В «игру» вступает дублер
Шрифт:
— Ну, ты же слыхал, что Зигфрид сказал: Гук теперь у него в руках. Он из него выжмет.
— А вдруг этот Гук вывернется? — высказал сомнение Николай. — Уж очень скользкий тип.
Прорыв
Хроника (из военных архивов). Командование 37-й армии и Северной группы войск не сумело разгадать замысел противника и своевременно не усилило правый фланг армии. Хотя разведка докладывала о замеченной перегруппировке вражеских войск, выводы из этих данных были сделаны ошибочные. Так как этот период совпал с подготовкой нашего контрудара, то штабы оценили перегруппировку
Когда Чернов предстал перед Пановым, на строгом лице генерала промелькнул отблеск удовлетворения: глаза у Николая весёлые, хоть и ввалились, значит, операция удалась. Чернов подробно рассказал о Гуке. В кабинете, как всегда в таких случаях, присутствовали Игнатов и Кондратьев.
— О Морозове ничего не удалось узнать, — сказал Николай. — Есть сведения, что какой-то человек бросил в фашистов гранату, убил из револьвера офицера и полицая. Убит или схвачен, неизвестно. Но вряд ли это Морозов. Он на это не пошёл бы из боязни раскрыться. Скорее всего, с ним произошла какая-то трагическая случайность. Есть свидетельница, которая уверяет, что сапожника взяли ночью из мастерской сразу после налёта.
Игнатов, слушая, представлял себе Морозова, каким видел его в последний раз на нейтральной квартире. Балтийский моряк, десантник, он знал немало приёмов нападения и обороны в открытой схватке, но опыта тайной борьбы с противником почти не имел. Тогда, на квартире, Морозов выглядел молодцом. Подкупали его смелость, готовность выполнить задание. Швырнуть гранату в гитлеровцев — это в его духе. Но если взяли из мастерской около рынка, то что-то заподозрили? Или он случайно оказался там после комендантского часа, может, и сопротивление оказал? Что-то уж слишком много случайностей. Прав генерал: плохо ещё работаем.
— Да-а, — Панов навалился на стол своим грузным телом, потянулся за картой. — В разведке не всегда получается так, как намечается. Ну, что там у противника?
Панов развернул карту с синими и красными обводами и стрелками, показывающими положение войск.
— Фон Клейст отдал распоряжение о передислокации частей 13-й и 23-й танковых дивизий.
— Куда? — в глазах Панова загорелись огоньки.
Чернов показал на карте.
— Но ведь эти дивизии увязли под Малгобеком, — высказал сомнение генерал.
— Тем не менее, переброска потихоньку идёт… Немцы усилили 2-ю горнострелковую румынскую дивизию одним или двумя батальонами — они на пути к исходному рубежу. Готовится прорыв силой не менее полутораста танков.
— А не может получиться так, что передислокация танковых частей — просто отвлекающий манёвр? — вмешался Кондратьев.
— Зигфрид так не думает.
— Он не думает, — опять засомневался Кондратьев. — Но откуда у него эти сведения? Какие-то обгоревшие бумажки, которые истопник вынимает из печки. А если немцы заподозрили Вагнера в связях с нашей разведкой и нарочно подсунули ему эти бумажки? Что тогда? Кто ответит за дезинформацию?
— Прежде всего я, — сдвинул брови Панов. — Но вот почему немцы решили наступать на нальчикском направлении? Не потому ли, что разведали состояние 37-й армии лучше, чем на моздокском? Вот и получается минус в нашей работе.
— Почему в нашей, а не в работе контрразведки? — вскипел подполковник.
— Перестаньте, Кондратьев! Надоело!
А генерал, оказывается, может и взорваться. Все мы люди… Взорвёшься тут, когда выявляются такие просчёты. И Игнатов как можно спокойнее сказал:
— Я думаю, информация Зигфрида верна. Передадим
куда следует, а там пусть делают выводы.Игнатов проснулся от страшного грохота и мигом подскочил. Кинулся к столу, где лежали часы, чиркнул спичкой: было четыре часа утра. Скудный огонёк осветил на миг листок перекидного календаря: 25 октября. Майор оделся в две-три минуты и побежал в помещение разведгруппы. Над головой висел сплошной гул вражеской авиации. Такого штурма позиций и тылов 37-й армии со стороны немцев он ещё не видел!
Когда Валентин добрался до кабинета Панова, там уже были Кондратьев и дежуривший в ту ночь Чернов. Они поспешно укладывали в походный сейф оперативные документы. Генерал, прикрывая рукой правое ухо, кому-то что-то громко объяснял по телефону. Он почти кричал, что было совсем уже не похоже на Виталия Ивановича. «Закричишь тут, — подумал Игнатов. — Гул такой — рядом ничего не слышно».
Кончив разговор, Панов сказал, что более полусотни самолётов противника бомбят расположение наших войск. Штаб 37-й армии сменил командный пункт, но связи с ним нет. Из особого отдела позвонил Рыжов, сказал, что гитлеровские танки с десантом автоматчиков, прорвав оборону 295-й и 292-й стрелковых дивизий, устремились к Нальчику. Наступила та критическая минута, когда надо было решать, что делать с документами: уничтожить или эвакуировать.
Панов приказал всем остаться на месте до вечера. С наступлением темноты разведгруппа покинула город вместе с армейскими подразделениями. Утром следующего дня немцы бросили на позиции 37-й армии ещё около ста танков.
Хроника. 26-го октября 1942 года командование группы немецких армий «А» донесло в ставку Гитлера: «В районе 1-й танковой армии генерал-полковника Клейста наступление на Нальчик, по-видимому, застало противника врасплох. Танковые дивизии уже в первый день продвинулись до Псыгансу, некоторые их части повернули на север и создали предпосылки окружения приблизительно четырёх дивизий противника. Уничтожение этой группировки должно закончиться в несколько дней. Противник оттеснён в горы. Представляется, что продвижение танковыми силами в восточном направлении на Орджоникидзе откроет широкие перспективы».
По случаю такого успеха генерал фон Клейст пригласил на банкет большую группу офицеров. Были и дамы, подобранные Файстом для высших чинов. Фрау Антонина, как всегда, получила приглашение через адъютанта. Она была удивительно хороша в длинном бархатном платье. Её шею украшало прекрасное жемчужное ожерелье. Уложенные в причёску волосы тоже были схвачены жемчужной ниткой.
Фон Клейст сам пошёл ей навстречу, как только она появилась в гостиной. Он был необыкновенно любезен и, целуя гостье руку, подвёл её к седому, сухопарому и строгому на вид генералу, представил его, назвав Кестрингом. Тот повернул свой длинный нос к очаровательной даме и, нацепив на узкие губы тонкую улыбку, заговорил по-русски:
— Наш друг (летучий взгляд в сторону Клейста) обещал познакомить меня с хозяйкой виллы. Я рад. Вы просто ошеломили меня своей красотой.
— Я была хозяйкой виллы, — не менее любезно ответила Антонина. — Но женщина всегда признаёт за мужчиной право первенства, особенно, если он умеет побеждать.
Кестринг, не снимая с лица улыбки, перевёл это фон Клейсту. Тот прижал руку к сердцу и, слегка наклонив голову перед фрау Антониной, которой трудно было на сей раз отказать в тонкости обращения, что-то сказал. Кестринг снова перевёл: