В душной ночи звезда
Шрифт:
Анна порозовела: ей было лестно.
И она в свою очередь наговорила болтливой мещанке вежливых и приятных слов. Потом Ольга всем рассказывала, что они с бортниковой женой не подружки.
Бод поискал глазами среди сидящих Василя.
Сына Кондрата загораживал пышный букет калиновых ветвей с красными ягодами, поставленный, по обычаю, напротив молодых.
Василь любезен - ведь это свадьба его сестры - разговаривает весело, но глаза серьёзные, грустные глаза.
Он, старший из неженатых братьев невесты, рука об руку ходил во время свадебной церемонии с
Похоже, он ещё не поверил, что теперь его участие в свадебном обряде не понадобится, можно уже и разгуляться. А как поверил - стал тихо, медленно, с каким-то мрачным злорадством напиваться, наливая себе и гостям. Знал, что скоро весёлые девушки начнут подмигивать ему со всех сторон, тянуть за руки из-за стола, и уж лучше напиться, опустить хмельную голову ниже, может, тогда оставят в покое...
...Отец настаивает на женитьбе. Мать ждёт, когда в дом придёт молодая невестка, чтобы было с кем разделить женские хлопоты. Всё понимает Василь. Только, как подумает, что, заручись он с этой девчонкой или вон с той - всё равно: будет топтаться вокруг него глупая баба, знающая только свои горшки да городские сплетни...
...После того, как десять лет назад уехали из города братья Букавецкие и с ними Тереза, Василь стал сторониться местных девчат. Скучал в присутствии девушек. Речицкие невесты на вечеринках сразу начинали заигрывать с ним, стоило только подсесть поближе; вертелись и хихикали, ожидая, когда он тайком, как принято у ребят, начнёт трогать их... Если Василь замолкал, молчали и девки...
"Не-ет!" - Василь покрутил головой, которую что-то не брал хмель.
В прошлое Рождество из города Могилёва приехал в гости старший брат
Егор с женой Фросей и двумя детьми. Егор к слову вспомнил, как однажды на рынке увидел бравого военного, на поясе которого висела сабля подхорунжего*.
– Ой, взял бы меня в осаду этот пан подхорунжий!
– закричала бойкая молодка, затесавшаяся в толпе рядом с мастерской Егора.
– И меня тоже!
– хохотнула её товарка, откровенно любуясь яркими голубыми глазами, крепкой спиной и шляхецкой выправкой* молодого верхового.
Унылый мещанин с постным лицом, проходивший мимо, неодобрительно покачал головой:
– В ваших крепостях давно выбиты ворота и стража разбежалась!
– и за это получил от кокеток тумаки и ругательства.
Удальца окликнули товарищи.
Звучное имя прозвенело над толпой: "Владислав Букавецкий".
Василь почему-то обрадовался. Брат Терезы, выбившись в люди, не даст пропасть сестре: как прописано в законе*, обеспечит хоть каким приданым. Скорее всего, она уже выдана замуж...
Сейчас, среди общего веселья, ему бы затесаться в кампанию взрослых мужчин, решивших хорошо погудеть на свадьбе: за те столы, где много пили, ели и шумел общий разговор. Туда не пойдут приглашать его в игры незамужние девушки.
Василь задумался: согласится Лизавета играть в вишенку*? Надо проследить! Если согласится, то и он пойдёт - сторожить! Шиш кто из ребят дотянется до этой "ягодки"! И вспомнил ещё кое-что.
Может, не надо с молодым об этом?
Ну, а может - надо...
Тогда лучше намекнуть...
Стал засматривать в лицо жениха. Ян почувствовал взгляд, устало улыбнулся своему шурину. Танюшка, сидевшая
сама не своя - свадебное веселье длинно, - тоже ласково кивнула брату, и опять отвердела лицом. Ей было тяжело в нарядных одеждах и душно в тесноте заполненной людьми светлицы.Василь сделал жениху знак глазами: не пропусти. Сорвал из букета красную ягоду калины, положил в рот, зажал между крепкими зубами. Хитро поглядывая, обнажив зубы, сдавил так, что брызнула из костистой ягоды капелька сока, повиснув на губе. Ян покраснел, моргнул, кивнул в ответ.
Семья Яна, бедные шляхтичи, - из тех, кого называли заплотными, - жили в селе как обычные зажиточные крестьяне. Воспитан, однако, Ян был в строгих правилах дворянской гордости и, хоть тоже утомился на свадьбе, твёрдо держал прямую спину: сидел, гордо выпятив грудь, и казался людям надутым и важным. Только юное лицо жениха не портила печать надменного достоинства, свойственная многим людям его породы.
Ян сжал под столом руку своей драгоценной, любой Танюшки, и подумал, что зря беспокоятся родственники, переживая и волнуясь за них. Он жизнь готов отдать за молодую жену! Не даст поглумиться над девушкой, опозорить новую родню.
"Не дождётесь!
– злорадствовал Ян, зная, с каким жадным любопытством будет ждать исхода первой брачной ночи кое-кто из гостей. Особенно те, кто не зван за свадебные столы, но, по обычаю, стоит в дверях, угощается, заглядываясь на веселье. О, сунут они свой нос в самое святое, самое тайное! С какой гнусной радостью ждут повода под улюлюканье и свист, надев на шею отцу невесты хомут, вести его по улицам! Скоморохи! Свиньи, думающие лишь о том, как позабавиться, потешить пустые глаза, хоть чем-то занять пустоту души своей! В наше, потаённое, не смейте сунуться, никчемные!"
...Вчера, накануне свадьбы, крёстный отец (родитель Яна не дожил до счастливого дня) говорил с ним. О девичьей чести, о гордости дворянина, и внимательно наблюдал за молодым. Яну казалось, что он хорошо выдержал это испытание, но цепкий взгляд умудрённого годами мужчины заметил другое. Под конец разговора в голосе крёстного исчезла суровость и он сказал что-то совсем не в лад:
– Невинная девушка - калина красная. Берёшь калину, парень!
Утром сего дня мимоходом виделся с тестем, которого уважал. Мало того, Ян преклонялся перед достойным, несгибаемым этим местичем. Дорогой тесть Кондрат Данилыч, на зависть всем, теперь, в красивой старости своей был окружён многочисленной дружной роднёй, населившей чуть не полгорода.
Тесть, почти не таясь, выдал:
– Дураки оглядываются да переживают, что скажут люди. А с оглядкой далеко не уйдёшь, и счастье своё не поймаешь. Думай своей головой, хлопец! Если любишь по-настоящему, сделай всё, чтобы дочери моей было хорошо с тобой, и ни обида, ни предательство, ни насмешки да пересуды скудоумных не висели над вашим счастьем и не мешали с грязью нашу породу!
И после этого разговора Ян знал, что сделает перед приходом постельниц*. И ещё он положил две золотые монеты в свои сапоги*. Это было неприкосновенное, невиданное богатство, тратить которое не собирался, но сейчас передумал. Та летняя ночь в молодом жите была первой для них двоих - самая прекрасная ночь, за которую он вечно будет благодарен Татьяне! Она права - всё у них будет на счастье и на радость. Уже стали выправляться плачевные дела его бедного рода, откуда ни возьмись, стало прибывать. "Она достойна самого лучшего, моя панна" - подумал Ян.