В джунглях Юга

Возле дома на сваях, стоявшего за зеленой бамбуковой изгородью в начале селения, отец спросил, как пройти к пагоде. Хозяин дома в шелковом клетчатом саронге, сидевший на веранде, показал в ту сторону, где росли манговые деревья, и оба заговорили между собой по-камбоджийски. Я ничего не понимал, да еще из-под дома громко лаяли собаки, и, наверно, потому мне показалось, что хозяин и отец о чем-то спорят.

Где бы мы ни показывались, всюду начинали лаять собаки.

Здесь было очень много собак, и все злые и худущие; они не отбегали далеко от дома, но, когда мы проходили мимо, они так и норовили укусить Луока.

— Зачем им столько собак? — разозлился я.

— Кхмерам религия запрещает убивать или продавать собак. Кормят всех щенков, сколько ни народится, а когда собака вырастает, она сама кормится, — ответил отец.

Луок бежал рядом со мной. Хвост его не был трусливо поджат, нет, он независимо им помахивал и как будто не обращал никакого внимания на весь этот шум. Но я знал: подай я ему знак, и он с удовольствием задаст им всем хорошую трепку.

Пагода с шестью изогнутыми по краям красными черепичными крышами стояла на каменном фундаменте на вершине песчаного холма, окруженная огромными, в три-четыре обхвата, манговыми деревьями. К ней вела широкая лестница из пористого камня. Каждая ступень была такой широкой, что на ней нужно было сделать несколько шагов, прежде чем ступить на следующую. По обе стороны стояли высеченные из камня изображения змея с девятью головами, развернутыми огромным веером. Холм был невысокий, но из-за широких ступеней мне показалось, что пагода стоит на очень высоком месте, и, чтобы увидеть ее, я все время задирал голову.

Лукку [48] пагоды, укутанный в желтый шелк, — еще совсем не старый, ему было лет пятьдесят, не больше, — шаркая туфлями и приветливо улыбаясь, вышел нам навстречу. Отец сложил руки перед грудью и почтительно поклонился. Я смотрел внимательно и тоже делал все, как он. Они заговорили между собой по-кхмерски, и отец вошел следом за лукку внутрь пагоды. Я тоже хотел было идти за ними, но отец обернулся и сказал:

— С собакой сюда нельзя. Если хочешь войти, вели ему лечь во дворе.

48

Лукку по-кхмерски — старший буддийский монах; слово «лукку» употребляется так же, как вежливое обращение к старшему. (Прим. автора.)

Но мне не удалось заставить Луока лежать спокойно. Едва я отворачивался, как он бросался следом за мной, и мне в конце концов пришлось остаться. Заглянув внутрь, я увидел, как отец, вытерев в уголке у входа ноги, сел на красивой пестрой циновке, разложенной против низкого круглого столика.

Лукку гостеприимно налил в чашечки воду, приглашая отца выпить, и они о чем-то заговорили. В пагоде было множество Будд, совсем как во вьетнамских пагодах. Отличие было лишь в том, что здесь под маленькими столиками громоздились глиняные горшочки с прахом кремированных людей; на крышке каждого такого горшочка был привязан квадратный белый лоскут, сбоку приклеена бумажка с именем и датой смерти.

Из небольшого домика справа во дворе пагоды, громко разговаривая, вышли несколько мальчиков с книгами под мышкой. Они поклонились появившемуся следом за ними молодому бонзе и побежали наперегонки вниз по каменной лестнице.

Из пагоды вышел отец, неся в руках что-то завернутое в желтую бумагу. Он обернулся и поклонился лукку. Тот, выйдя следом, как будто хотел что-то сказать, но передумал и окликнул нас, только когда мы были уже у лестницы. Отец оглянулся. Лукку, подняв вверх палец, сказал медленно, отчеканивая каждое слово:

— Ры сэй теонг кап, боонг ла чроу кса!

Отец повторил несколько раз «пат», пат» [49] и низко поклонился.

— О чем вы там так долго говорили? — спросил я.

— О многом… Он спросил, куда дошел враг, где наши… — весело ответил отец.

— А лекарство для Ко?

