В гостях у людей

– Мэдарт… – её голос дрожал. – Я пыталась, ты же знаешь. Знаешь! – Не сдержалась она. – Ты не веришь? Ты мне не веришь?

Я соблюдал уговор с тишиной. Ни слова, ни шороха, ни движения. Лишь огонь с треском продолжал уминать обугленные поленья.

– Я сейчас уйду, – прошептала она. – Мэдарт, я встану, и уйду. Уйду. Навсегда!

Я молчал.

– Мэдарт! – Её голос тонким лезвием прошёлся по моему остывшему сердцу. Закровоточило, но не больно.

Она резко вскочила с ледяного пола. Сбросила свой кокон.

– Уйду, сейчас, сейчас, уйду… – как заведённая, твердила она, механически кидая тряпки в раскрытую пасть чемодана. – Уйду, Мэдарт, ты знаешь, пыталась.… Уйду, Мэдарт, за что?!

Она стояла в дверях. Я также неподвижно сидел в кресле. Тишина запретила мне. Запретила изменять мне с ней.

Она медленно переступила порог. Остановилась перед раскрытой дверью и стала ждать. Паршивый предатель сквозняк трусцой пробежался через балкон, не рассуждая ни секунды, грубо захлопнул дверь прямо перед её носом.

Я вздрогнул: ушла, ушла безвозвратно. А она продолжала ждать. Ждать по ту сторону двери. Ждать отчаянно и безнадёжно.

– Беру! – Довольно провозгласил делец, жадно потирая руки.

Кот довольно облизнулся, потянулся и протянул мне свою пухлую шерстяную лапу, в которой я увидел полароидную цветную фотографию:

– Держи, дело сделано. Твой билет, – пробурчал он.

Дрожащей рукой я взял фотографию. Тем временем кот, выгнув изящно спину, принялся точить коготки об прилавок. Делец точно с мишени не сводил с меня глаз, а я как умалишенный дрожа ресницами, смотрел на несчастный силуэт своей жены и силился понять причину её одиночества в темноте перед закрытой дверью.

– Кстати, – заговорил мастер ветров, – проводника найдёшь в местных тавернах, но особо на него не рассчитывай, – он коварно улыбнулся. – Падшие ангелы не всегда помнят дорогу домой, а впрочем, у каждого она своя.

– Неужели кто-то и впрямь решил воспользоваться нашими услугами?

Обернувшись на голос, я увидел Малахия. Он помахал мне рукой.

– С какой это радости?! – Опомнился я, намериваясь испепелить его взглядом, но Малахий не обращая на меня внимания, самодовольно подошёл к прилавку.

– Баклажан, какие новости? – Обратился он, по-видимому, к коту.

– Как обычно, – ответил тот. – Люди умирают и снова рождаются. Как думаешь, – он повернулся к дельцу: – Когда им надоест это делать?

Мастер ветров деловито погладил свою ухоженную бороду:

– А разве они помнят свои прошлые жизни?

– Да они себя не помнят, – заключил кот, окинув меня недовольным взглядом. – Осмелюсь заметить, что этот болван самый настоящий преступник!

Все так и ахнули, уставившись на кота, будто тот заговорил об истине, без которой сдохнуть можно. От такого внезапного обвинения у меня дух перехватило. Стоял как ишак на водопое, хлопая глазами и покорно слушая обиняки.

– Довела меня до греха лень обычная, – лоснясь от важности начал растолковывать кот. – Жил не тужил, с боку на бок переваливался. Солнечные ванны принимать любил, дружбу с мышами водил. В общем, толстел как на дрожжах. Хозяин меня холил и лелеял. А потом взял я и помер.

– Как помер?! – Завопили все хором. Баклажан выждал минуту, затем пристально посмотрел в мою сторону и все разом, повернув головы, вытаращились на меня.

– Я всего лишь хотел перейти дорогу, – смотря мне прямо в глаза, продолжил кот. – Перейти, как это делают самые обычные прямоходящие люди. Я остановился на краю тротуара и терпеливо посмотрел налево, затем направо – убедившись, что нет машины, уверенно скользнул вперёд.

Его голос дрогнул:

– Из-за угла, как подобает серийному убийце, внезапно выскочила машина. Эта механическая громадина породила мертвенное оцепенение. Передо мной пролетела череда незаконченных дел. Душу мою волновала судьба соседской кошечки с четырьмя похожими на меня шерстяными комочками. И вдруг в эту же секунду сердце моё прожгло. Я явственно осознал, что дальше будет, но без меня и нельзя изменить случившуюся смерть. Недолюбленными оставляю.

Под воздействием янтарных глаз Баклажана, я вдруг вспомнил тот гадский вечер…

– Дальнейший поворот событий оглушил рёв мотора, – осуждающим тоном продолжил кот. – Место преступления оказалось неочевидным. В зеркале заднего вида ты увидел раздавленное животное и больше ничего!

Не от тяжести совершенного деяния лицо моё сморщилось как ссохшийся урюк. Не от стыда, не от приступа внезапно проснувшейся совести склонил я голову и ссутулился как старый горбун. Нет, не от боли, что увидел я в янтарных глазах кота, скрутило до тошноты мою душу, а от вопроса, что прорезал воздух и, вонзившись в кожу, пустил горячую кровь.

– Скажи мне, Мэдарт – обведя всех взглядом, обратился ко мне Баклажан, – насколько может быть человечным человек, который мог затормозить, который мог хотя бы остановиться?! А что если бы под колёса попало по образу и подобию похожее на преступника существо?!

Делец усмехнулся и достал из-под прилавка тарелку с печёными каштанами. Все разом преобразились и, не церемонясь, накинулись на пышущие жаром лакомства.

– Вам лишь бы пожрать! – Баклажан облизнул лапу и потянулся за каштаном. – Что ты скажешь в своё оправдание? – Смакуя лакомый кусочек, пытался достучаться до меня кот. – Что ты скажешь в оправдание всех своих сладостных утех и измен? – Он обжигающим янтарём смотрел на меня, он произносил слова так, будто выжигал ими воздух.

Я начал задыхаться. Я задышал часто и стал давиться собственными вдохами.

– Ты даже не объяснился! Ты не осмелился посмотреть ей в глаза! – Жёстко бросив в меня словами, добавил делец.

Я вздрогнул.

– Ты забыл причину её одиночества в темноте перед закрытой дверью! – Договорив, он расхохотался как умалишённый.

Молча, я посмотрел на полароидную цветную фотографию, потом на книгу в своих руках и вспомнил улицу Сквозняков. В памяти мелькнуло неясное видение как, поздно опомнившись, осознал, что потерял её навсегда. Как выбежал в ночь, как долго до хрипоты кричал её имя. Как безнадёжно искал. Как стоял один на один посреди холодной улицы…

– Нам пора, – строго сказал Малахий.

Не поднимая глаз, я поплёлся за ним, смотря себе под ноги. В моих ушах гремел смех дельца, что-то ныло во мне и корчилось. Будто наизнанку вывернули душу. Вывернули, выкрутили и рассыпали под ногами как мусор.

***

– Ну, что, так и будешь сидеть, нюни распускать? – Малахий поставил между нами деревянные кружки. От запаха сомнительного пойла я перестал заниматься душевными раскопками и поднял голову, затем взгляд и уставился на его шикарную копну волос.