В гостях у людей

– Чем торгуешь, жирная морда?

Кот понял, что обращаются к нему, и как полагается благостепенному представителю кошачьего рода лениво потянулся, зевнул, а затем подмигнул мне янтарным светом, словно вместо глаз у него два прожектора. Догадавшись, что за душой у меня ни гроша, он нарочно принялся вылизываться. Я с досады аж крякнул. Его непочтительность задела моё уязвленное самолюбие и потому без зазрения совести я прибегнул к враждебным выпадам – руки в боки, выпячивание глаз и даже мой первосортный бубнёшь, не произвели на кота должного впечатления. Что ж, делать нечего, пришлось героически признать поражение и отступить.

Гордо восвояси уйти не получилось. Я даже не успел, как следует обидеться и щёки надуть. Вдруг нежданно-негаданно объявился хозяин ларька. Появился он, как мне думается прямо из заморского Тридевятого царства и, по-видимому, в тамошних краях уважающим себя сагибам заведено носить бороды, заплетённые в косы. Делец выглядел как сказочный персонаж, и я бы принял его за Хоттабыча, если бы не эффектная композиция ниже подбородка, которая гармонично смотрелась с длинными медными волосами, случайно и небрежно собранными в самурайский пучок. О возрасте этого господина лучше умолчать, ибо тот, кто перестал стареть не иначе как вступил в сделку со временем и теперь несёт бремя мёртвой красоты. Ко всему прочему, если бы он носил тёмные очки, то мог бы сойти за безнадёжного красавца или солидного представителя знатного рода. Ему бы ничего не стоило вскружить голову по весне какой-нибудь славной девчонке. К счастью, ни высокий рост, ни осанистость не могли сгладить воздействие его бездушных глаз – светлые почти прозрачные с глянцевым блеском, всё равно, что смотреть в зеркало только вот вместо отражения в них пустота. К тому же его серебряный плащ явно указывал на дьявольское происхождение или служил признаком самой жуткой невостребованной профессии, от которой кровь стынет в жилах либо сходишь с ума.

Он смотрел на меня, точнее на книгу жизни в моих руках. Я сообразил, что его глаза прикидывают цену.

– Не продаётся, – заважничал я.

– Её и даром не возьмут, – вмешался кот.

Я опешил и как дурак уставился на кота, а тот с умным видом принялся вылизывать подушечки своих лап.

– Когда прибыл? – Обратился ко мне делец.

– Быть может, позавчера или несколько часов назад, – потерявшись во времени, ответил я.

– Да помер он прошлой ночью, – вставил свои пять копеек кот.

– Неужели ты и вправду говорящий или кто-то из нас сошёл с ума? – Не веря своим ушам, сознался я.

Кот явно почувствовал себя оскорбленным. Он взглянул на меня так, словно услуга по выцарапыванию глаз обеспечена мне здесь и прямо сейчас. Я невольно отшатнулся.

– А мы раньше встречались? – С оторопью спросил я.

– О, кажется, к нему возвращается память! – Проорал кот. – Все мы умираем и не один раз. Так уж и быть, – он поманил к себе лапой, пришлось подойти на шаг ближе и наклониться. – Книгу не продавай, – прошипел он в самое ухо, – иначе продашь свою душу!

– Подумай хорошо, – почти шёпотом подхватил делец, – продашь мне душу, и станешь ветром.

Я побледнел и опять отшатнулся.

– Не слушай его! – Перебил кот. – Без книги тебе не вернуться!

– Куда не вернуться? – Испуганно спросил я, но делец заговорил о своём:

– Станешь ветром беспризорным и вольным. Будешь с белыми хлопьями падать и таять на тёплых ладонях. Будешь говорить на мёртвых языках и, пританцовывая, уводить вдаль, нашептывая недосказанные слова…

– Стоп! Хватит! – Не выдержал я. – Это какое-то безумие!

– Безумие, безумие, безумие,… – запричитал кот.

Я взялся за голову.

– Вы всегда вдвоём? – Массируя виски, спросил я.

Они кивнули, не сводя с меня глаз.

– Если будете работать сообща, то разрушите свой бизнес.

Делец захохотал, как грохочет гром среди ясного неба.

– Должен же тебе хоть кто-то сказать правду! Сделка считается недействительной, если состоялась обманным путём даже в том случае если одна из сторон уверена в обратном.

