В канкане по Каннам

Но Кейт все равно выпрыгнула из лимузина, как будто кожаные сиденья обожгли ее.

— Мне не по карману ехать в отель на такой машине!

— Просто сядь! — Он осторожно подтолкнул ее назад, но Кейт снова попыталась выйти.

— Но чья она? Ведь кто-то же ее заказал?

— Да. — Он снова усадил ее и попытался закрыть дверь. — Но мистер и миссис Ричи смогут поехать на следующей. Они все равно еще не готовы уйти.

Кейт с широко распахнутыми от испуга глазами снова ринулась из машины.

— Ричи?

— Садись. Все оплачено! — Официант захлопнул дверцу и постучал по крыше лимузина. Машина медленно тронулась, увозя ее с приема.

Кейт старалась разглядеть через заднее стекло огни виллы, где продолжался праздник.

Кейт снова упала в кровать. Чувство благодарности к официанту перемешивалось со смущением — кто знает, что он мог о ней подумать? Хотя вряд ли она когда-нибудь снова увидит его. Наступило утро следующего дня, она проснулась во французском отеле, очень похожем на «Мотель Бэйтса», в состоянии ужасного похмелья, и неизвестно, как теперь отсюда выбраться.

Не поднимаясь с постели, Кейт пыталась оценить степень своего провала. Поездка во Францию закончилась полным крахом личной жизни. Да и профессиональным триумфом ее тоже не назовешь. Во-первых, Нат предал ее и ей так и не удалось взять ни единого интервью для «Мокери». Даже блокнот — и тот потерян. Конечно, сейчас это не имело большого значения. Ведь она, судя по всему, осталась без работы — вот что могло бы стать самой большой профессиональной катастрофой. Ощущение провала навалилось тяжким грузом, и Кейт почувствовала, что силы покидают ее.

Обрывки разговора Шампань с Натом вспыхивали в ее памяти как огни фейерверка. «Чертова дыра — как она называется? В ее скудных мозгах выпускницы провинциальной средней школы…»

И внезапно Кейт разозлилась так сильно, что почувствовала себя гораздо лучше. А что плохого, спросила она себя, в государственной школе? Или, если уж на то пошло, в жизни в провинции? Она родилась и выросла с Слэкмаклетуэйте, и это как минимум научило ее, что в жизни нужно работать, а не бездельничать за чужой счет, как это делал Нат. Также она научилась относиться к людям с уважением, а не с презрением, которое совершенно открыто проявляют к окружающим Шампань и Нат. И еще — что, судя по всему, он так и не усвоил — образование само по себе — большой плюс, а лучшие школы совсем не обязательно те, где есть средневековые часовни и списки знаменитых учеников. А еще она знала, это ей доходчиво объяснял отец, что снобизм — самый скучный путь, который человек может избрать в нашем замечательном и частенько забавном мире. И самое главное, она поняла, как важно иметь семью, которая тебя любит. А семьи Натаниэль Хардстоун был лишен, несмотря на все богатство отца. Кейт больше не чувствовала к нему жалости. Возможно, он просто вешал ей лапшу на уши, рассказывая о тяжелой участи нелюбимого сына, — он ведь актер, правильно? Или хотел им быть.

У Кейт по-прежнему раскалывалась голова. Лежа на подушке-валике — ну почему французы их так любят? — она понимала, что скучает по дому до боли в сердце. Она готова была отдать все, чтобы оказаться сейчас в своей спальне в «Витс-энд» и чтобы отец спускал воду в туалете за стеной, а впереди ее ждал день, полный дурацких историй, которые требовалось записать для «Меркьюри». Кейт вспомнила одну из них — двухлетней давности, связанную с рождественской иллюминацией на приходской церкви, — и улыбнулась. Чтобы повесить гирлянды, требовалось разрешение епископа, и Глэдис Аркрайт, которая, помимо служения театру, была церковным старостой, заблаговременно обратилась к нему. Но в этот момент епископ покидал свой пост, и ответ запаздывал. Когда до Рождества оставались считанные дни, «Меркьюри» развернула все орудия в поддержку кампании за иллюминацию и опубликовала статью, названием которой Даррен особенно гордился. «Давай, епископ, зажги мой шпиль!» — призывал заголовок на первой полосе газеты.

Кейт громко расхохоталась, а потом замолчала и шмыгнула носом. Тоска по дому мучила ее сейчас сильнее, чем похмелье. Нужно забыть про неудачи и отправиться домой. Путешествие на юг Франции обернулось разочарованием, но всегда можно было вернуться в Слэкмаклетуэйт. При мысли о доме Кейт охватило радостное чувство: холмы, Дворец дожей, в котором размещался городской совет, даже, черт возьми, бабушкино вязание. Ей сложно будет объяснить свое отсутствие Деннису, ведь он ничего не знал заранее. Но она попробует как-нибудь убедить его. Что касается Хардстоуна, то Кейт решила пока об этом не думать.

А вот с мамой нужно было обязательно поговорить. Если слухи о странных обстоятельствах ее отъезда уже дошли до родных — Деннис вполне мог позвонить и поинтересоваться, почему она не вышла на работу, — тогда мама скорее всего вне себя, в буквальном смысле в «Витс-энд».

Понимая, что звонок из отеля обойдется ей в целое состояние, Кейт отправилась на поиски телефонной карты и автомата.

Мама схватила трубку после второго же звонка. Кейт представила себе картину — в гостиной орет телевизор, а крошечная кухня затянута паром от бурлящих кастрюль.

— Мама?

— Кэтлин!

Кейт надеялась, что мамин голос подарит ей облегчение, но в этот миг оптимизма у нее поубавилось. Как и все остальные родственники, мать называла ее полным именем только когда злилась. Страхи Кейт материализовались. Деннис все-таки звонил, и мама была вне себя.

— Прости!

— «Прости»?

«Бедная мама! — виновато подумала Кейт. — И какое счастье, что кто-то так сильно любит меня!» Она сдержалась, чтобы не всхлипнуть.

— «Прости»?! Это, черт возьми, и так ясно! Что за игру ты затеяла, девочка?

— Я могу объяснить… — Дела обстоят хуже, чем она думала. Мама разозлилась всерьез.

— Честно говоря, я не ожидала от тебя ничего подобного. Даже представить себе не могла, что ты способна на такое!

— Но я думала, что они знают! — оправдывалась Кейт. — Была уверена, что все согласны…

— Согласны? Они что, ненормальные? Это же просто невероятно!

Кейт постепенно начала осознавать — и это было очень неприятно, — что они говорят о разных вещах. «Неужели мама имеет в виду тот вечер, когда к ним приходил Нат?» — заволновалась она.

— Ты была воспитана совсем на других ценностях! — негодовала мать.

Но в тот раз ничего особенного не произошло. Ната прервал звонок мобильного. Как теперь понимала Кейт, ему тогда звонила Шампань.

— У твоей бабушки чуть не случился приступ! — продолжала кричать мать.

Кейт никак не могла взять в толк, что могла увидеть бабушка. Ведь она в тот момент сидела у телевизора и шторы в спальне были задернуты.

— Мы всего-то затеяли небольшую весеннюю уборку, — продолжались объяснения. — Хотели немного привести в порядок твою комнату!

Кейт похолодела, на лбу выступил пот. У нее появилось подозрение — самое ужасное из всех, что были до сих пор.

— Никто из нас, никто, — кипятилась мать, — не сможет больше посмотреть в лицо Дорин Брейсгирдл.

Кейт зажмурилась. Перед глазами у нее разлилось красное море, и в нем испуганно заметались маленькие черные точки. Теперь она понимала, что чувствуют ее родные. Это не могло быть правдой, но увы… Мама обнаружила рукопись «Жиголо с севера» под кроватью, куда Кейт спрятала ее от Ната.