В дороге
Шрифт:
Между прочим, одна очень красивая колорадская девочка встряхнула меня этими сливками; она была вся в улыбках; я был благодарен, это перевесило прошлую ночь. Я сказал себе: «Вау! Каким же будет Денвер!» Я вышел на эту жаркую дорогу, и отсюда поехал на новой брендовой машине, которую вёл бизнесмен из Денвера лет тридцати пяти. Он шёл под семьдесят. Во мне всё звенело; я считал минуты и вычитал мили. Прямо впереди, над золотыми пшеничными полями под далёкими снегами Эстеса, я наконец-то увижу старый Денвер. Я представлял себя в баре в Денвере этим вечером, со всей шайкой, я предстану перед ними странным и оборванным, как Пророк, который прошёл через всю страну, чтобы принести тёмное Слово, и у меня было одно только Слово: «Вау!» Мы долго и тепло обсуждали с этим мужчиной наши жизненные схемы, и, прежде чем я успел это понять, мы уже ехали среди оптовых фруктовых рынков в пригородах Денвера; там были дымовые трубы, дым, товарные дворы, здания из красного кирпича и далёкие здания из серого камня в центре города, и вот я уже в Денвере. Он высадил
6
В те дни я не знал Дина так хорошо, как сейчас, и первым делом я решил найти Чада Кинга, что я и сделал. Я позвонил ему домой, поговорил с его матерью – она сказала: «Сал, что ты делаешь в Денвере?» Чад – стройный белокурый юноша со странным лицом колдуна, увлечённый антропологией и доисторическими индейцами. Его нос мягко и почти кремово клевал из-под золотой вспышки волос; в нём были красота и изящество крутого западного парня, который танцевал в придорожных заведениях и немного играл в футбол. Когда он говорит, слышен дрожащий звон. «Сал, что меня всегда привлекало в индейцах Равнин, так это то, что они смущались после того, как похвалялись количеством своих скальпов. У Рэкстона в Жизни на Дальнем Западе есть индеец, который краснеет как рак, потому что он снял слишком много скальпов, и он в безумии бежит на равнины, чтобы укрыться от своей славы. Чёрт, меня это трогает!»
Мать Чада разъяснила мне, в сонный денверский полдень, что он занят плетением индейских корзин в местном музее. Я ему туда позвонил; он приехал и забрал меня в своём старом Форде, который был ему нужен, чтобы ездить в горы на раскопки индейских объектов. Он зашёл на автостанцию в джинсах и широко улыбнулся. Я сидел на полу на своей сумке и разговаривал с тем же моряком, с которым был на автостанции в Шайенне, расспрашивая его, что случилось с блондинкой. Ему было так скучно, что он не ответил. Мы с Чадом сели в его маленькое купе, и первым делом ему надо было забрать карты в администрации штата. Затем ему надо было встретиться со старым школьным учителем и так далее, я же хотел выпить пива. И в глубине моего сознания была дикая мысль: где Дин и что он делает прямо сейчас? Чад раздружился с Дином по какой-то странной причине, и он даже не знал, где тот живёт.
«А Карло Маркс в городе?»
«Да». Но больше он не сказал ни слова. Это было началом выхода Чада Кинга из нашей шайки. Мне надо было вздремнуть в его доме после обеда. Он сказал, что квартира Тима Грея ждала меня на Колфакс-авеню, что Роланд Мейджор уже жил там и ждал, что я к нему присоединюсь. Я ощутил в воздухе какой-то заговор, и этот заговор разделил шайку на две группы: Чад Кинг, Тим Грей и Роланд Мейджор, вместе с Роулинсами, в целом решили игнорировать Дина Мориарти и Карло Маркса. Я встрял в середину этой интересной войны.