– Зачем тебе книга? – Я развёл руками, – что ты с ней собираешься делать?

– Обращу в ветер, – зловеще произнёс он. – Я – Мастер ветров! – Его лицо исказила улыбка. – Подумай. Подумай хорошо…

– Я не хочу быть ветром! – Перебил я его. – Бред какой-то.

– Разве? – Делец приподнял бровь. – Как бы там ни было тебе нужен билет. Ах да, чуть не забыл, – он закатил прозрачные глаза. – Можешь отдать любое воспоминание.

– Что?! – Вспылил я.

– Найди проводника, иначе заблудишься. – Встрял кот, точно подливая масла в огонь.

– Милый человек, неужто собрался ты вечно слоняться и пьянствовать? – Не отступал делец. – Таверны здесь так себе, да и выпивка хуже помоев. – Он окинул меня удивлённым взглядом: – Позволь полюбопытствовать, тебе нравится спать на деревянных скамейках?

– О, да! – Разгорячился я. – Отдельная благодарность здешней выскочке с жёлтой башкой. Ваш подельник?

Делец усмехнулся.

– Нас только двое! – Вмешался кот и, плюхнувшись на прилавок, растекся, как клякса. – Можешь не стараться, подойдёт любое воспоминание. Равноценный обмен невозможен. Билет в одни руки и только в одну сторону. Без привилегий, скидок и VIP -классов, но продашь воспоминание – отдашь его навсегда. Безвозвратно!

Первосортный торгаш подумал я. Своё не упустит.

– Воспоминание, – требовательно повторил делец, впиваясь в меня глазами.

Я понял, что сбит с толку, что нахожусь в замешательстве. Тревожные мысли полезли одна за другой. Придётся поломать голову, чтобы выпутаться из сомнительной авантюры. Смерть со мной уже повенчана, бояться нечего, но как бы не так. Потеря воспоминаний меня весьма озадачила. Это всё равно, что продать семейную фотокарточку в золоченой раме или выбелить исписанный лист бумаги, на котором старательно всю ночь выводилась история болезни целых поколений.

Задумавшись, невольно закрыл глаза: один, два, три и секунды стали нарастать как сталагмит. Никакой ведь души не хватит на все эти воспоминания! Никакой усталой от жизни души! Что могу поведать я через себя, если любовь была за вычетом в минус и жизнь пронеслась как у куклы Вуду в руках неисповедимой судьбы? Я каждый день в себе либо в других любовь хоронил – это же сколько вырыто кладбищ?

Запахло хлороформом – мой внутренний ребенок ещё не умер. Я на поле боя с неравным врагом – с самим собой в разрушенном храме души. Убрано там или загажено почти никого не интересует, кроме тебя самого, но что греха скрывать, мы и сами там редкие жители. Иной раз придёшь в себя, а там пустота либо кто-то подсуетился и решил всё за тебя. И ты уже не жилец, а нелепый посредник чужих идей и мнений. Впопыхах свою – чужую жизнь живёшь, вмятые рёбра щупаешь, но почему-то всё надеешься и ждёшь, зализывая незаживающие раны. В нагрудном кармане обломки амурских стрел, за пазухой чёрные головешки. Это всё не любовь. Клянёшься в сотый раз, рыдая, что не поддашься, и не успеваешь моргнуть глазом как вновь бежишь раздавать вторые шансы. Ходишь, дышишь, резонируешь, изнашиваешь башмаки. И если вновь полюбишь, то забудешь, что сердце всего лишь мышца и нигде уже не болит, не ноет, не скулит. Отпустило! Выплакалась боль из груди. Выплеснулась до следующего раза. До следующих переменных пассий и обстоятельств…

Огонь жадно поедал дрова, по комнате раздавалось его противное чавканье. Она сидела на полу, завернувшись в шаль, и напоминала отчаявшуюся муху, запутавшуюся в липкой паутине.

– Мэдарт, я так больше не могу! Я ждала. Я так долго ждала, когда ты придёшь. Ты пришёл! Но ничего не изменилось.

Я сидел в кресле и молчал. Тишина запретила мне нарушать этот безмолвный мёртвый покой, и я покорился ей, уступил, казалось, что даже не дышал, боясь ослушаться.