В диких условиях

Со всех сторон ущелье Дейвис окружено пустыней из лысых валунов и красного, как строительный кирпич, песка, в которой практически нет никакой растительности, а следовательно, и спасения от палящего солнца. Но, спустившись в каньон, попадаешь в совершенно другой мир. Над цветущими опунциями грациозно склоняются тополя. Ветер волнует высокие травы. Однодневные цветки калохортуса выглядывают из трещин в своде тридцатиметровой каменной арки, в кроне дуба меланхолично перекликаются вьюрки. Высоко над ручьем, прямо из каменной стены, сочится ключевая вода, орошающая покрывающие скалу пышные зеленые заплатки моха и папоротника.

Больше шестидесяти лет назад, в полутора километрах вниз по течению от того места, где на дно ущелья спускается вырубленная мормонами лестница, будучи обитателем этого очаровательного убежища, двадцатилетний Эверетт Рюсс высек на стене каньона прямо под индейскими пиктограммами свой псевдоним. То же самое он сделал и рядом со входом в небольшое каменное здание, некогда служившее анасази зернохранилищем. «НЕМО 1934» написал он, несомненно, движимый тем же самым импульсом, что заставил Криса Маккэндлесса нацарапать «Александр Супербродяга/май 1992» на стенке брошенного у Сушаны автобуса, а самих анасази – украсить каменные стены ущелья своими теперь уже никому не понятными символами. Так или иначе, оставив эти автографы, Рюсс надолго в каньоне не задержался. Он ушел из ущелья Дейвис и таинственно пропал, причем исчезновение это было явно запланировано им самим. Установить, куда он делся, не помогли даже широкомасштабные поиски. Казалось, он просто растворился в пустыне. Прошло уже больше шестидесяти лет, а мы так и не знаем, что с ним сталось.

Эверетт родился в калифорнийском Окленде в 1914 году. Он был младшим из двух сыновей в семье Кристофера и Стеллы Рюсс. Кристофер, закончивший факультет богословия в Гарварде, был поэтом, философом и унитарианским священником, но на жизнь зарабатывал, работая клерком в калифорнийской системе исполнения наказаний. Стелла же отличалась своенравием, богемными вкусами и творческими амбициями, которые распространяла на все свое семейство, издавая литературный журнал «Квартет Рюссов» с семейным девизом «Восславим день» на обложке. Кроме всего прочего, дружная семейка Рюссов тяготела к кочевой жизни. Переезжая из города в город, они успели пожить в Окленде, Фресноре, Лос-Анджелесе, Бостоне, Бруклине, Нью-Джерси и Индиане, но, в конце концов, когда Эверетту исполнилось четырнадцать, все-таки осели в южной Калифорнии.

В Лос-Анджелесе Эверетт учился в Голливудской средней школе и ходил в художественное училище Отиса. В шестнадцатилетнем возрасте он отправился в свое первое одиночное путешествие и провел лето 1930-го, ловя попутки и шагая по пешим маршрутам Йосемитского заповедника и Биг-Сура. В конечном итоге он оказался в Кармеле. Через два дня после прибытия в означенный городок он ничтоже сумняшеся постучал в дверь Эдварда Уэстона и настолько очаровал его, что он решил поддаться на уговоры восторженного молодого человека взять его в ученики. В течение двух следующих месяцев выдающийся фотограф поощрял эксперименты парня в живописи и ксилографии (по качеству работы были очень неровные, но определенные надежды Эверетт подавал) и даже позволял ему торчать в студии вместе со своими собственными сыновьями Нилом и Коулом.

В конце того лета Эверетт вернулся домой и пробыл там ровно до момента получения школьного диплома, то есть до января 1931 года. Почти сразу после этого он снова пустился бродить по стране, но на этот раз направил свои стопы в изрезанные каньонами земли Юты, Аризоны и Нью-Мексико, которые в те времена были такими же малонаселенными, окутанными флером таинственности регионами, как сегодняшняя Аляска. Если не считать короткого и безрадостного периода учебы в Калифорнийском университете (к огромному огорчению отца, он вылетел после первого же семестра), двух длительных визитов к родителям и зимы, проведенной в Сан-Франциско (где он втерся в компанию Доротеи Ланж, Энсела Адамса и художника Мейнарда Диксона), всю остальную свою короткую и яркую, как полет метеора, жизнь он провел в странствиях. Все его пожитки умещались в рюкзак, жил он на гроши, спал прямо на земле и не терял жизнерадостности даже тогда, когда по несколько дней приходилось жить впроголодь.

