В дороге
Шрифт:
«У меня там сестра, но я не видел её несколько лет». Его язык был мелодичным и медленным. Он не суетился. Его подопечный был шестнадцатилетним высоким блондином, тоже в обносках; они носили старую одежду, почерневшую от сажи железных дорог и грязи вагонов и спанья на земле.
Белокурый юноша тоже не суетился, и, казалось, он от чего-то убегал, и похоже, что от закона, и он смотрел прямо перед собой и облизывал свои губы в беспокойной мысли. Монтана Слим время от времени пытался с ними заговорить с сардонической и намекающей улыбкой. Они не обращали на него внимания. Слим был сплошным намёком. Я боялся его длинной глупой усмешки, которой он смотрел прямо тебе в лицо как полудурок.
«У тебя есть деньги?» – спросил он.
«Ни фига, может хватит на пинту виски, пока я доеду до Денвера. А у тебя?»
«Я знаю, где раздобыть самую малость».
«Где?»
«Где угодно. Ты всегда можешь облапошить человека в переулке, не так ли?»
«Да, я думаю, ты можешь».
«Я-то
«Прямо туда?»
«Всю дорогу – если тебе в Лос-Анджелес, тебя подвезут».
Я задумался; мысль о том, что за ночь можно проскочить Небраску, Вайоминг и поутру пустыню Юта, а затем так же днём пустыню Невада и на самом деле прибыть в Лос-Анджелес в обозримое время, почти заставила меня изменить свои планы. Но мне было надо в Денвер. Мне тоже надо сойти в Шайенне и двинуть стопом девяносто миль к югу до Денвера.
Я был рад, когда двое фермеров из Миннесоты, которым принадлежал грузовик, решили остановиться в Норт-Платте и поесть; я хотел на них посмотреть. Они вышли из кабины и улыбнулись нам всем. «Поссать!» – сказал один. «Время поесть!» – сказал другой. Но деньги на еду были только у них. Мы побрели за ними в ресторан, которым управляла кучка женщин, и сидели за своими гамбургерами и кофе, пока они паковали огромные блюда, как будто вернулись на кухню своей матери. Они были братьями; они перевозили сельскохозяйственную технику из Лос-Анджелеса в Миннесоту и зарабатывали хорошие деньги. Поэтому, когда они шли порожняком на побережье, они подбирали всех по дороге. Они сделали это около пяти раз; у них было до чёртиков времени. Им всё нравилось. Они никогда не переставали улыбаться. Я попытался заговорить с ними – глупая попытка с моей стороны задружить с капитанами нашего корабля – и единственным ответом были две солнечные улыбки и большие белые кукурузные зубы.
Все пошли за ними в ресторан, кроме двух бродяг, Джина и его мальчика. Когда мы вернулись, они так и сидели в грузовике, несчастные и безутешные. Стало темнеть. Водители покурили; я ухватился за шанс пойти и купить бутылку виски, чтобы согреться в холодном ночном стремительном воздухе. Они улыбнулись, когда я сказал им об этом. «Давай побыстрее».
«Вы можете сделать пару глотков!» – успокоил их я.
«О нет, мы не пьём, давай».
Монтана Слим и двое школьников бродили со мной по улицам Норт-Платта, пока я не нашёл лавку с виски. Они сбросились, Слим добавил ещё немного, и я купил бутылку. Высокие, угрюмые люди наблюдали за нами из домов с фальшивыми фасадами; вдоль главной улицы шёл ряд домов, похожих на квадратные коробки. За каждой печальной улицей виднелись огромные равнины. В здешнем воздухе я ощутил что-то иное, и я не знал, что это было. Через пять минут я был готов. Мы вернулись к грузовику и покатили. Быстро темнело.
Все сделали по глотку, и вдруг я взглянул, и зелёные поля Платта начали исчезать, а вместо них, так далеко, что не видно конца, появились длинные плоские пустоши песка и полыни. Я был поражён.