Отец показал желтый сверток:

— Вот оно! Сделано из ста сортов птичьего помета и костей ядовитых змей. Принимать внутрь и смазать снаружи, и все быстро пройдет. Денег не взял — подарил.

49

Да, да (кхмер.).

— А что он тебе только что сказал?

Отец помолчал немного, внимательно глядя на меня, потом ответил:

— Все-то тебе знать надо! Он сказал «хочешь срубить бамбук, убери лианы…» То есть это значит, что, если мы хотим отразить врага, нужно прежде всего избавиться от тех, кто им помогает!

— А эти мальчики в пагоде, они учатся молитвам?

— Нет, грамоте. В кхмерских селах нет школ, и дети учатся в пагоде. Лукку в селении самый влиятельный человек.

— Нам повезло, что мы встретили такого хорошего лукку, правда?

Отец кивнул и почему-то с улыбкой посмотрел на меня. Мы пошли к лодке, не обращая внимания на бегущих за Луоком собак, которые снова подняли громкий лай.

Ко выпил лекарство и смазал им больную ногу. Скоро ему стало намного лучше, и он даже смог сесть. Подарок лукку и впрямь оказался волшебным снадобьем. Отец тут же завернул в тряпицу клыки крокодила и отнес в пагоду — лукку сможет обточить их и сделать красивые шахматные фигуры.

Мама просила на денек задержаться здесь, чтобы она могла сходить в пагоду помолиться, но подул попутный ветер, начинался прилив, и отец не согласился. И, когда наступил вечер, мы продолжили наш путь. Куда он приведет нас?

Глава XVII ПТИЧИЙ БАЗАР

В этих краях на таких маленьких джонках, как наша, парус не ставят, он очень громоздкий, без него лодка намного легче. Вместо паруса ставят срубленное деревце кустистой пальмы, которые во множестве растут здесь вдоль берегов.

Наша лодка входила в большую реку с четырьмя такими зелеными «парусами», воткнутыми в отверстия для уключин. Ветер был такой сильный, что гудел в них и два дня и две ночи стрелой мчал нашу лодку вперед. Наконец возле рынка Солнца отец «спустил» паруса, бросив их в реку Хозяйке вод [50] .

50

Местное поверье гласит, что Хозяйка вод — правительница всех рек, проток и каналов. (Прим. автора.)

Этот рынок назвали рынком Солнца, наверно, потому, что он собирался на косе у канала, который так и назывался — канал Солнца.

Ко сказал мне, что здесь продают птиц. Когда мы приехали, на рынке еще никого не было. Отец все же поставил лодку, надеясь продать крокодиловую кожу, которой у нас оставалось еще довольно много.

Солнце палило нещадно. Небо было чистым, словно широко распахнутым до самого горизонта. Канал, рано утром слегка окрашенный в цвет персика, постепенно стал превращаться в поток слепящей ртути. Вдоль берега было разбросано несколько лавчонок. Растрескавшаяся от зноя земля перед ними была сплошь покрыта высохшим птичьим пометом, и ветер кружил над ней перья, сверкавшие в лучах солнца.

С раннего утра к пристани стали съезжаться лодки, и скоро все было забито битком. Нос одной лодки привязывали к корме другой, и на канале стало черным-черно. На лодках и на берегу громко кричали птицы. Из всех лавчонок и харчевен вкусно пахло жареным, и не умолкала дробь ножей на кухнях.

Отец сидел и потягивал вино в шумной харчевне, где были сплошь одни женщины и дети, лакомившиеся похлебкой из дичи. Кусок блестящей крокодиловой кожи он вывесил прямо у входной двери.

Мама взяла корзинку и пошла купить цыплят и яиц, чтобы на лодке был запас пищи. У Ко еще побаливала нога; он остался в лодке и, прижимая к себе Луока, завистливо поглядывал в сторону рынка. Я сбегал на берег, принес ему похлебку из дичи и тут же пошел обратно. Луок махал хвостом и просительно скулил, но Ко крепко держал его обеими руками и не пустил со мной. Тогда пес принялся с горя облаивать соседские лодки с птицами. Поднялся невообразимый шум, птицы кричали и бились в закрытых плетенках.