В городе Ю. (Повести и рассказы)

Скромную подводную лодку лепят на Адмиралтейской верфи, оттуда она, поскольку Балтийское море торжественно объявлено безъядерным, медленно плывет через Неву, Ладогу, Свирь — за обычным буксиром, замаскированная под сарай, скользит среди лугов и стогов. Так мы и плыли.

И, наконец, скрылись в темной Сонькиной Губе. Здесь мне предстояло ставить на лодку новую связь — какую, я даже сам еще не знал… У нас это принято: о том, что делаешь, узнавать в конце.

Алехин только намекал, что такого еще не было… Это уж точно!

Пока мы плыли, Грунин только говорил мне, что я законспирироваться должен — якобы поругаться с начальством, запить, загулять.

Запросто!

Для конспирации мне даже и жилья не дали, чтобы не заподозрил никто, как меня ценит начальство.

Ночевал в каюте на лодке, а в свободное время с моим новым другом Колей-Толей ездили на моем ржавом «москвиче», у него же и купленном, по пыльным проселкам, искали жилье.

Много повидал я развалюх, да и почти целых домов, но, в основном, в деревнях, где жизнь была убогая, но сердитая… еще и тут мне справедливость наводить?

Коля-Толя куражился:

— Ты шале, что ли, хочешь найти?

Ехали из одной деревни в другую — и вдруг за кустами мелькнул длинный деревянный дом с заколоченными ржавым железом окнами.

Сердце екнуло: то! Не скажу, чтобы радостное было чувство, скорее — наоборот… Тишина. Зной. Мухи бубнят. Паутина светится на кладбищенских крестах.

— Выходим.

Бывший дом попа, как Коля-Толя объяснил. Поп сбежал отсюда лет десять назад — и не по политическим там мотивам, а просто семья не захотела здесь жить… И епархия почему-то отказалась от этой церкви. Уже полуразрушенная — в глубине, в зарослях, краснеет кирпичом. Вокруг нее — витые чугунные кресты в крапиве. Ближе к дому сменяются современными — деревянными, простыми, обходят дом с флангов. Тишина. Зной.

Здесь!

Что — здесь?

…С сельсоветом по поводу дома не возникло проблем…

Однако часто не приходилось там бывать: проклятая работа — заказ Щ-427, «Нырок». Замаскированная под обычный шельфоразведчик. Но обладающая одним неожиданным свойством: умением нырять на шестьсот метров. И «рогом», которым берет пробы грунта, нечаянно зацепляться за трансатлантический корабль. Любопытно все же: о чем они там говорят?

Все просто вроде бы, если не считать, что прошлая, Щ-426, зацепилась «рогом» за кабель, да так и не отцепилась. А вклиниваться в разговоры по кабелю, просить помощи — нет такого приказа.

Обычной лодке проще: выкинул на кабеле радиобуй, и пошел через спутник на гигагерцах! А с шестисот метров не выкинешь!

Так и задохнулись!

Какую же связь им поставить? Нет такой связи!

Ночью, вернувшись, сидел на крыльце, смотрел на темную долину, волнами спускающуюся к далекому поселку Плодовому. Вдруг оттуда замаячил зеленый огонек и, то исчезая, то появляясь, стал вроде бы ко мне приближаться.

Печень екнула… Кто бы это ко мне?

Она?

Кто-то круто едет — таксисту велел не мелочиться, счетчик не включать, и видно — из города едет: у нас тут нет такси…

Она?

Вывернув из-за последнего бугра, такси осветило фарами дом…

Геныч!

Геныч пожаловал!

После крушения Последнего Оплота Социализма — все сюда! Ромка тут уже давно, хирургом.

Обнялись с Генычем.

— Ты, говорят, шале купил? — Геныч хмуро спрашивает.

— Смотри!

— Рухнуть есть где?

— Найдем!

Таксист, недовольный, уехал. А Геныч действительно рухнул.

На следующий день была пыльная, скучная суббота. Покидали в автоприцеп гулкие бидоны, поехали на реку за водой. Геныч долго удивлялся моей жизни, потом сказал:

— Ну ты, Санчо, даешь! Пыль! Слепни! Глухомань! Кладбище! Только такой толстокожий, как ты, здесь может жить!

Всегда бесчувственным меня считал. Он — чувственный!

Привезли, естественно, не только воду. Тут и пошел душевный разговор.

Про то, как в Африке на пули напоролся, я рассказал.

— И ты мог подумать, что это я?! — Геныч вспылил.— Что я могу своего друга…— Вскочил, забегал по избе.— Видеть тебя действительно не хотел. Специально в горы уехал! Но чтобы…

— Ну, извини.

— Надо же — с нефом перепутал! — все повторял.

Чтобы Геныча успокоить, раз пять гонял машину в лабаз за новыми порциями. Все казалось, этого-то хватит?! Но не хватало!

— Ты мог подумать, что я могу?! — Снова поехало.— В друга стрелять!..

— Ну… один-то раз было… вроде бы…— не выдержал я.

— Когда?! — Геныч взвился.

— Ну… на Троне Генсека…

— …Ты мог подумать?! Эта сука бешеная в тебя палила! Еле потом обезоружил ее! Как гремучая змея — всех ненавидит!.. Кстати, тут видел ее!

— Где?

— На станции — где же еще? На поезд садилась! Вся расфуфыренная — не узнает! Спросил, как к тебе проехать, и не ответила!

— Так она ж и не знает! — радостно вскричал я.

— Да…— Геныч презрительно на меня поглядел.— Она тебе таких подлянок накидала…

— Когда?!

— А ты все к ней неровно дышишь!

— Погоди.

Выскочил в темные сени и там бешеный танец сплясал: все-таки никто на этом свете так ее не чувствует, как я!

Потом снова на станцию помчался… видимо, за выпивкой? Или зачем?

Душа как-то летела впереди машины, мысли все были о Ней… опомнился вдруг над самым обрывом, вдарил по тормозам. Тело удержал на самом краю, а душа от страха улетела. Высота… простор… далекое сипенье флейты… Приближается…

Стоп! Мне туда не надо! Она — здесь!

С высоты вижу лучики: такие же пьяницы, как я, едут в Плодовое за вином. Рывком возвращаюсь. Понимаю, что снова на земле, потому что слышу, как забытая бутылка, скатившись с заднего сиденья, разбилась и теперь, булькая, льется.

Фу!

Потом услышал, как тихо камешки струятся с обрыва из-под колеса. Медленно, осторожно попятился, развернулся… Во! На краю ходим!

На бешеной скорости ворвался в Плодовое. Встречный грузовик мне фарами помигал: мол, сбавь скоростянку! Засада! ГАИ!

Дикое ликование охватило меня. Жизнь идет!

В общем, укушались с Генычем крепко! И воскресенье под тем же флагом прошло…

В понедельник утром Геныч заходит ко мне наверх.

— Слушай, Санчо, не обижайся, но только такой толстокожий, как ты, может среди покойников жить! Я лучше на базе в общагу попрошусь!