«Что это, чёрт возьми?» – закричал я Слиму.
«Это начало пастбищ, парень. Дай-ка ещё глотнуть».
«Опа!» – закричали школьники. – «Коламбус, пока! Что бы сказали Спарки и пацаны, если бы они сюда попали. Ё-моё!»
Водители спереди поменялись; новый брательник разогнал грузовик до предела. Дорога тоже изменилась: горбом посредине, с мягкими плечами и кюветом с обеих сторон глубиной около четырёх футов, так что грузовик скакал и раскачивался с одной стороны дороги на другую – чудесным образом только когда не было машин на встречке – и я думал, что все мы сделаем сальто. Но они были крутыми водителями. Как этот грузовик справился с куском Небраски – куском, торчащим над Колорадо! Вскоре я понял, что наконец оказался над Колорадо, хотя официально ещё не в нём, но если смотреть на юго-запад, там будет сам Денвер в нескольких сотнях миль отсюда. Я завопил от радости. Бутылка сделала круг. Появились огромные блестящие звёзды, уходящие вдаль песчаные холмы потускнели. Я чувствовал себя как стрела, которая могла лететь и лететь.
И вдруг Миссисипи Джен повернулся ко мне из своей терпеливой задумчивой позы с ногами крест-накрест, открыл рот, наклонился поближе и сказал: «Эти равнины наводят меня на мысль о Техасе».
«Ты из Техаса?»
«Нет, сэр, я из Грин-виля Музз-сиппи». Так он это сказал.
«А откуда этот мальчик?»
«Он вляпался в какую-то проблему в Миссисипи, и я решил ему помочь. Мальчик никогда не остаётся один. Я забочусь о нём как можно лучше, он всего лишь ребёнок». Хотя Джен был белым, в нём было что-то от мудрого и усталого старого негра, и что-то очень похожее на Элмера Хассела, наркомана из Нью-Йорка, но это был железнодорожный Хассел, странствующий эпический Хассел, пересекающий страну туда и сюда каждый год, на юг зимой и на север летом, и лишь потому, что у него не было места, где бы он мог голову преклонить, не уставая от этого, и ему некуда было идти, кроме как
в любую сторону, чтобы катиться под звёздами, и особенно – под звёздами Запада.«Я был в Огдене пару раз. Если хочешь, поехали в Огден, там у меня есть друзья, у которых можно отсидеться».
«Я еду в Денвер из Шайенна».
«Чёрт, поедем прямо, ты так не будешь разъезжать каждый день».
Это тоже было заманчивое предложение. Что там в Огдене? «Что это за Огден?» – спросил я.
«Это такое место, через которое проезжают почти все парни, и они всегда встречаются там; там ты обязательно кого-нибудь встретишь».
В мои прежние дни я ходил в море с высоким костлявым парнем из Луизианы по имени Биг Слим Хазард, Уильям Холмс Хазард, и он был бродягой по призванию. Маленьким мальчиком он увидел, как один бродяга подошёл попросить у его матери кусок пирога, и она ему его дала, и когда бродяга ушёл по дороге, мальчик спросил: «Ма, кто это такой?» – «Что? Это бро-дя-га». – «Ма, я тоже хочу когда-нибудь стать бро-дя-гой». – «Заткни свой рот, это не для Хазардов». Но он никогда не забывал об этом дне, и когда вырос, после короткого периода игры в футбол в университете Луизианы он стал бродягой. Мы с Биг Слимом провели много ночей, рассказывая истории и сплёвывая табачный сок в бумажные контейнеры. В поведении Джена Миссисипи было что-то настолько напоминающее о Биг Слим Хазарде, что я спросил: «Ты случаем не встречал человека по имени Биг Слим Хазард?»
И он сказал: «Это такой высокий парень с громким смехом?»
«Ну, это на него похоже. Он из Растона, Луизиана».
«Так точно. Луизиана Слим, так его иногда зовут. Да-сэр, я встречался с Биг Слимом».