Это была война с социальным подтекстом. Дин был сыном пропойцы, одного из самых шатких бродяг на Лаример-стрит, он вообще воспитывался на Лаример-стрит и рядом с ней. В шесть лет он обращался к суду с просьбой освободить отца. Он попрошайничал в переулках Лаример и украдкой относил деньги своему отцу, который ждал среди разбитых бутылок со старым приятелем. Затем, когда Дин подрос, он начал шляться по бильярдным на Гленорм; он установил рекорд Денвера по краже автомобилей и отправился в исправительную школу. С одиннадцати до семнадцати лет он там обычно и пребывал. Он специализировался на том, что крал автомобили, стрелял девочек, выходивших днём из школы, отвозил их в горы, там ими занимался и возвращался в город ко сну, в любой доступный отель с ванной. Его отец, когда-то респектабельный и трудолюбивый жестянщик, стал винным алкоголиком, что ещё хуже алкоголика на виски, и был вынужден мотаться на товарняках в Техас зимой и обратно в Денвер летом. У Дина были братья с стороны умершей матери – она умерла, когда он был маленьким – но они его не любили. Единственными приятелями Дина были парни из бильярдной. Дин со своей громадной энергией нового американского святого и Карло были андеграундными монстрами этого сезона в Денвере, вместе с шайкой из бильярдной, и, прекрасно это символизируя, Карло обитал в подвале на Грант-стрит, и все мы провели там много ночей, переходивших в рассвет – Карло, Дин, я, Том Снарк, Эд Данкел и Рой Джонсон. О них будет позже.
Мой первый полдень в Денвере я проспал в комнате Чада Кинга, пока его мать занималась внизу домашними делами, а Чад работал в библиотеке. Это был жаркий полдень высоких равнин в июле. Я не смог бы заснуть, если бы не изобретение отца Чада Кинга. Его отцу, доброму приятному мужчине, было за семьдесят, он был старым и слабым, худым и вытянутым, и рассказывал истории, медленно их смакуя; славные истории о своём детстве на равнинах Северной Дакоты в восьмидесятых, когда он для развлечения катался на пони без седла и гонялся с дубинкой за койотами. Потом он стал сельским учителем в кастрюльной ручке Оклахомы и наконец бизнесменом по разным устройствам в Денвере. У него всё ещё был свой старый офис над уличным гаражом – там до сих пор стоял письменный стол с задвижной крышкой, вместе с бесчисленными пыльными бумагами былого азарта и зарабатывания денег. Он изобрёл специальный кондиционер. Он вставил обычный вентилятор в оконную раму и каким-то образом провёл холодную воду по кольцам перед его лопастями. Результат был идеальным – в четырёх футах от вентилятора, – а затем вода в жаркий день явно обращалась в пар, и нижняя часть дома оставалась столь же горячей, как обычно. Но я спал
прямо под вентилятором на кровати Чада, на меня смотрел большой бюст Гёте, и я с комфортом заснул, чтобы проснуться через двадцать минут, замёрзнув до смерти. Я натянул одеяло, но мне всё равно было холодно. Наконец мне стало так холодно, что я уже не смог заснуть и спустился вниз. Старик спросил меня, как работает его изобретение. Я сказал, что оно работает чертовски хорошо, но в определённых рамках. Он мне явно понравился. Он вспоминал о своих проблемах. «Когда-то я сделал пятновыводитель, его теперь копируют крупные фирмы на Востоке. Я пытаюсь вытребовать за него деньги уже несколько лет. Если бы у меня было достаточно денег, чтобы нанять хорошего адвоката…» Но нанять хорошего адвоката было уже слишком поздно; и он уныло сидел в своём доме. Вечером у нас был славный ужин, приготовленный матерью Чада, стейк из оленя, которого его дядя застрелил в горах. Но где же был Дин?7
Следующие десять дней были, как сказал У. К. Филдс, «чреваты грозовой угрозой» – и безумны. Я вместе с Роландом Мейджором перебрался в действительно роскошную квартиру, которая принадлежала предкам Тима Грея. У каждого из нас была своя спальня, а ещё там была кухня с холодильником, полным еды, и огромная гостиная, в которой Мейджор сидел в своём шёлковом халате, сочиняя свой последний хемингуэевский рассказ – холерический, краснолицый, пухлый ненавистник всего, способный вызвать самую тёплую и чарующую улыбку на свете, когда реальная жизнь сладко противостоит ему в ночи. Так что он сидел за столом, а я скакал вокруг по толстому мягкому ковру, в одних только брюках чинос. Он только что написал десять рассказов о парне, который впервые приезжает в Денвер. Его зовут Фил. Его попутчик – таинственный и тихий парень по имени Сэм. Фил выходит, чтобы копнуть Денвер, и встречается с претенциозными типами. Он возвращается в гостиничный номер. В глубокой печали он говорит: «Сэм, они тоже здесь». И Сэм тихо и печально смотрит в окно. «Да», – говорит Сэм, – «я знаю». Дело в том, что Сэму не надо было идти и смотреть, чтобы это узнать. Претенциозные типы были по всей Америке, высасывая её кровь. Мейджор и я были большими приятелями; он думал, что я исключительно далёк от претенциозности. Мейджор любил хорошие вина, прямо как Хемингуэй. Он вспоминал о своей недавней поездке во Францию. «Ах, Сал, если бы ты сидел со мной высоко в Стране Басков с бутылкой холодного Поньён Дизнеф, ты бы знал, что есть что-то ещё, кроме вагонов».
