В горах Таврии

Прощаясь с Кривоштой, начальник района Киндинов спросил:

— Ну, как?

— Не знаю, там разберусь, но воевать буду!

— Хорошо. Пусть начальник штаба представит тебя отряду, — Киндинов указал на меня.

К закату солнца мы добрались до Стильской кошары. У спуска встретились с группой Александра Кучера, возвращающейся из очередной хозоперации.

— Товарищ Кучер, знакомьтесь с новым командиром отряда, — сказал я, пожимая холодную, без рукавицы, руку комиссара.

— Здравствуйте, командир. Кажется, мы где-то встречались? — Кучер, разглядывая Кривошту, крепко пожал ему руку.

— Было такое дело. Я приходил к вам из Красноармейского отряда, — улыбнулся Кривошта.

"Пожалуй, хороший будет напарник", — подумал я.

У входа в кошару топталась сутуловатая фигура часового с винтовкой в руках. Я узнал Семена Зоренко.

— Здравствуй, Семен, чего согнулся? Как, удачно тогда ходил в разведку, к Гурзуфу?

Он посмотрел на меня, промолчал и отошел.

В кошаре, вокруг дымящего очага, сидели партизаны. Все обросли густыми бородами.

Холодно, неуютно. Сквозь полуразрушенные стены намело снега, который уже почернел от копоти костра. С дырявой крыши на людей течет, это тает лежащий на крыше снег. На меня, да, наверно, и на Кривошту вся эта картина подействовала удручающе.

Я представил людям нового командира. Встретили его довольно равнодушно. Устроившись у костра, мы с Кривоштой начали сушить одежду.

Сильные порывы ветра через незаделанные щели пронизывали кошару. Партизаны ежились. Кривошта, сидя на своем вещевом мешке, молча наблюдал. Я видел, что он волновался, у него вздрагивали ноздри. Он поднялся неожиданно и, взяв в руки автомат, властно скомандовал:

— А ну, братва, встать всем!

Лениво сбросив с себя тряпье, партизаны поднялись.

— Быстрее, быстрее, — торопил Кривошта, — выйти всем из кошары!

Он первый твердыми шагами направился к выходу. За ним медленно потянулись недоумевающие партизаны. Я и Кучер, подтягивая отстающих, вышли последними.

На холодном ветру Николай Кривошта построил партизан в одну шеренгу.

— Что это еще, холодно… Давай в кошару, командир. Чего морозишь? — недовольно пробурчали из строя.

— В кошару вернемся только тогда, когда вы приведете ее в порядок. Там порядочная свинья не захочет лежать. Марш сейчас же за мелким хворостом!

— Где же его ночью найдешь?

— Найдете. Пропуск в кошару — вязанка хвороста или сена. Кто хочет тепла, тот найдет!

На часах встал Вязников, новый парторг отряда, назначенный комиссаром района.

Кучер, Кривошта и наши проводники начали приводить помещение в порядок.

Через полчаса появилась первая группа партизан с сеном.

— Вот, нашли же, да еще сено! — подморгнул нам с Вязниковым Кривошта.

Кошара быстро меняла свой вид. Кривошта умело распределил места для лежанок. Все дыры проконопатили хворостом и сеном. Сразу повеяло уютом, стало теплее и веселее. Принесли в ведрах снег и поставили на огонь. Скоро закипела вода, мы заварили чай и пригласили всех угощаться.

На середину вышел Туркин, тот самый бухгалтер, который в одном из первых боев отважно швырял гранаты в немецкую цепь. Когда мы пришли, я не сразу узнал Туркина. Большая неопределенного цвета борода сильно изменила его. Но сейчас он, посмотрев на нового командира отряда и вдруг, может быть, впервые улыбнувшись за эти дни, сказал:

— Ну, теперь у нас получается что-то вроде порядка.

Все тоже улыбнулись. «Порядок» — это было любимое слово Туркина.

Напившись чаю, комиссар Кучер прочел сводку Информбюро. Разговор оживился, партизаны начали задавать вопросы.

Заполночь Кривошта встал и, снимая портупею, приказал:

— Ложитесь спать. Завтра дел много.

Яркое февральское южное утро. Слышны разрывы бомб где-то в районе Бахчисарая и далекий ровный рокот моторов. Это наши летчики с Кавказского фронта «поздравляют» гитлеровцев с предвесенним утром.

— Сегодня — день санитарной обработки. Долой бороды и грязь! Все перестирать, перечистить, перештопать — это первая боевая задача, — сказал Кривошта и вытащил из планшета ножницы.

Под руку командира попался директор Ялтинской средней школы Ермолаев — «Пугачев», как прозвали его в лесу за черную, поистине пугачевскую бороду.

— Ребята, «Пугачев» в беде! — кричит Смирнов, единственный безбородый партизан — борода у него упорно не хотела расти.

— Ну что ж, «Емелька», с тебя и начнем! — ножницы врезались в черную бороду учителя.

Смирнов правил бритву для очередной процедуры. Брадобрейный конвейер работал полным ходом. Некоторые партизаны просили оставить им бороды, но командир был неумолим.

— Заработайте, — отшучивался он. — За пять убитых фашистов буду награждать бородой.

— А как же мне-то, товарищ командир, ежели она, проклятая, не растет? — огорчился Смирнов.

Все рассмеялись. Переменилось настроение у людей, появились шутки, смех. Кривошта все делал без натяжки, легко, естественно, но за этим чувствовалась направленность, его твердая воля.

Три иголки без устали штопали и латали партизанское одеяние. Вокруг костров люди толпились в очереди за горячей водой, посуды не хватало.

Проверили людей по списку. Кучер, Вязников и Подопригора докладывали о каждом партизане.

Я предложил Кривоште распределить людей по взводам. Вызывая по фамилиям, он выстраивал партизан вдоль кошары.

Фамилия Зоренко не была упомянута.

— Товарищ командир, а в какой же взвод Семена Зоренко? Он наш, гурзуфский, — спросил Смирнов.

— Зоренко?.. Действительно… куда же его? Да пусть остается при штабе, для разных поручений, — ответил комиссар.

Зоренко посмотрел на Кучера и молча отвернулся.

День закончился. Вечером Кривошта, Кучер и я готовили три группы для боевых операций. В конечном счете вся наша предварительная подготовка может оказаться безрезультатной, если мы не достигнем главного, то есть боевого успеха.

Я видел, как волнуется Кривошта, придирчиво расспрашивает о каждом партизане, который должен пойти с ним на первую боевую операцию.

Утром следующего дня я провожал Кривошту и Кучера на операцию. Они шли на Южное шоссе, шли разными направлениями. Вот они стоят на ветреной яйле, пожимают друг другу руки.

— Желаю тебе, комиссар, хорошей удачи, богатых трофеев, — сказал командир и быстрым шагом повел группу к южным склонам.

Кучер посмотрел ему вслед, сказал:

— Мы должны принести в отряд победу. Без успеха я в штаб не вернусь.