В душной ночи звезда

– Тебе-то какой интерес?
– лениво спросил он Фёдора.

Тот вздохнул.

– Мой интерес мужицкий. Шкурками этими меня отблагодарили за одно дело. Не нужны они мне, я так человеку тогда и сказал. Но уж очень просили принять, неудобно было обидеть человека. Очень просили. Взял. А куда девать? Вот и вспомнил про вас, Тимофей Иванович. Вы по доброте своей меня всегда выручаете. И за это я вам служить готов, и быть полезен, чем могу. Вот и представился случай: я вам не просто сбыть хочу эти ничтожные шкурки, вы в накладе не останетесь, Тимофей Иванович, и дружбе нашей продолжаться.

"Ещё бы!" - подумал хозяин, - "Ничтожные" шкурки сбыть хочешь по такой цене, по какой сбывают люди, уплатив перед тем немалое торговое померное*! Ловкий холоп, небось, имеет в каждой крепостце по "другу" - в обход мытных законов возит разные штучки. И все вещицы как бы мимоходом попали к нему, и нуждаются в настоящем хозяине, который заберёт их: не за так, само собой.

Но рассудить иначе, - Фёдору можно доверять. Не было такого, чтобы подвёл.

Не раз Тимофей Иванович передавал с ним кое-что знакомым людям в Мозырь и в Туров. Случилось однажды передать даже немалые фанты* черниговскому лихвяру*.

Вестовой справлялся. Фанты завёз, деньги, полученные от менялы, доставил на обратном пути. Всегда, зайдя в лавчонку, гонец поздоровается вежливо, потопчется, терпеливо дожидаясь, когда уйдёт покупатель, и только тогда начнёт говорить о деле: передаст весточку от нужного человека, на словах добавит, что велено было добавить на словах. Голова работает: памятлив, надёжен, исполнителен. Чего же ещё? И в нечестности ни разу уличён не был. А что не по закону живёт, так ведь крепостным один закон: исполнять господскую волю. Ну, и крутится человек, как умеет.

Так, теперь рассудить надо, отчего у Шмойлы <вдруг недостача, что едет подгребать товар? У ляхов да немцев моль все шубы разом поточила?

И об этом спросил гонца:

– Не помню я, чтобы рухлядь в цене поднималась. Кожи - да. Те перед войной вздорожать могут в разы. Харч* в лихой год так же в цене, и с ним овёс для лошадей. А кому вдруг наша пушнина понадобилась? Ляхам? Те не раскошелятся. А Москве не нужно и подавно, у них такого добра больше нашего по лесам скачет.

– Османские султаны всегда охотно скупали меха.

– Через крымчаков?

– Через них. А крымчаки откуда брали? У нас. А теперь вот уж сколько лет им дорога сюда закрыта - Запорожская Сечь на пути.

– И слава Богу! Чтоб и навечно заколодела!
– перекрестился купец.
– Знаем, знаем, не забыли, что творили крымские татары в округе во времена перемирных лет* с Московией! Ага!

"Это сколько ж надо лет, чтоб забыли люди татарские набеги! Только в крепость Речицу не смели сунуться: сильно боялись тогдашнего наместника Семёна Полозовича, хитрого, коварного, как истинный змей!"

И дальше размышлял старик:

"Шмойла купец богатый, известный. Торгует широко. Значит, теперь пробивает торговую дорогу на полдень. Раз поделил с напарником земли, в которых закупаться будет, значит, у крупных купцов дело пойдёт крупное - выгодное дело! Успеть бы только повернуться раньше всех; так всё рассчитать, чтобы в барыше остаться, не сходя с места*.

Так-так! А почему Шмойла Найхимович не торопится к началу торгов? Ага! Да он людей своих зашлёт - понемногу скупать начнут. Иначе цена на товар подскочит: магистрат же на меха цены не держит*. Вот оно что: точно, цена взлетит! Умно! Что ж, спеши, поворачивайся, Тимофей Иванович!"

От Речицы и по окрестным сёлам, как круги на воде, побежали слухи.

