В глубине Великого Кристалла-2

Юля шла молча. В своей радости она не могла полностью ощутить горе из-за утонувшей "Маркизы". Умом понимала, что это ужасно и горько, но настоящей боли не было. Что поделаешь, так уж устроен человек. В мире каждый день гибнет множество людей, и страдать за каждого не хватит никаких душевных сил. И все же Юле было неловко - перед Фаддейкой. Он-то, кажется, печалился из-за погибшей шхуны всерьез. Может быть, потому, что был он потомком отважного моряка?

Или потому, что однажды с высоты взглянул на спящую Землю и на миг ощутил тревогу за каждого человека? И сказал себе: "Может быть, я капелька каждого из них?"

А может быть, его беспокоила и печалила не только горькая судьба незнакомой английской шхуны? Что-то еще?

Фаддейка - погрустневший, неулыбчивый - шел и будто прислушивался к дальним голосам и звукам - тем, которые он один различал в тишине окраинной улицы.

Так разведчик в пустом поле чутким ухом ловит шелест пролетевшей птицы или дальний-дальний топот коня...

...Стан, лежавший в песках вокруг крепости тауринов, поредел. Каменные хижины и шалаши остались, но кибиток и фургонов теперь почти не было. Многие воины вернулись в свои поселки и в столицу иттов, что стояла на границе Песков и Леса. Многие работали на починке Западной стены. Кое-кто ушел в крепость и поселился там. Таурины не спорили, у них в городе осталось мало мужчин.

...Маршал иттов Фа-Тамир, князь тауринов Урата-Хал и полковник легкой конницы Дах ехали по расчищенной от песка дороге, что широким кольцом опоясывала крепость. Подковы отчетливо стучали по плитам. Эхо разбивалось о серые стены и замирало над красными дюнами. Позванивала сбруя, фыркали кони. Потом в эти звуки вмешались другие - непривычные, незнакомые хмурому пустынному миру под фиолетовым небом: сверху, из-за гранитных оборонительных зубцов, долетели звонкие перекликающиеся голоса и смех. Над краем стены всплыли три воздушных шара - ярко-желтый, розовый и пестро-полосатый. Каждый в поперечнике не меньше воинской сажени, что равна древку тяжелого копья. Судя по блеску, шары были из шелковой бумаги, которой таурины оклеивают стены в богатых домах. Снизу качались на шнурах плошки с горящим маслом.

– Что это?
– с удивлением и улыбкой спросил Фа-Тамир.

Улыбнулся и князь:

– Дети забавляются, маршал... Они привыкли к миру быстрее взрослых и радуются каждый день. Все улицы теперь в их власти... Дети вспомнили старые игры, устроили на площади театр из старых шатров, а к весеннему цветению каменного кактуса готовят праздник с масками и факелами...

Опять раздались веселые крики, и еще один шар - алый, с разноцветными звездами - пошел вверх, прямо к маленькому лучистому солнцу.

– Пусть играют, - сказал Урата-Хал.
– Может, и мы, глядя на них, скорее привыкнем к тому, что жизнь теперь безопасна.

– Не совсем безопасна, князь, - вздохнул и нахмурился маршал.
– Вы и сами знаете, что недавно дикие всадники опять напали на парусный караван...

– Да, знаю... Ваши песчаные волки никак не успокоятся.

– Они не наши, они вне закона, это вам известно, Урата-Хал, - резко ответил Фа-Тамир. И, почувствовав неловкость от этой резкости, перенес недовольство на полковника: - Я удивляюсь, Дах, что твои всадники до сих пор гоняются за Уна-Туром, как слепой шакал за юркими ящерицами. А ты говорил, что вы знаете в песках все дороги.

– Уна-Тур схвачен, маршал, - неохотно отозвался Дах.

– Да?! Когда же?

– Сегодня утром, маршал. Часть людей его ушла, но Уна-Тура и трех волков поймали.

– Где он? Я хочу поговорить с ним, прежде чем его вздернут на копья.

– Простите, маршал. Я готов к вашей немилости, но... мои люди изрубили пленников.

Фа-Тамир осадил коня и в упор посмотрел на старого полковника. Дах сидел в седле, согнувшись и опустив голову.

Фа-Тамир медленно спросил:

– Я правильно понял? Сперва схватили, а потом... изрубили? Безоружных?

– Да, маршал. Я не смог удержать их...

Фа-Тамир сказал без гнева, скорее пренебрежительно:

– Зачем эта дикость? Особенно теперь, когда нет войны... Или твои всадники, Дах, превратились в таких же зверей, как волки Уна-Тура?

– Я...
– начал Дах, но Фа-Тамир повысил голос:

– Или в сотнях легкой конницы уже нет повиновения и порядка?

– Есть повиновение и порядок, маршал... Но на этот раз я не успел... Воины кинулись на волков сразу, когда увидели, что они сделали с мальчиком...

– С мальчиком?

– Да... Волки поймали мальчика-таурина, который на рассвете пошел в пески ставить силки на кротов.

Князь Урата-Хал встревоженно поднял голову. Дах говорил, не решаясь взглянуть на него:

– Уна-Туру было известно, что мальчик знает подземный ход из песков в крепость. Они хотели, чтобы он показал... Думали во время праздника ворваться в город и устроить резню. Им ведь не откажешь в дикой дерзости, особенно сейчас.

– Мальчик не выдал?
– тихо спросил Урата-Хал.

– Мальчик не выдал, князь.

С полминуты всадники ехали молча.

– Почему же в городе никто не знает об этом, даже я?
– сумрачно спросил Урата-Хал.

– Утром мой гонец не нашел вас в крепости, князь. А без вашего позволения он не решился никому сообщить печальную весть. Хотел сказать только матери мальчика, но узнал, что две недели назад она умерла... Может быть, и к лучшему князь. Ее горе было бы страшнее смерти.

– Значит, вам известно имя мальчика?

– На его маленьком кинжале было выбито тауринской клинописью: "Хота Змейка".

– Ххотаа, - с акцентом повторил Урата-Хал.
– Мальчика мы похороним в храме Звездного Круга, где лежат великие предки

тауринов. Его именем матери будут называть своих первенцев.

– Простите, князь, - сумрачно проговорил Дах.
– Мы не знали, что мать мальчика умерла, и боялись, что она увидит, как волки обошлись с ее сыном. Мы похоронили его в песках, у приметного камня, по тауринскому обычаю - в воинском плаще и с кинжалом.

– Ну что же...
– Урата-Хал помолчал и снял шлем. То же сделали оба итта. Князь тауринов сказал им: - Наш обычай не велит беспокоить тех, кого уже приняли пески. Пусть мальчик лежит там. Каждый из тауринов принесет на его могилу большой камень, и вырастет курган выше самой высокой колокольной башни...

– Итты принесут тоже, - отозвался Фа-Тамир.
– Прими нашу печаль, князь...

Урата-Хал медленно кивнул и вдруг сказал непонятно:

– Может быть, есть в этом знак судьбы.

– Какой знак, князь? В чем?

– В том, что прекратил эту войну ребенок, и последней кровью этой войны была тоже кровь ребенка... Может быть, судьбе достаточно этой жертвы, и она будет милостива к людям?

– Люди сами делают свою судьбу, - возразил Фа-Тамир.
– И люди есть всякие. Остатки сотни песчаных волков будут еще долго рыскать в дюнах, и кровь, наверное, не последняя... Это я не в упрек тебе, Дах. Просто хочу сказать, что рано закапывать все мечи... И послушайте мой совет, великий Урата-Хал...