В городе древнем
Шрифт:
— А то прилегли бы…
Гость не ответил, и девушка согласилась:
— Хорошо, хорошо, вы сидите, я сейчас приготовлю на стол…
Степанов кивнул и закрыл глаза. Какое это счастье, что до Красного Бора оказалось не так уж далеко!..
Он не слышал, как девушка объясняла что-то матери и ребятишкам на кухне, не слышал, как она входила в комнату, накрывая стол к ужину… Сидел почти в полузабытьи, закрыв глаза, радостно сознавая лишь одно: не один в холодном лесу, а с людьми и в теплом доме… Прошло с полчаса, прежде чем Степанов немного пришел в себя.
Какой дом! Пол — крашеный.
Степанов осторожно встал и снял шинель. Терпимо! Можно жить! Сейчас же появилась девушка с косами:
— Давайте, я повешу…
Собственно, почему это он раздевается? Ведь ему нужен председатель сельсовета или колхоза, директор школы…
— Вы знаете, — признался Степанов, — я по школьным делам. Мне нужен кто-нибудь из начальства…
— Очень хорошо, очень хорошо, — успокоила его девушка. — Найдем и начальство. Давайте шинель…
Степанову не хотелось никуда идти, но дело было и в другом: просто нельзя было не довериться этой очень спокойной девушке. Говорила негромко, уверенная, что громче не надо — услышат и так. И ходила неторопливо: успею сделать и так. И в голосе ни одной нотки резкости, нужной для внушения или приказа, одни мягкость и доброта.
Она покоряла, не делая для этого никаких усилий и не ведая того.
— Разрешите, Михаил Николаевич…
«Михаил Николаевич»! Откуда она знает?»
Девушка унесла шинель и шапку, а Степанов подумал?
«Ведь не помнится, чтобы называл ей свое имя и отчество…
Не было этого!..»
Девушка вошла с полотенцем:
— Вы никуда не ходите. Оботрите руки.
Степанов взял протянутое полотенце, один конец его был смочен теплой водой.
— Пожалуйста, к столу, Михаил Николаевич.
— Спасибо. Скажите… — не сразу спросил Степанов, — откуда вы знаете, как меня зовут? Кажется, не встречались…
— Ну как же… — как о само собой разумеющемся ответила девушка, — слыхала не раз. Я — комсомольский секретарь, знаю почти весь городской актив. — И позвала своих: — Мама, Нина, Петя, садитесь за стол!
Сейчас же появились мальчик лет десяти, девочка лет двенадцати, невысокая строгая женщина. Все поздоровались с гостем и сели за стол. Притихшие ребята с сочувствием посматривали на Степанова.
Из разговора Степанов узнал, что девушку зовут Тоней. Фамилия ее Агина. Мебель в горнице такая потому, что отец — плотник, все — дело его рук. Сейчас он на фронте… Он большой мастер… Много лет назад, поспорив с кем-то из города, одним топором вырезал смешного человечка, поделку взяли затем в областной музей.
Глядя на Тонино лицо, освещенное семилинейной лампой, Степанов все пытался понять, чем оно так притягательно, почему не хотелось отводить от него взгляда. Наверное, потому, что исходило светом спокойной, ласковой красоты… О том, что лица светятся, Степанов слышал и читал не раз, но увидел сам, пожалуй, впервые.
— Что в городе, Михаил Николаевич? — спросила Тоня, подкладывая на тарелку гостя соленые грибы, картошку. — Как там товарищ Власов, Козырева, Вера Леонидовна Соловьева?
— Живут, работают…
Тоня
опустила глаза, задумалась. Ждала продолжения, но Степанов этим и ограничился.— Слава богу, не заболели, значит… Мудрено ли у вас!.. Ну, а Захаров?
— Перед самым отъездом видел… В отличной форме. Умный человек!
— Владимир Николаевич?..
— Несмотря на годы, много делает для школы. Такое впечатление, что работа эта помогает ему вновь самоутвердиться. Пришлось, видно, старику много хлебнуть…
Тоня дотошно расспрашивала и про Галкину, и про Троицына, и про других, все чего-то ожидая от Степанова. Но он не замечал этого. И когда перебрала всех, кого мог знать гость, спросила осторожно:
— А секретарь комсомола как? Товарищ Турин?
— Что ему? — с долей дружеской небрежности ответил Степанов. — Работает…
— Что это вы к нему так относитесь? — ревниво спросила Тоня. — Нелегко ему. Сколько у него работы!..
— Ничего, ничего, — ответил Степанов, — ничего ему не сделается.
— Зачем же так?.. — с грустью сказала Тоня. — Или вы в шутку?
— Нет, не в шутку, — стал уверять Степанов, но тем не менее улыбнулся. — Ваня Турин — железный человек… Вот на днях попал в холодную речку — и ничего! Даже ста граммов после не выпил…
— Ой! — всполошилась Тоня. — Как же это он?!
Степанов рассказал, как это произошло.
Узнав все про Турина и убедившись, что купание в холодной воде обошлось без серьезных последствий, Тоня спросила:
— Школу скоро откроют?
— Дело дней. Отремонтируют… — И вдруг замолчал: с чем он ест грибы? Ржаные лепешки… с тем же самым узором! Вот откуда они у Вани Турина! И довольно часто!..
— Михаил Николаевич, вы что-то плохо едите, — заметила девушка. — Может, лепешки не нравятся?..
— Великолепные лепешки! — весело ответил Степанов, и Тоня с удивлением взглянула на него, не понимая, с чего это гость вдруг развеселился.
Заговорили о делах. Степанов узнал, что село Красный Бор чудесным образом почти все уцелело. Быть может, потому, что спрятано в лесных дебрях, стоит в стороне от шоссе… Школа цела, есть два учителя; сохранились кое-какие старые учебники, но вот тетрадей и карандашей нет… Надо, конечно, собрать учителей, потолковать. Но где? Можно и в школе, но лучше все это сделать здесь, предложила Тоня: ему не нужно будет никуда ходить…
Степанов говорил, спрашивал, слушал, отвечал на вопросы, а мысли его невольно все время возвращались к Турину, который вдруг предстал перед ним в новом, неожиданном свете: «Ай да Иван! Как у него, оказывается, все просто и ладно! Пройдет некоторое время, и Ваня Турин, который, казалось, ни минуты не уделял личной жизни, наверное, женится на этом сокровище, Тоне Агиной… Потом подоспеет какой-нибудь барак или даже дом. Ваня Турин переберется туда с молодой женой и будет жить, пусть и трудно, но обязательно счастливо и в общем, несмотря ни на что, спокойно, потому что ему все совершенно ясно: и с Нефеденковым, и с Ниной, и с будущим города, и с десятками других проблем, как будет ясно и с теми проблемами, что возникнут когда-нибудь в будущем…» Думая о Турине, Степанов с невольной горечью просматривал свою жизнь: «Ну, а я? А у меня?..»