«А он работал на нефтяных полях Восточного Техаса?»
«Восточный Техас, точно. И теперь он забивает коров».
Это было именно так; и всё же я не мог поверить, что Джин мог на самом деле знать Слима, которого я искал, так или иначе, в течение многих лет. «А он работал на буксирах в Нью-Йорке?»
«Ну, этого я не знаю».
«Я думаю, ты знал его только на Западе».
«Конечно. Я никогда не был в Нью-Йорке».
«Ну, чёрт возьми, я поражён, что ты его знаешь. Это большая страна. И всё же я знал, что ты его должен знать».
«Да-сэр, я отлично знаю Биг Слима. Всегда щедрый со своими деньгами, когда они у него есть. И крутой парень тоже; я видел, как он разгромил полицейского на станции в Шайенне, один удар». Похоже это правда Биг Слим; он всегда практиковал этот удар в воздухе; он выглядел как Джек Демпси, но молодой Джек Демпси, который пил.
«Чёрт!» – Я закричал на ветру, и сделал ещё глоток, и теперь я отлично себя ощущал. Каждый глоток уносился порывом ветра из открытого кузова, уносилось его дурное действие, а хорошее действие тонуло в моем желудке. «Шайенн, вот и я! – так я пел. – Денвер, взгляни на меня».
Монтана Слим повернулся ко мне, указал на мои туфли и прокомментировал с серьёзным видом: «Как ты думаешь, если зарыть их в землю, из них что-нибудь вырастет?» – а другие пацаны услышали его и рассмеялись. Это были самые дурацкие туфли в Америке; я взял их с собой специально, потому что не хотел, чтобы мои ноги потели на горячей дороге, и, кроме как в дождь у Медвежьей горы, они оказались лучшими туфлями для моего путешествия. Так что я рассмеялся вместе с ними. Туфли были уже весьма рваными, кусочки цветной кожи торчали, как кусочки свежего ананаса, а мои пальцы просвечивали. Мы сделали ещё по глотку и опять рассмеялись. Как во сне, мы пролетали через маленькие городки, возникавшие из темноты, мимо длинных цепочек сезонных работников и ковбоев в ночи. Они отслеживали наш путь поворотом головы, и мы видели, как они шлёпали себя по бёдрам, из новой тьмы с другой стороны городка – мы были забавной командой.
В этой стране в это время года полно мужчин; это было время сбора урожая. Пацаны из Дакоты заёрзали. «Давай сойдём, когда он остановит поссать; похоже, здесь много работы».
«Всё, что вам нужно сделать, это двинуть на север, когда его здесь соберут», – советовал Монтана Слим, – «и следовать за урожаем, пока вы не доберетесь до Канады». Пацаны смутно кивали; они не особо нуждались в его советах. Тем временем молодой белокурый беглец сидел всё так же; время от времени Джен выходил из своего буддийского транса над быстрыми тёмными равнинами и что-то нежно шептал мальчику на ухо. Мальчик кивал. Джен заботился о нём, о его настроении и страхах. Я недоумевал, куда, чёрт возьми, они пойдут и что они будут делать. У них не было сигарет. Я отдал им свою пачку, я их так любил. Они были благодарны и добры. Они не просили, я предложил сам. У Монтаны Слима была своя, но он её никому не предлагал. Мы промчались сквозь ещё один городок, миновали ещё одну линию высоких долговязых мужчин в джинсах, слетевшихся на тусклый свет, как мотыльки в пустыне, и вернулись в громадную темноту, а звёзды над головой были чистыми и яркими из-за всё более тонкого воздуха, и мы поднимались на высоты западного плато, примерно на фут за милю, так говорят, и нигде не было деревьев, закрывавших звёзды над горизонтом. Вдруг я увидел капризную белоголовую корову в шалфее у дороги, когда мы промчались мимо. Это было похоже на поездку на поезде, так же устойчиво и так же прямо.