В доме Шиллинга

Онъ поклонился и пошелъ въ комнату больного. Тамъ онъ подошелъ къ постели, – Дебора удалилась изъ комнаты еще при вход доктора, – и дама, изъ оконной ниши украдкой наблюдавшая за нимъ, видла, какъ низко наклонился онъ надъ спящимъ ребенкомъ. Онъ положилъ на минуту свою красивую изящную руку на лобъ ребенка и потомъ черезъ дтскую вышелъ изъ нижняго этажа.

Донна Мерседесъ прислушивалась къ его удалявшимся шагамъ, какъ будто хотла хорошенько запомнить этотъ звукъ, такъ какъ она никогда больше не услышитъ его въ этихъ комнатахъ. Она сейчасъ выслушала такія слова, какія никогда не касались избалованнаго, привыкшаго къ лести слуха всми воспваемой испанской красавицы… А между тмъ она была виновата только въ томъ, что не сдержала своего справедливаго гнва и раздражительности, – но разв она когда-нибудь считала за нужное быть съ мужчинами любезне, чмъ она была теперь?…

Ея женихъ, набобъ Южной Каролины, самый высокомрный и надменный изъ всхъ плантаторовъ, въ дйствительности былъ ея рабомъ, – когда она ему улыбалась, для него свтило солнце, когда она сердилась, для него наступала мрачная ночь.

Она поспшно удалилась изъ оконной ниши и, опустившись на колни передъ кроваткой Іозе, спрятала пылавшее лицо въ свжихъ простыняхъ.

22.

Прошло нсколько дней. Выздоровленіе маленькаго Іозе медленно, едва замтно подвигалось впередъ, онъ лежалъ въ подушкахъ слабый и безсильный и попрежнему надо было избгать всякаго шума и сильнаго свта, такъ велика была слабость ребенка. Поэтому около комнаты больного все еще ходили на цыпочкахъ, въ переднемъ саду не зажигали газа и передъ домомъ съ колоннами настлали новой соломы.

Донна Мерседесъ боле же не видала хозяина дома.

Тотчасъ посл его ухода вечеромъ явилась на его мсто Анхенъ, чтобы помогать ей ухаживать за больнымъ, и была принята безъ возраженія.

Молчаливая, тихо двигавшаяся двушка, какъ нельзя лучше годилась для этого. Ея молодое, необычайно мрачное лицо точно просвтлло съ тхъ поръ, какъ она переступила порогъ большого салона, чтобы оставаться тамъ день и ночь. Іозе полюбилъ ее, да и донна Мерседесъ привыкла къ двушк, которая говорила только тогда, когда ее спрашивали и никогда не смотрла на нее пытливо и пристально. Совершенно отдавшись своей обязанности, она, казалось, никогда не нуждалась въ отдых и никогда не высказывала потребности освжиться, подышать свжимъ воздухомъ… Она была только въ высшей степени чувствительна къ каждому, даже самому незначительному, шуму, раздавшемуся въ глубокой строго соблюдаемой тишин нижняго этажа. Тогда казалось, что вся душа двушки сосредоточивалась въ слух, такъ напряженно и неподвижно прислушивалась она, иногда по нсколько минутъ… иногда она вдругъ, какъ вкопаная, останавливалась среди большого салона, – затаивъ дыханіе, склонившись впередъ всмъ корпусомъ, устремивъ пылающій взглядъ на стну, возл которой стояла софа съ зелеными подушками, эта всегда молчаливая, умющая владть собой двушка стояла тогда, какъ подстерегающая кошка, которая слышитъ мышь и готовится кинуться на ничего не подозрвающую жертву, какъ только исчезнетъ раздляющая ихъ преграда.

Люсиль, которая однажды застала двушку въ такомъ положеніи, утверждала, что она сумасшедшая, и старалась избгать ее. Маленькая женщина и безъ того теперь рдко приходила въ нижній этажъ – ей было досадно, что такъ долго соблюдаютъ „разныя церемоніи“; у мальчика ничего больше не болитъ, а кругомъ него все еще ходятъ на цыпочкахъ и говорятъ шопотомъ; а когда она давала бдному полуголодному мальчику какое-нибудь лакомство, ее бранили, какъ будто бы она хотла его отравить.

О томъ, что произошло между донной Мерседесъ и хозяиномъ дома она и не подозрвала. Она находила вполн понятнымъ, что онъ вернулся въ свою мастерскую и углубился въ свое дло, чтобы наверстать потерянное въ послднія недли время, и ее сердило только то, что у него ни для чего другого не было ни глазъ, ни ушей. Онъ стоитъ, точно вкопаный, передъ своимъ мольбертомъ, говорила она, и взглядъ брошенный имъ на нее, когда она одинъ разъ забралась въ зимній садъ, чтобы заглянуть оттуда черезъ стеклянную дверь въ мастерскую, былъ далеко не любезенъ.

