В клочья

него, каждый раз, когда я думаю о нм, я вспоминаю о Таре.

Я вспоминаю о том, что мы с ней сделали.

Я вспоминаю о колодце.

Я вспоминаю о камнях.

Иногда мне удатся не думать о ней в течение нескольких минут здесь и там. И эти минуты

так дороги мне. Но они мимолтны. Почему эти минуты проходят быстрее, чем минуты о Таре?

Времени должны запретить делать подобные трюки.

Я уверена, что вс равно думала бы о ней, даже если бы не происходили эти вещи с Джеком

(вещи ли это вообще?). Касс старается думать обо всм, кроме Тары, и я не удивлюсь, если ей это

удатся. Е голова, как кабинет: вс аккуратно хранится на своих местах. Моя голова похожа на суп:

вс смешано и истолчено вместе.

***

Сегодня – мой наихудший кошмар. Ну, это то, что обычнобыло принято за мой худший

кошмар. Раньше. Сейчас мои кошмары намного больше и хуже. Но, тем не менее, это неприятно:

родительское собрание.

Раньше я с нетерпением ждала родительского собрания. Да, я была (и осталась) большим

лузером. Мама и папа (а чуть позже только папа) одевались полу–нарядно и уходили в ночь. Пару

часов спустя я накидывалась на них, как только они входили в парадную дверь. Они усаживали меня,

и я стреляла в них вопросами – по сути дела, просто ища комплименты. Ни один из моих учителей

никогда не говорил обо мне плохо. Если не считать: "Алиса могла бы больше развиваться, участвуя в

классных дискуссиях". А я и не считала. К счастью, мама с папой тоже. Мама была своего рода

застенчивым человеком. Она никогда не говорила, просто чтобы поговорить. Никогда не чувствовала

потребность заполнить неловкое молчание бессмысленной болтовнй. Папа немного громче, но не

намного.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Мне становилось жалко папу, когда ему приходилось идти в школу одному. Хотя, он не

жаловался. И он ходил на каждое собрание, на которое должен. Он не пропустил ни одного, даже

когда был мегазанят по работе.

В эти дни мы ждали совместного посещения с родителями. Это мучительно.

Вы думаете, что приятно сидеть там, пока учителя хвалят вас. Но это не так. Это до боли

мучительно. Учителя глупо шутят. Папа ведт себя наилучшим образом. Я пытаюсь реагировать

соответствующе, когда миссис Кронин говорит такие вещи как "Мне очень приятно учить Вашу

дочь, мистер Кинг. Вы должны быть так горды за не". (Моя реакция на это, как правило, гримаса–

корчащаяся рожица, следующая за полу улыбкой).

Папа и я сели в автобус, идущий до школы. Почти все остальные доезжают сами. Автобус

заполнен усталыми пассажирами, едущими домой после работы, но нам удалось сесть впереди.

– И снова мы идм вместе. Я должен что–то знать, прежде чем мы войдм в логово льва? –Он

улыбается и слегка толкает локтм в бок.

– Эм...

– Попадала в какие–нибудь драки? Писала плохие слова в классах? Оскорбляла учителей?

– Я ничего не говорила, – хитро улыбаюсь я. – Но если заметишь у миссис Кронан сломанный

нос или подбитый глаз, постарайся не смотреть в упор.

– Я постараюсь изо всех сил. Скорее всего, у не это скоро произойдт.

Мы оба смемся и это так мило.

***

У миссис Кронан нет сломанного носа и подбитого глаза. Вместо этого у не розовые тени

(словно она заразилась какой–то инфекцией глаз) и напудренное лицо. Пудра, кажется, собирается в

каждой из е многочисленных морщин. Она выглядит пыльной.

Е похвалы переходят все границы больше, чем обычно.

– Ну, что я могу сказать о нашей маленькой звздочке? Она вела себя очень хорошо, особенно

учитывая эту страшную трагедию.

Мне удатся не закатить глаза. Миссис Кронан оказалась как рыба в воде, когда это

произошло. Может, несправедливо говорить, что она наслаждалась этим, но я не могу перестать

думать, что это правда. Она продолжает упоминать это в классе. Для начала, она пытается оставить

десять минут в конце каждого урока, чтобы поговорить о нашем самочувствии. Это продолжалось

всего неделю, прежде чем стало ясно, даже ей, что лучше мы будем говорить о Великой депрессии,

Холокосте и о других веслых вещах, чем о наших чувствах перед всеми. Вы бы могли просто

сказать, что Кронан была опустошена. Тем не менее, когда звенит звонок в конце каждого урока, она

обычно говорит что–то вроде "Помните, девочки, я всегда здесь, если вы захотите поговорить. О чм

угодно". Но, очевидно, не о кровавом.

Остаток собрания проходит М–Е–Д–Л–Е–Н–Н–О. Ничего особенно интересного сказано не

было. Папа много улыбался. Меня часто передргивало. И прежде чем я это поняла, пришло время

для нашего последнего вопроса. Того, которого я боялась. Я даже не знаю, почему я его боялась. Не

то чтобы она знала. Но она была здесь. И этого достаточно.

Дейли была единственным учителем, с которым папа не встречался. Остальные были уже

протрты до дыр за столько лет. Антиквариат ушедшего века. Моя школа – мамонтовое кладбище.

Они бы могли использовать большой слоган на воротах академии: "Академия Брансфорд – место,

куда приезжают хорошие учителя, чтобы провести свои последние дни".

Когда мы вернулись в е класс, Дейли сидела за столом и пила из крошечного пластикового