?

— Никто, — ответили спаги в один голос.

— Ну, так едем дальше. Я уверен, что эти мошенники стараются достигнуть гор Атласа, чтобы скрыться у кабилов и сенусси. Только, я надеюсь, мы накроем их раньше. Мы сейчас же опять отыщем их следы, если они где-нибудь остановились, и окружим их. Едем!

Двенадцать спаги вскочили на коней, и отряд помчался по пустынной равнине, а вдогонку, среди сгустившихся сумерек, вслед ему неслись отчаянные крики марабута.

Глава четырнадцатая Погребены заживо

Хасси аль-Биак, граф и их спутники, хотя и сознавали всю опасность своего положения, однако, побежденные усталостью, наконец крепко уснули. Они полагались на дружественное расположение и хитрость марабута.

Проспав шесть или семь часов, тосканец проснулся первым. Глубокое подземелье было крепко закрыто, так что заключенные в нем даже не слыхали двух выстрелов, сделанных Бассо в кобру, и не подозревали обо всем происшедшем в куббе в продолжение их сна.

Потягиваясь всем телом, зевнув два-три раза, как медведь, Энрике сел и стал осматриваться.

Ночник начинал гаснуть, — к своему счастью, они держали только один зажженным, — однако еще распространял достаточно света, чтобы можно было рассмотреть склеп, или, скорее, склад оружия.

Хасси аль-Биак беззаботно храпел, вытянувшись на старом ковре и держа в руке пистолет; граф и Афза спали на другом ковре, а Ару свернулся, как котенок, возле бочонков с порохом.

— Красивая картина, — сказал тосканец, — жаль, что нет здесь моего друга Берлинетти: он бы сейчас нарисовал ее. Что касается меня, так я лучше позабочусь о завтраке. Для этого надо посоветоваться с марабутом.

Он встал, взошел на лесенку и начал изо всех сил стучать в каменную плиту, крича:

— Эй, святой человек!

Конечно, никто не ответил, потому что несчастного Мулей-Хари уже не было между его змеями.

— Черт возьми, какие глухари эти арабы! — бормотал Энрике про себя.

Он хотел приподнять камень, но скоро понял, что это напрасная трата времени. Даже если бы все соединили свои силы, плиту невозможно было бы поднять.

— К черту ее на рога! — воскликнул Энрике, побледнев. — Как же теперь марабут поднимет эту плиту? Графа там нет, чтобы помочь ему. Или собака марабут оставил нас околевать в этом склепе?! Хорош приятель у папаши мавра, нечего сказать!

Несколько упавший духом, он спустился с лесенки и разбудил графа, говоря ему на ухо:

— Вставай, приятель, тут творятся серьезные дела. Не буди пока ни жену, ни тестя.

— Что тебе, друг? — спросил граф. — Мы, кажется, довольно долго проспали. Зажги-ка другой ночник, чтобы было посветлее…

— А потом?

— Что ты хочешь сказать этим?

— Что мы, может быть, никогда не увидим света.

— Ты грезишь?

— Нет, граф, я не сплю.

— Отчего у тебя такое расстроенное лицо?

— На то есть причина.

— Да что такое случилось? Спаги здесь?

— Мне пришла в голову странная мысль

— А именно?

— Что марабут заживо похоронил нас здесь, а сам отправился донести на нас.

Магнат пожал плечами.

— Ты не знаешь мавров, — сказал он. — Гостеприимство для них свято; под кровлей мавра тебя не смеет тронуть никакой враг.

— Ты думаешь, он еще спит?

— Вероятно, пошел напоить наших верблюдов. Будь спокоен, он скоро вернется.

— Можешь говорить что хочешь, а я неспокоен, и думаю, что хорошо бы посоветоваться с папашей мавром.

Товарищи разбудили Хасси и сообщили ему свои опасения.

— Мулей-Хари не мог нас оставить, — сказал мавр. — Уже много лет, как я его знаю, и кроме того, как я уж сказал вам, он обязан мне.

— А если с ним случилось какое-нибудь несчастье? — настаивал Энрике с возраставшим беспокойством.

— Вы, франджи, ничего не слыхали?

— Ничего, — в один голос ответили легионеры.

— Стало быть, не могло случиться ничего важного, — заключил мавр. — Но все же лучше удостовериться.

— А кроме того, есть еще одно, о чем я уже сказал графу: как сможет твой приятель один поднять камень?

— А наши махари на что? Продев в кольцо веревку и заставив махари ее тащить, нетрудно поднять плиту даже одному человеку.

Энрике вздохнул свободнее.

— Пойдемте со мной, — сказал мавр.

Все трое поднялись по лесенке один за другим, так как она была настолько узка, что по ней можно было идти только одному человеку, и Хасси, шедший впереди, изо всех сил стал звать марабута, чем разбудил старого негра и Афзу. Но ответа не последовало.