По словам Уолласа Стегнера, Рюсс был «желторотым романтиком, эстетом-недорослем, ходячим атавизмом, тяготеющим к скитаниям в безлюдных краях». В восемнадцать лет ему приснился сон, в котором он продирался через джунгли, карабкался по узким карнизам скал, искал романтических приключений в самых дальних уголках нашего мира. Ни один мужчина, пока в нем еще жив мальчишка, не забывает таких снов. Но Эверетт Рюсс отличался от всех прочих тем, что смог уйти из дома и воплотить эти сны в реальность, не просто поехать на пару недель в отпуск в какой-нибудь окультуренный и обустроенный всеми благами цивилизации чудесный уголок, а месяцами, даже годами, жить в окружении этого чуда…

Он целенаправленно изводил свое тело физическими нагрузками, испытывал себя на прочность, искал пределы выносливости. Он целенаправленно выбирал тропы и маршруты, ходить по которым не советовали индейцы и старожилы. Он пытался покорить такие крутые скалы, что не единожды терял силы на полпути к вершине… С места своих стоянок у водохранилищ, в каньонах или на высоких лесистых склонах горы Навахо он писал друзьям и родственникам длинные, витиеватые письма, состоящие в основном из проклятий в адрес цивилизации и прочей варварской чуши, которую так любят швырять в лицо окружающему миру незрелые подростки.

Посланий такого рода Рюсс настрочил немало. Их конверты помечены почтовыми штемпелями далеких городков и поселков, где ему довелось побывать: Кайенты, Чинли, Лукачукайи, Каньона Сиона, Большого каньона, Меса-Верде, Эскаланте, Рейнбоу-Бриджа, Каньона-де-Челли. Больше всего в письмах Рюсса (собранных У. Л. Рашо в подробнейшей биографии «Эверетт Рюсс. Скиталец в поисках красоты») поражают его страстное желание слиться воедино с миром природы и пылкая, почти испепеляющая любовь к местам своих странствий. «Со времени моего последнего тебе письма я пережил здесь, в глуши, удивительные приключения и получил потрясающие, ошеломительные впечатления, – взахлеб хвастается он своему другу Корнелу Тенгелу, – но, с другой стороны, я всегда чем-нибудь потрясен и ошеломлен. Мне это необходимо, чтобы жить».

Читая корреспонденцию Эверетта Рюсса, приходишь к выводу о его необычайном сходстве с Крисом Маккэндлессом. Вот, к примеру, выдержки из трех писем Рюсса:

Я все чаще и чаще думаю, что до конца жизни буду одиноко бродить по диким местам. Боже, как же меня манит любая тропа. Ты даже представить себе не можешь непреодолимую силу этого притяжения. Ведь, в конечном счете, что может быть лучше тропы, идти по которой можно в одиночестве… Я никогда не перестану скитаться. А когда придет время умирать, я найду для этого самый дикий, далекий и безлюдный уголок мира.

Красоты этой страны становятся частью моего существа. Я чувствую себя более оторванным от жизни и каким-то более добрым… У меня здесь есть несколько хороших друзей, но нет никого, кто действительно понимал бы, почему и зачем я тут оказался. С другой стороны, я вообще не знаю ни одного человека, способного понять меня полностью. Я слишком долго жил в одиночестве.

Жизнь, которой живет большинство людей, меня никогда не устраивала. Я всегда хотел жизни яркой и насыщенной эмоциями.

В этом году я в своих скитаниях стал больше рисковать и поэтому пережил в сто раз больше удивительных приключений, чем раньше. Какую же великолепную страну я увидел – гигантские просторы диких земель, безлюдные плато, синие горы, вздымающиеся над суриковыми песками пустынь, каньоны в сотни футов глубиной и всего в пять футов шириной, ливни, наполняющие водами безымянные ущелья, сотни покинутых тысячи лет назад домов горных жителей.

Спустя полвека Маккэндлесс практически повторяет слова Рюсса, заявляя в отправленной Уэйну Уэстербергу открытке: «Что же до меня, то я решил еще какое-то время продолжать жить такой жизнью. Слишком уж хороши ее свобода и чудесная простота, чтобы от них отказываться». Точно такие же отголоски мыслей Рюсса звучат и в последнем письме Маккэндлесса Роналду Францу.

Романтичностью натуры Рюсс не уступал Маккэндлессу, если даже не превосходил его. Мало того, оба они отличались наплевательским отношением к вопросам личной безопасности. Археолог Клэйборн Локетт, проводивший в 1934 году раскопки в горной деревне индейцев анасази и на некоторое время взявший Рюсса на работу в качестве повара, рассказал Рашо, что его «ужасало полное безрассудство, с которым Эверетт карабкался по самым опасным скалам».

И правда, Рюсс сам хвастался в одном из своих писем: «Сотни раз, отправляясь на поиски воды или развалин горных деревень, я рисковал жизнью, взбираясь по почти отвесным стенам из рассыпающегося в пыль песчаника. Дважды меня поднимали на рога дикие быки, и я чудом избегал гибели. Но до сих пор мне удавалось выходить из всех этих передряг невредимым и двигаться вперед к новым приключениям». А в своем последнем письме брату Рюсс беспечно признается:

Несколько раз я был на волоске от смерти, когда меня жалили ядовитые змеи. Когда подо мной рушились скалы. В последний раз такое случилось, когда Шоколатеро [его осел] потревожил гнездо диких пчел. Еще пара укусов, и со мной было бы покончено. Снова открыть глаза и начать двигать руками я смог только через три или четыре дня после этого.