В краю молчаливого эха
Шрифт:
— Тут? — не понял Фома.
— Убогий край! Пошёл бы… в Молотовку.
— Да что вы, господин хороший! — всплеснул руками парень. — Там же холодно! Мы, «белозёрские» к такому непривычные! Не выдержим… замёрзнем…
— Ясно, — усмехнулся я.
А Фома, кажется, радовался, что кто-то интересуется его персоной.
— А куда ещё идти-то? — продолжал он разглагольствовать. — В Верещагино? По Железному тракту? Вот то ж я и пошёл было… Благо, летом. Иначе бы все ноги сломал на скалах. Или в пропасть бахнулся… Там ветра дикие!
Верещагино? Верещагино?
— А в столицу? — снова спросил я.
— Да в столице таких, как я — пруд пруди!
— Ты прав… что тут скрывать. А на иные аллоды? — не сдавался я, «пытая» Фому.
— Всё в деньги упирается. Чтобы на корабле плыть — надо заплатить.
— Гм! И что же тебя вдруг понесло по Железному тракту?
— Так батюшка мой определил. Караван торговый пробирался. Я и увязался с ним. Зашли в Верещагино — ну городок, я вам скажу! Как там люди выживают! Я в пещеры — ни ногой. Страсть как боюсь! А они там по полдня! Да и больше бывает!
— Каждому своё.
— Верно-верно! Вот и пошёл с караванам дальше. Через Калинов мост, Жодино… так и доплентался до Старой слободки. Тут и остался… И уж-но два годика, почитай, служу в «Белом единороге».
— А домой не тянет?
— Скучаю за мамкой… Но я вот что решил: чуток денег скоплю, пойду к морю. Янтарь добывать. Говорят, на сём деле многие обогатились.
Я тихо рассмеялся. Фома подкупал свой открытостью и юношеской наивностью.
— Ясно… Ну, давай свой рассольничек.
— А пирожочков с зайчатенкой не желаете?
— Гм!.. Неси. Попробуем.
— Трубочку раскурить?
— Ты, братец, видно забыл, что мы этим не балуемся.
Фома кивнул и скрылся с глаз.
Ладно, вернёмся к своим делам, — стал я снова пытаться размышлять. — Что мы имеем? А имеем то, что просто топчемся на месте.
Я тяжко вздохнул и поглядел в окно.
Странно… очень странно… Как-то не так… Всё не так.
Вот смотри, Бор: сам Иван Бобровский говорит, что ему «остобрыдло» не только Темноводье, но и Кватох. И тут моё предложение… Казалось бы, он первым делом должен был его отвергнуть. А нет!
Спрашивается: почему он согласился? А ведь он согласился. Пусть пока не сказал этого вслух, однако факт остаётся фактом.
И ты, Бор, считаешь это не странным поведением? Разве оно не выглядит нелогичным?
Тут к нам подошёл Фома. Он живо смахнул чистеньким полотенцем невидимую пыль со стола и поставил на него огромную супницу. Из-под полуприкрытой крышки вверх поднимался густой пар. Паренёк расставил глубокие тарелки, разлил черпаком рассольник и пошёл за пирожками.
Прутик наклонился и стал принюхиваться.
— Вкуснятина, — блаженно улыбаясь, проговорил он.
— Наверное, — я пожал плечами.
Мои мысли сейчас были совсем не о еде. Они толкались, шептались, бродили туда-сюда и мне всё никак не удавалось построить из них что-то удобоваримое.
«А вот, Бор, ты ещё
про эльфов забыл. Я уверен, что Бобровский встречался и с Питтом, и с Шарлем. И те его «окучивали»… и… и? Опять загвоздка! Опять что-то не срастается. Почему с одной стороны ди Дазирэ сами лезут в доверие к Бобровскому-младшему, а с другой подсылают меня делать тоже самое?Что у них не вышло? Неужто Иван им не доверяет? Да и с этим Калистром ди Дусером мутная история…
Для чего, спрашивается, Бобровский пригласил в свой дом представителя опального Дома? И где он его прячет?
О, Тенсес! Что-то я недопонимаю. Что-то упускаю…»
— Вам не нравится рассольник? — грустно спросил Фома.
Оказывается он стоял справа от меня и глядел, как я растерянно ковыряюсь ложкой в тарелке.
— Что? А-а… нет, братец, то я… то я ещё не проснулся.
— Может, полугара? Или варенухи?
— С утра не употребляю.
Фома вновь кивнул и куда-то скрылся.
Этот малый сбил меня с мысли… О чём я думал? О Бобровском… Бобровском…
Кстати, отец Бобровского… Стефан… тоже тёмная страничка. Меня ведь до сих пор не покидает чувство, что он и есть тот самый Белый Витязь. Конечно бы доказательств достать… а то…
Ладно, что мы имеем по Бобровскому-старшему?
Он не благоволит (это если говорить мягко) к эльфам. Тут что-то из прошлого… может из-за той Ядвиги, что якшалась с ди Дусерами… Надо будет как-то всё же прояснить, в чём причина «нелюбви».
А Иван напротив — вроде как поддерживает связи с эльфами. С теми же ди Дазирэ… Это очевидно, результат того, что «царевич» в своё время обучался в их университете. Так ведь, кажется, было… Это его покойная мать настояла, а Стефан отчего-то согласился, и вот их сын Иван отправился не в Новоград, а на Тенебру… И выходит так, что поскольку он провёл в эльфийской среде достаточно много времени, то насмотрелся на их образ жизни… и… и…
Та твою-то мать! Что «и»? И пошептаться не с кем! Вот незадача!
— Вот он… тот человек, о котором я рассказывал!
Я аж вздрогнул. Откуда не возьмись подле нашего стола выросла фигура Платона Бочарова. Он широко улыбался и хлопал при этом рукой по плечу одного из трёх гибберлингов, стоявших рядом с ним.
— Это он… Бор! Славный парень, я вам скажу! Таких бы в моё время, и мы бы… ух!
Что «ух», я так и не понял. Гибберлинги тут же подошли ближе и дружелюбно оскалились.
— Что-то вы к нам не торопились, — сказал тот, которого хлопали по плечу. — Мы — Ушлые.
Я встал и жестом пригласил гостей сесть за стол.
— Собирался… как раз вот сегодня и собирался вас навестить.
— А вы знакомы? — удивился Платон. Кажется, он был немного «навеселе».
— Заочно… Теперь разбойников на тракте стало поменьше, — продолжали Ушлые, присаживаясь на скамью. Бочаров рухнул рядом с Прутиком. — А следовательно наш торговый оборот…
— Место одних могут легко занять другие, — отвечал я, подавая знак Фоме.
Тот сразу сообразил, что от него требуется и скрылся в подклете.