«Я это знаю. Просто я люблю вагоны и мне нравится читать на них названия: Миссури Пасифик, Грейт-Носерн, Рок-Айленд-Лайн. Эх, Мейджор, если бы я смог рассказать тебе всё, что случилось, пока я ехал стопом».
Роулинсы жили в нескольких кварталах отсюда. Это была восхитительная семья – моложавая мать, владевшая долей в дряхлом призрачном отеле, с пятью сыновьями и двумя дочерьми. Диким сыном был Рэй Роулинс, детский приятель Тима Грея. Рэй ворвался, чтобы забрать меня, и мы сразу ушли. Мы пошли и выпили в барах на Колфакс. Одной из сестёр Рэя была красивая блондинка по имени Бэйб – теннисистка и серфингистка, западная куколка. Она была девушкой Тима Грея. А Мейджор, который в своём проезде через Денвер по большей части сидел в квартире, иногда выходил встречаться с Бетти, сестрой Тима Грея. Я был единственным парнем без девушки. Я спрашивал каждого: «Где Дин?» Они с улыбкой пожимали плечами.
Наконец это случилось. Зазвонил телефон, и это был Карло Маркс. Он дал мне адрес своего подвального жилья. Я сказал: «Что ты делаешь в Денвере? Я имею в виду, что ты делаешь? Что происходит?»
«О, погоди, я тебе расскажу».
Я помчался скорее с ним встретиться. По вечерам он работал в универмагах Мая; безумный Рэй Роулинс позвонил ему туда из бара, заставив дежурных бежать за Карло с сообщением, что кто-то умер. Карло сразу подумал, что это я умер. А Роулинс сказал по телефону: «Сал в Денвере» и дал ему мой адрес и телефон.
«А где Дин?»
«Дин в Денвере. Я сейчас расскажу». И он рассказал мне, что Дин занимался любовью с двумя девушками одновременно, это Мэрилу, его первая жена, она ждала его в номере отеля, и Камилла, новая девушка, она ждала его в номере отеля. «В перерыве между ними двумя он мчится ко мне для нашего собственного незавершённого дела».
«И что это за дело??»
«Мы с Дином вместе вошли в чудесный период нашей жизни. Мы пытаемся общаться с абсолютной честностью и абсолютной полнотой всего, что у нас на уме. Для этого надо принять бензедрин. Мы сидим на кровати, скрестив ноги, лицом к лицу. Я наконец объяснил Дину, что он может сделать всё, что захочет: стать мэром Денвера, жениться на миллионерше или стать величайшим поэтом со времён Рембо. Но он все время рвётся смотреть автомобильные гонки. Он скачет и кричит, возбуждённый. Ты знаешь, Сал, Дин правда свихнулся на таких штуках». Маркс хмыкнул и подумал об этом.
«И каково расписание?» Жизнь Дина всегда шла по расписанию.
«Расписание таково: я ушёл с работы полчаса назад. В это время Дин ублажает Мэрилу в отеле, давая мне прийти в себя и переодеться. Затем он мчится от Мэрилу к Камилле – конечно, ни одна из них об этом не знает – и трахает её, пока я не приду в час тридцать. Затем он уходит со мной – сначала ему надо отпроситься у Камиллы, и она уже начала меня ненавидеть – и мы идём сюда, чтобы разговаривать до шести утра. Обычно мы задерживаемся ещё, но это уже сложно, у него не так много времени. Затем в шесть он возвращается к Мэрилу – и завтра он собирается потратить весь день, чтобы получить необходимые бумаги для развода. Мэрилу целиком за, но при этом она требует, чтобы он её трахал. Она говорит, что любит его – и Камилла тоже».