В «игру» вступает дублер

— Так это кто может ждать, а кто и нет. Тут как-то фашисты траур справляли. Сказывали, пытались одного схватить, а он в них гранату швырнул, потом из револьвера стал палить и уложил офицера с полицаем.

— Давно?

— Да ещё тепло было.

— Ну и что с ним, с тем человеком?

— Разное толкуют. Кто говорит, схватили его фашисты, пытали, а кто — дескать, мёртвый уже был, когда его брали… Ты чего притих?

— Устал я.

— Вижу, что устал. Только правду мне скажи: ваш это?

— Не знаю, Петрович.

Чернов, действительно, не знал, что за смельчак такой. Ясно только было, что люди не хотели смириться с подневольной жизнью и даже в одиночку боролись с врагами.

Зигфрида Николай никогда не видел и представлял себе его облик только по описанию Игнатова. Николаю не терпелось увидеть его, но было воскресенье, а Петрович сказал, что Зигфрид заходит по понедельникам, и то не каждую неделю. Но завтра он пойдёт обедать в шашлычную и известит Зигфрида о посыльном с важными вестями.

Когда Зигфрид явился, Николай не мог сдержать не то удивления, не то восхищения:

— Чёрт возьми, такой франт!

— Так я же художник немецкого прифронтового театра, — пошутил Зигфрид, пожимая руку Николая. — Вот и познакомились. Что на фронтах? Мы тут всякого наслушались.

Николай быстро сходился с людьми, особенно, если они ему нравились. Зигфрид ему явно нравился, и он сразу перешёл с ним на «ты».

— Сейчас весь вопрос в том, кто кого опередит, мы или немцы, — говорил Николай. — Это на нашем направлении. А на Волге, скажу тебе, дела, каких ещё не было. Разве что под Москвой… Дни и ночи не прекращаются бои. Наши несут большие потери, но и немцам не сладко.

— А мы подметили, что дела у них на Волге не ахти какие. Похоже, что ставка Гитлера подталкивает Клейста к наступлению здесь, чтобы улучшить положение там. Ну, а что слышно о моём однокласснике?

— Так я с тем и пришёл.

Николай стал рассказывать о Гуке, о том, что ещё интересует разведгруппу и центр. Рассказал, как вначале из-за молчания Зигфрида все беспокоились о нём и Анне, как провели операцию «Дас Фенстер», чтобы отвлечь от них внимание гитлеровцев.

— Это была отличная мысль! — оживился Зигфрид. — Вы иногда устраивайте такие «окна», хотя бы ещё раз или два. Надо сбить немцев с толку, а то они принюхиваются, опять что-то вроде слежки организовали.

Он рассказал о Шкловском и Антонине, потом спросил:

— Так что же будем делать с Гуком?

— Намечалось провести операцию мне и Игнатову, да ранило Валентина, — ответил Николай. — Да не волнуйся, не тяжело. Но теперь я один.

— Почему же один? — возразил Зигфрид. — А мы на что? Каков план операции?

Чернов изложил план Игнатова.

— Годится, — согласился Зигфрид. — Детали обсудим.

Как обычно, вечером Гук бодро шагал по улице Подгорной в отличном настроении. Элен (так именовала себя теперь Ленка-кудрявая) была далека от его идеала, но умела обставить встречу так весело, чтобы ни до, ни после не возникало никаких проблем. Ему чертовски надоедало весь день ловить интонации начальников, чтобы вовремя и правильно отреагировать. Он вертелся целую неделю с ловкостью циркача и вполне заслужил несколько часов такого отдыха, когда можно «расстегнуть все пуговицы на мундире» и «не выпендриваться» перед девкой, которая всё равно не знает цены ухаживаниям. Всё просто, ясно и легко.

Думать о будущем Гук не любил. А что о нём думать, если утром не знаешь, доживёшь ли до вечера? Но для того, чтобы всё-таки не оборвалась преждевременно его молодая жизнь, он и вертелся, ревностно выполняя поручения новых хозяев.