Чтобы избавиться отъ „выглядывавшей изъ всхъ угловъ скуки“ она продолжала забавляться въ своихъ комнатахъ танцами. Маленькая Паула разсказывала, что у мамы крылья, какъ у ангела въ книжк Іозе, что она ходитъ „безъ чулокъ“, и на ея платьяхъ все золото и серебро…

При этомъ тамъ укладывались и отсылались большіе ящики „съ старомодными туалетами“, которые берлинская модистка должна была исправить и передлать… Люсиль теперь часто уходила изъ дома со своей служанкой и никогда не возвращалась безъ того, чтобы вслдъ за ней не приносили изъ магазиновъ множества свертковъ. Она покупала матеріи, модные уборы и все, что ей нравилось и относилась къ цн съ полнйшей небрежностью богатой землевладлицы, располагающей тысячами.

Однажды посл обда она пришла въ большой салонъ совсмъ одтая для выхода. Она казалась взволнованной и глаза возбужденно блестли изъ-подъ вуаля, которымъ она кокетливо закрыла лицо отъ пыли и солнца.

– Моя касса пуста, Мерседесъ, – сказала она. – Я должна кое-за-что заплатить и мн надо не мене пятисотъ таллеровъ. – Она небрежно протянула маленькую затянутую въ перчатку руку, чтобы получить требуемое.

– Ты очень еще недавно получила такую же большую сумму, – возразила пораженная Мерседесъ – она, очевидно, хотла еще что-то прибавить, но маленькая женщина прервала ее.

– Пожалуйста, не горячись изъ-за такихъ пустяковъ, – сказала она злобно, успокаивая ее движеніемъ руки. – Пятьсотъ таллеровъ! – повторила она съ паосомъ. – Велики деньги. У моей мамы пятьсотъ талеровъ уходило межъ пальцевъ, когда надо было во время путешествій давать людямъ на чай, этого мы бдные, конечно, не можемъ… He будешь ли ты также считать куски, которые я кладу въ ротъ, донна Мерседесъ? – Она съ горькой улыбкой протянула руки къ небу. – Объ этихъ-то необычайныхъ попеченіяхъ толковали мн, когда я ршилась хать въ Америку!… Впрочемъ я готова голову прозакладывать, – при этомъ она съ выразительной пантомимой провела рукой по ше, – что ты не имешь никакого права такъ контролировать мои расходы, а потому я наконецъ возьму на себя трудъ…

Она вдругъ замолчала. На письменномъ стол, у котораго сидла ея золовка, лежала требуемая сумма денегъ. Донна Мерседесъ молча указала на банковые билеты, ни одинъ мускулъ не дрогнулъ въ ея лиц.

Люсиль взяла деньги и положила ихъ въ карманъ.

– Я возьму съ собой Паулу, – сказала она, – двочк нужно новую шляпу…

– Паула набгалась въ саду и теперь спитъ въ дтской.

– Такъ я разбужу ее.

Она, какъ бы боясь потерять лишнюю минуту, побжала черезъ комнату больного въ дтскую; но донна Мерседесъ послдовала за ней и остановила ее въ дверяхъ.

– Что за глупости, Люсиль, – сердито сказала она, – изъ-за пустой фантазіи нарушать освжающій сонъ ребенка!

Но маленькая женщина сердито оттолкнула ея руку, распахнула дверь и съ шумомъ бросилась въ дтскую.

Дебора сидла у окна съ вязаньемъ, а маленькая Паула раздтая сладко спала въ своей постельк.

– Вотъ глупости! – заворчала гнвно Люсиль на негритянку, – къ чему ты раздла ребенка до рубашки для какого нибудь часа сна! Только этого недоставало! – крикнула она съ нетерпніемъ и топнула ногой.

Она схватила со стула платьеце и начала трясти ребенка.

– Паула, Паула, проснись! – кричала она, и въ голос ея слышались страхъ и безпокойство. Но двочка посл сильной усталости спала крпко, она не открывала глазъ, и приподнятая сонная головка снова опускалась на подушку.

Между тмъ негритянка встала и стояла у постельки, протестуя и умоляя не трогать спящую двочку.

– Я не знаю, что о теб подумать, Люсиль, – вскричала Мерседесъ, съ удивленіемъ глядя на взволнованную невстку.

– Думай, что хочешь! Я имю право взять съ собой своего ребенка, когда мн этого хочется!… Однь сейчасъ же Паулу, Дебора, – приказала она. – Сонуля между тмъ проснется.

– Ребенокъ останется въ кроватк, – съ холоднымъ спокойствіемъ ршила донна Мерседесъ.

– Ахъ, тетя, что съ Паулой? – вскричалъ слабымъ голосомъ встревоженный Іозе.

Услыхавъ эти звуки, донна Мерседесъ испугалась.

– Люсиль, будь благоразумна, – сказала она успокаивающимъ тономъ, какъ бы говоря съ своенравнымъ ребенкомъ. – Отправляйся немного поздне и тогда возьмешь Паулу.