В глубине Великого Кристалла-2
Шрифт:
Этот Марс представился Юле не холодным и покрытым красными песками, а добрым и теплым. Сплошь поросшим вот такими оранжевыми крапчатыми цветами. Над ковром этих цветов, над выпуклым красно-апельсиновым полем под лилово-синим густым небом расстилался в беге огненный конь. И стоял у него на спине Фаддейка - с разметавшимися волосами, в сбившейся рыжей майке, веселый и ловкий. Смеялся, качаясь и взмахивая тонкими руками.
Юля перестала дышать, чтобы удержать в себе это ощущение летящей радости. Украдкой дернула с букета длинный лепесток, спрятала в сумку и пошла из Дворца. И видение мчащегося на
Потом это чувство стало, конечно, поменьше и поспокойнее, радость послабее. Но совсем радость не ушла и грела Юлю по дороге к дому...
Со сжатыми губами и независимым видом (хотя и с екнувшим сердцем) прошагала Юля без остановки мимо почты. Спустилась к реке, прошла через мост. Вдоль реки тянул холодный, осенний уже ветерок, низкое солнце не грело, только рассыпало по воде медную чешую (и Юля вспомнила старые монеты и таргу). А потом, уже на берегу, вспомнила Фаддейкину игру с телефоном... Или не игру? Как он, зябко поджимая ноги и прикрывая ладошкой трубку, торопился сказать что-то в неработающий микрофон... Что он говорил? Кому звонил по лишенному проводов телефону?
А... если и ей попробовать? Поговорить с Фаддейкой?
"Фаддейка, слышишь меня, а? Где ты сейчас?.. А я твой портрет только что видела..."
Юля засмущалась сама перед собой, но удержать себя от странной и печальной этой игры не смогла. Да и не хотела. Боязливо оглянулась. Пусто было кругом. Она потянула ржаво запищавшую дверцу, шагнула в будку. Сняла тяжелую и холодную трубку... РЫЖИЙ ВЕЧЕР
Она была уверена, что телефон, как и в прошлый раз, ответит каменным молчанием. Понимала, что придется самой представить Фаддейкин голос и все его слова - и тогда станет грустно и все-таки хорошо, придет ощущение ласковой сказки...
Но в наушнике послышался легкий гул, создавший впечатление далекого и громадного пространства. Это пространство было пересыпано легким потрескиванием помех. Юля судорожно вздохнула и придавила трубку к уху. В трубке неожиданно близкий и ясный мужской голос проговорил:
– Ну, кто там еще? Вам кого?
– Мне... Фаддейку, - перепуганно сказала Юля, поражаясь тому, что происходит.
– Деева? Он же уехал! Может быть, Кротова позвать?
– Нет... Сеткина, - пробормотала Юля, изумившись собственной глупости и понимая, что надо немедленно повесить трубку.
– Это кто?
– Голос зазвенел раздражением.
– Костя, кто там цепляется к линии? Работать не дают!
Голос неизвестного Кости откликнулся из глухой глубины:
– Это, наверное, заречная точка... Эй, отключитесь там, автомат на проверке...
И Юля опустила трубку на рычаг. И заметила в квадрате выбитого стекла, что от будки тянется к столбу черный провод.
Она постояла еще, сама не понимая: огорчается ли, что разговор с Фаддейкой не получился, или все-таки довольна, что в трубке не оказалось мертвой тишины? Потом вдруг вспомнила давнюю детскую книжку о телефонных гномах, усмехнулась и сказала довольно громко:
– Эх ты, Фаддейка-Фаддейка...
– Чего?
Он стоял в шаге от будки.
Это было настолько непостижимо, что Юля, как и там, на выставке, не сумела удивиться. И даже не обрадовалась. Только обмякла
как-то и шепотом сказала:– Батюшки, это ты?
И тут же поняла, что не он. Какой-то мальчишка. И вид-то даже непривычный для Фаддейки: новенькая школьная форма, вязаный красно-синий колпачок...
Но огненные-то клочья, рвущиеся из-под шапки, - чьи?
Взгляд с насмешливой искрой - чей? И улыбка-полумесяц! Ой, ма-ма-а...
– Это ты?!
Он сказал с ехидцей:
– Это мой прадедушка Беллинсгаузен. Ты что, за сутки разучилась узнавать?
Юля ухватила его за плечи:
– Господи, откуда ты свалился?
– С Марса, - хихикнул он, но тут же заулыбался радостно и хорошо.
– С вокзала, конечно! Час назад!
– Да как ты успел-то?
– Очень просто. Приехал в Среднекамск, а через три часа на обратный поезд...
– Один?
– Первый раз, что ли!
– Фаддейка... Ты сбежал?
– Вот еще! Мама сама на поезд проводила... Видишь, и форма на мне, и учебники я привез. Первую четверть здесь проучусь...
"Хорошо-то до чего!" - подумала Юля, чувствуя, что все это - как бы продолжение сказки с цветочным портретом. Но тут же кольнула тревога.
– Фаддейка... А как же мама отпустила тебя? Она ведь... ну...
Он вскинул потемневшие глаза и сказал с сумрачной решительностью:
– Хочешь знать, как? Очень просто. Полсуток ревел без передыха.
– И замолчал, говоря глазами: "Теперь презирай, если хочешь".
– Какой же ты молодчина!
– сказала Юля.
Тогда Фаддейка заулыбался опять:
– Ага!
– Нет, ну ты просто... ты волшебник какой-то.
И опять он сказал:
– Ага, конечно.
– И добавил деловито: - Пошли домой, чего стоять. Есть хочется.
– Ой, и мне хочется, я сегодня не обедала... Фаддейка...
– Что?
– сразу насторожился он.
"Не надо спрашивать", - подумала Юля и, конечно, не удержалась:
– А ты... все-таки почему ты так очень хотел вернуться?
Ой, хорошо, что он не набычился и не ощетинился насмешливыми шипами. Усмехнулся добродушно:
– Тебе опять одна причина нужна, да? А их много.
– Ну... а какие?
– сказала Юля уже посмелее.
– Во-первых, из-за тебя... Помнишь, ты обещала мне мотив той песни про коня напеть? Так и не успела. Вот теперь никуда не денешься.
– Он стрельнул золотистым глазом.
– Не денусь, - кивнула Юля.
– Во-вторых... ну, тут еще с ребятами дела всякие. В-третьих, тете Кире одной скучно. Она ведь не по правде ворчит, что намучилась со мной...
Они шли к дому, Фаддейка глянул на Юлю сбоку, быстро и нерешительно. Словно было еще какое-то "в-четвертых", но он стеснялся. Юля терпеливо молчала.
– Боялся, что конь уйдет, - тихо сказал Фаддейка.
– Конь?
– Ага...
– Он смотрел теперь на Юлю без всякой усмешки, смущенно даже, но глаза уже не отводил.
– Юль... Понимаешь, мне показалось, что я тебя бросил, когда уехал. А если бросил - это все равно, что предал...
– Но ты же не виноват был, - с прихлынувшей благодарностью отозвалась Юля.
– Ты же не сам!
– Не виноват - это если совсем ничего не можешь сделать. А я все-таки ведь мог... Вот видишь, приехал.