Иногда в памяти всплывало прошлое. Вот с этим было хуже. Оно беспокоило, терзало мелкими укорами. Он отгонял их от себя, как назойливых мух, но они, эти образы прошлого, настойчиво лезли в голову. И прежде всего мать.

Виктор её любил и жалел всегда. Он это ещё помнит. Ей приходилось кочевать вслед за мужем-геологом, и они никогда не имели насиженного гнезда. Мать то и дело упаковывала и распаковывала вещи. До тех пор, пока не началась война. К тому времени они снова приехали в Подмосковье, где Виктор когда-то учился в пятом классе один год, вернее, даже неполный год.

Поселившись опять в Подмосковье, Виктор устроился работать в контору химического завода и заочно завершал учёбу в институте иностранных языков. Началась война — его взяли в армию переводчиком. Отец тоже ушёл на фронт. Мать осталась одна в чужом ей Подмосковье.

В плен Виктор попал не в бою, а вместе с машиной, на которую налетели немецкие мотоциклисты. Куда делись водитель, майор и подполковник, не знает, а сам на допросе сразу же стал отвечать на немецком языке и заявил, что готов служить истинной родине, так как по происхождению немец, — он уже был наслышан о пытках, а боли совершенно не переносил. После нескольких гнусных проверок его оставили переводчиком в армии фон Клейста, а затем перевели в гестапо. Конечно, может случиться, что на допрос приведут отца… Но зачем же думать об этом? Пока не привели, и, возможно, он никогда не попадёт в плен.

Виктор подошёл к небольшому дому с закрытыми ставнями, бросил беглый взгляд вокруг и уверенно открыл дверь. Спустя две-три минуты от стены дома, стоявшего напротив, отделился человек, быстро пересёк улицу и скрылся за той же дверью. Это был Зигфрид.

В комнате, куда вошёл Зигфрид, его глазам представилась такая картина: Чернов сидел верхом на Гуке, Василий, лицо которого наполовину закрывала косынка, вязал его, ругаясь:

— Чёрт паршивый, ещё кусается!

Девица, вжав голову в плечи, застыла в кресле, сидя спиной к Зигфриду. В квартире всё говорило об относительной состоятельности и даже пахло хорошими духами. Василий, управившись с Гуком, увёл девицу в соседнюю комнату. Чернов помог Гуку подняться. Тот ещё не совсем пришёл в себя, растерянно и зло озирался.

— Что, не ждали? — весело поинтересовался Николай.

Гук молчал, облизывая пересохшие губы.

— Дай ему воды, — посоветовал Зигфрид.

— Так это вы устроили? — догадался Гук. — Боже, какого я свалял дурака!

— Вы уверены, что не сваляли дурака много раньше? — со значением спросил Зигфрид.

— Развяжите мне руки. Не могу же я пить по-собачьи.

Зигфрид, наливая воду в стакан, спокойно ответил:

— Сразу видно, что вам, Виктор Гук, не приходилось быть связанным, иначе умели бы пить, как вы выразились, по-собачьи.

— Вам-то что за дело! — обозлился Гук.

Чернов развязал ему руки, придвинул к нему стул и опять весело заявил:

— А теперь вы должны развязать свой язык!

— Кто вы такие?

— Вначале объясните смысл фразы насчёт того, что вы сваляли дурака, — сказал Зигфрид.

Гук, отпив воды, криво улыбнулся:

— Когда вас допрашивал обер-лейтенант Фишер, я подумал, что вы не тот, за кого себя выдаёте. Мне знакомо ваше лицо, но не могу вспомнить, почему. Решил пока не говорить, выждать, а потом продать подороже. А надо было сразу сказать! Тогда бы не сидел вот тут, как дурак!

— Ну, если бы вы опередили и «продали» меня подороже, вам бы тоже не поздоровилось.

— Не понимаю.

— Перестаньте притворяться!

— Но я слишком маленький человек и не понимаю, что вам от меня нужно.

— Что нужно, скажем, но прежде хочу предупредить: надеемся на ваше благоразумие.

— А на чьё благоразумие могу я надеяться? Где гарантия, что вы меня не прикончите?

— Мы рук марать не станем. Это сделают немцы, причём с особой жестокостью — они страсть как не любят предателей.