"Мех! Мех!" - шелестели осенние липы и клёны.

"Мех! Мех!" - шуршали листья под ногами.

"Мм-е-е-х!" - говорила всем болтливая коза корчмаря Моисея.

Кушнер Хрус кусал себе локти за то, что поспешил распродать весь свой товар. Но не один он попался. Ещё не началась ярмарка, а шкурок ни у кого не найти: сначала, не подумав, продали местному просолу, а затем - припрятали, ожидая, когда на мех поднимутся цены. Мало того: подсуетились, бросились по сёлам и хуторам прикупить кто - десяток, кто - хоть штуку, хоть две: хочется верить, что сбудут по цене небывалой, такой, что потом долго будут вспоминать, гордиться своей удачей.

***

И снова наступила суматошная ярмарочная седмица.

И опять съехались торговцы и люди из окрестных сёл. В весовую избу очередь: приезжие взвешивают свой товар местными мерами. Мытники спешат-поворачиваются, собирая с прибывающих по реке водное мыто*. Зато остальные поборы не взимаются в Речице в эти дни: тем и привлекательна ярмарка!

Вестовой Фёдор на обратном пути заехал в крепость и попал как раз к началу торгов. У вестового отдых, так по закону положено. Федор пошёл поглазеть, потоптаться среди людей: когда ещё выпадет такой случай? Завтра ему опять в дорогу, и скакать с короткими остановками до самого великого Пинска*.

По всему берегу продавали.

В одном месте - деревянную домашнюю утварь: бочки и бочонки, тяжкие ступы и толкачи, вёдра, корыта, ложки и ковши с резной ручкой, и точёные миски-братины. Там же блестели свежими боками из местной хорошей глины лепленные горшки, миски, крынки. Вот красуются выправкой, как солдаты в строю, глиняные кухоли - пивные кружки. В другом месте ходят люди смотреть железные котелки на трёх ножках, нужные путешествующим. В третьем - конскую сбрую, сёдла, стремена, колёса. А подалее - обувь кожаную шитую, обувь валяную. А вон там - любуются на сундуки, лари, прялки, колыбельки, выбирают детские забавы: лошадок, вертушки, свистульки, глиняных зверей и лялек.

Предлагают печиво: пироги с начинкой, свежий хлеб, бублики-баранки, коржи и пряники. Носят в лотках сладости: леденцы, орешки, семечки в меду, печёную тыкву, засахаренную репу и клюкву, мочёные яблочки.

В ятках торговцы, закатав рукава повыше, продают масло, и мясо, и колбасы, и рыбу, и всё это - свежее, вяленое, присоленное всегда находит спрос!

Крестьяне привели скот, привезли домашнюю птицу. Сбывают полотно, лён, пеньку, зерно, кожи, шкурки хорьков и белок, птичье перо на перины, корзины, короба, веретёна, плетённые из соломы циновки, из той же соломы сделанные круглые коробки с крышечками, которые служат деревенским девушкам шкатулками, и другие нехитрые свои изделия: ложки, веретёна - сотнями! Предлагают маслице, сало, сыр, яйца, овощи, лесную ягоду, грибы свежие и сушёные.

Шныряют туда-сюда смышлёные местные ребята, носят на продажу самодельные дудки-жалейки, плетёные рыболовные снасти, мелкую рыбёшку, лозу и корзины.

У одного мальчишки, одетого в свежую рубашку, с чистой мордашкой и чистыми ладошками, Фёдор купил домашнее горячее варево в горшочке. Ребёнок стоял рядом, терпеливо ждал, пока вестовой хлебал своей ложкой сытный борщ, забеленный сметаной. Вестовой порасспросил мальчишку, есть ли у того отец, или мамка вдова? Оказалось, отец есть. Из городских огородников. Значит, не в отъезде, дома. Огородники - они от земли никуда. "Что ж, пролетел!.." - вздохнул Фёдор, думая о своём, вылил в рот остатки похлёбки из горшочка и вернул посудину довольному ребёнку, разжившемуся мелкой монетой.