В кольце

На балконе

Я помню отлично — на этом балконе Старушка сидела в качалке плетёной. Сверкали на солнце весёлые спицы. Внучатам вязала она рукавицы. И вился по стенке горошек капризный, А кот ярко-рыжий гулял по карнизам, Как франт, шевелил золотыми усами, Любуясь летающими голубями. Но фронт приближался. Ощерившись грозно, Фасад приютил пулемётные гнёзда, И плотно закрыты балконные двери, А в смерть той старушки не хочется верить. Фантазия, верно, простится поэту: Мне кажется, там она, в комнатке этой, За тусклым оконцем с фанерной заплатой, И что-нибудь тёплое вяжет солдатам. Блестят при коптилке проворные спицы, И кот ещё жив тот, ведь может случиться! Она свой паёк с ним, наверное, делит, И спит он в ногах у неё на постели. Но снова, окутан оранжевой дымкой, Собор наш снимает свою невидимку, И всходят на мост наши Клодтовы кони, Распахнута дверь на знакомом балконе. И вышла старушка с работой под мышкой, Седая совсем, точно белая мышка. Садится в качалку — и та уцелела! А кот ярко-рыжий скучает без дела: Ещё не сверкает в полёте фигурном Над улицей мирной серебряный турман.

Салют

О первый взрыв салюта над Невой! Среди толпы стоят у сфинксов двое: Один из них незрячий, а другой Оглох, контуженый на поле боя. Над нами залпы щёлкают бичом, И всё дрожит от музыки и света. Зелёные и красные ракеты Павлиньим распускаются хвостом. То корабли военные, линкоры Палят в честь нас и в честь самих себя. Свою победу торжествует город, И не снаряды в воздухе свистят. Нет, мир вокруг такой прекрасный, звонкий, Что хочется нам каждого обнять… А дети на руках, раскрыв глазёнки, Огни ракет пытаются поймать. Казалось, ёлка в новогодних блёстках Повисла над ликующей рекой… Так в эту ночь слепой — увидел звёзды, И гимн победе услыхал глухой.

Цикл «Полярная звезда. Триолеты» (1941–1964)

I

Содержание и форма

Я смею думать, что он кстати, Давно написанный дневник. Ещё порой земля в раскате Тревог и бурь. Дневник мой кстати: Он в настоящее проник, В нём предсказанье о закате Всего, что против нас… Не кстати ль Отредактировать дневник? Как рондо в музыке, повтор В коротком чётком триолете. Как шапка броская в газете, Умело выбранный повтор Штрихи важнейшие отметит. Но с формой я вступаю в спор, Обыгрывая свой повтор В мной обновлённом триолете.

Ночь на 22-е июня

1. «Сирень цвела, изнемогая…»

Сирень цвела, изнемогая От изобилия цветов. Такая свежая, густая, Сирень цвела, изнемогая От счастья, что она такая, Что ты сорвать её готов. Сирень цвела, изнемогая От запаха своих цветов.

2. «И кто-то ночью целовался…»

И кто-то ночью целовался — Закончили десятый класс! И белой ночи свет не гас, Пока ты с кем-то целовался… На всех углах — круженье вальса, И в каждом доме — тот же вальс. И каждый с кем-то целовался — Закончили десятый класс!

3. «Но не было её короче…»

Но не было её короче, Июньской ночи над Невой Под позолоченной иглой. Да, не было её короче, Последней этой мирной ночи. На утро — отнят наш покой… И счастья не было короче Той белой ночи над Невой!

Полярная звезда

Горит полярная звезда Там, высоко, на прежнем месте. Читают скорбные известья. Горит Полярная звезда. По ней мы путь найдём всегда — Он сердцу русскому известен. Моя Полярная звезда, Сверкай, гори на том же месте!

Остаёмся на зимовку

А дочку я не отпускаю. Разлуки не переживу. Ошибка ль это роковая, Что я тебя не отпускаю? Ещё мы ходим на Неву Гулять. И, камешки бросая, Смеёшься ты… Не отпускаю Тебя, хоть всё переживу.

В кольце

Как девичья коса, отрезан Последний путь, и мы в кольце. Но в Смольном рассуждают трезво: Трамплин к победе не отрезан. И даже бабушка в чепце Не мыслит о другом конце — Бой, только бой! Хоть путь отрезан, Мы в крепости, а не в кольце.

Горят склады

Как чёрен дым от рафинада. Мы гневно смотрим на беду. Так только может быть в аду, Чтоб тлели груды рафинада. Не сам ли чёрт приполз из ада Поджечь Бадаевские склады? Мы проживём без рафинада И стойко смотрим на беду.

Бумажные кресты

Намёк наивный на спасенье — На стёклах белые кресты! Со смертью мы теперь на «ты». Намёк наивный на спасенье… Среди вечерней темноты Они — как кладбища виденье, Не приносящие спасенья На окнах белые кресты.

Машины в очках

У всех машин, как у слепцов, Очки лиловые надеты. И мгла ползёт со всех концов. Но у машин, как у слепцов, Чутьё ползти среди домов, Минуя ямы и кюветы… У всех машин, как у слепцов, Очки лиловые надеты.

Телефон

Хоть телефон давно уж выключен, Не говори, что связи нет. Пусть ты из мирной жизни выхвачен И телефон давно уж выключен, Ты всем знакомый, всем сосед. Ведёт друг к другу вещий след. А телефон — пускай он выключен — Есть связь, хотя звонков и нет.

В фабричном клубе

Играют вальс, наивный вальс, Одной рукою на рояле. На домрах раньше здесь играли. Играют вальс, наивный вальс, Но жадно слушают все в зале. А бомба рядом взорвалась, И вальс умолк, наивный вальс, На расколовшемся рояле.

Овёс

Спасибо, что овёс не сжат. Под снегом соберём колосья, Над каждым зёрнышком дрожа. Спасибо, что овёс не сжат И кочерыжки тут лежат — Их под бомбёжкой кто-то бросил. Спасибо, что овёс не сжат: Мы с дочкой соберём колосьев!

Упал снаряд

Какой-то страшный великан, Вдруг разозлившись, топнул оземь. И дом качнулся, будто пьян. Ведь это страшный великан! В подвале задрожал топчан, Но мы пощады не попросим — Сильнее мы, чем великан, Что в жажде мести топнул оземь.

Кран

Залопотал на кухне кран И смолк. Он точно клюв лебяжий. Удавленный рукою вражьей, Умолк наш старый добрый кран. Как дорог стал воды стакан! Как часто я с тоскою глажу Давно замолкший медный кран, Холодный, точно клюв лебяжий!

Чтоб страшно не было

Дочери

Она играет всё подряд, Чтоб страшно не было, — ребёнок! И звук так мягок, чист и звонок. Она играет всё подряд. А пушки кашлянут спросонок И разом вдруг заговорят… Шопен. Бетховен. Всё подряд, Чтоб страшно не было, — ребёнок!

Халатик

Висит халатик на стене, А дом нет. Он был расколот В ночной зловещей тишине. Халатик пёстрый на стене… Как будто здесь гигантский молот Ударил! Это не во сне Висит халатик на стене, А дома нет. Он весь расколот.