В краю молчаливого эха

— Да-а пошёл ты! — просипел Яков. — Белый Витязь ить тобя ещё найдёт!

Глаза Бора стали злыми. Он отшвырнул башку Северского и схватил Качалова за грудки.

— Не стоит меня пугать, — свирепо прошипел он. — Ты не в том положении. Зачем напали на парня?

Качалов промолчал. Его бледные губы сжались в тонкую полоску, глаза опустились к долу.

Бор разжал кулак. Его пальцы потянулись к шее Якова, нащупали тонкую серебряную цепочку, и тут же резко выдернули на свет небольшой кулончик в виде головы волка.

— Наследники Валира, — усмехнулся северянин. — И что же? В жилах вашего Белого Витязя действительно течёт кровь древних императоров?

— Смейся, смейся… твоя сейчас взяла…

— А если я серьёзно?

— Рано или поздно, но мы победим. Восторжествует правда…

— Какая правда? — нахмурился Бор. Он почувствовал, что где-то упустил нить беседы. — Ты что несёшь?

— Пёс безродный! — скулы Качалова заходили, словно кузнечные меха. — Мало вас выгоняли на Ингос! Жаль что все там не сдохли!

Он попытался плюнуть в лицо северянину, но слюны не хватало и ничего толком не вышло.

Бор сжал кулак. Он был готов ударить Якова, но тут же сам себя осадил. Подобное действие выдавало бы его слабость.

— Ладно… ладно… Мне говорить ты не хочешь… и я догадываюсь почему… Боишься Голубя? Расторгуева?

Качалов вздрогнул и испуганно поглядел на Бора.

— Вот что: передам-ка я тебя командору Никитову, — ледяным тоном проговорил северянин. — Пусть он с тобой по-свойски и потолкует. Ему тоже хотелось бы узнать про Белого Витязя да про его делишки. Или знаешь что? Пошлю-ка я весточку в Новоград, в Сыскной приказ. Пусть пришлют заплечных дел мастеров.

Качалов напрягся и вдруг резким неожиданным движением схватился за кисть северянина, за ту руку, что сжимала нож. В следующее мгновение холодное лезвие вошло в горло Якова.

— Твою-то мать! — воскликнул Бор, брезгливо разжимая пальцы. — Вот же…

Северянин выругался, кажется, на гибберлингском. Потом резко развернулся к Прутику. Семён испугано попятился, глядя на побледневшее лицо Якова. Изо рта последнего потянулась густая тёмная пузырящаяся жижа.

— Кровь? Это кровь? — ойкнул Прутик.

Бор от досады пнул ногой хрипящего Качалова.

— Нет, это свекольный сок! — бросил северянин, в душе продолжая ругаться последними словами.

Через пару минут он кое-как успокоился, вернулся к убитому и вытянул нож.

— Нихаз вас всех подери! — бормотал северянин, вытирая лезвие о куртку Качалова. — Не захотели рассказывать… Но да я и так догадливый.

Бор повернулся к бледному перепуганному Прутику и сердито бросил:

— Кстати! Я тебе говорил, чтобы ты сам не шастал по слободке?

Семён быстро-быстро закивал головой.

— Какого же ты… ты… ты…

Глаза северянина сердито засверкали. Он захлебнулся в словах и громко засопел.

— Извините… извините… я не думал… даже не полагал…

— Не думал он! Да и я хорош!

— А зачем они вообще на меня набросились?

— Зачем? Наверное, хотели выпотрошить из тебя всё, что нам ведомо про них… про Белого Витязя…

— Но а что нам известно?

Бор не ответил. Он всё ещё оглядывал место стычки, покусывая губы.

— Пожалуй, — с неохотой сказал Бор, — я догадываюсь, кто скрывается под маской Белого Витязя.

— Догадываетесь? И кто?

— Один мой знакомец… Мы с ним повстречались на Новой Земле.

— Это… это Голубь?

— А ты, вижу, не глухой. Вот что… идём-ка к Никитову, — приказным тоном сказал северянин. — Надо бы его сюда позвать да показать.

— А как вы узнали, что меня схватили? Следили за мной? — нельзя было сказать, что Прутик пришёл в себя.

Перед его глазами всё ещё стояли жуткие картины жестокого убийства Бором Часлава Северского. Но мозг сам собой отделил эти воспоминания от текущей реальности, как бы пряча в далёкий сундук. Словно это всё происходило не в присутствии Семёна. Или же было во сне… Или вообще не было…

«Да-да, этого не было… не могло быть! — Прутик держался из последних сил. — А если и было, то так надо! Всё правильно… всё верно».

— Как я узнал? — Бор нахмурился и даже улыбнулся.

Перед Семёном стоял привычный его взгляду северянин. Простой… открытый… немного суровый… И не было никаких убийств. Не было!

— Вороны рассказали, — отвечал Бор, похлопывая Прутика по плечу своей окровавленной ладонью.

— Какие вороны? — не понял парень.

Северянин как-то странно усмехнулся и погладил рукоять фальшиона.

— Да есть тут одни… Я их отправил приглядывать за тобой.

— Птицы? Вы говорите о птицах?

— О друзьях, — с каким-то подвохом отвечал Бор. И тут же сменил тему: — Вот что, друг мой, ты ведь спрашивал когда нам в путь?

— А-а… — Прутик впал в лёгкий ступор.

— Будь готов к тому, что мы в скором времени кое-куда пойдём… У нас с тобой ещё куча всяких дел.

После этих слов северянин скорчил хитроватую мину и пошёл к дому командора…

Часть 3. Запретные межники

1

Левая рука неприятно ныла, млела. Это началось ещё вчера. Первосвет вновь потёр кисть, словно это как-то должно было помочь, а затем принялся сжимать-разжимать кулак.

«Эх, дурень! — сердито ругал он самого себя. — Надо было у того дикого друида… Замяты… порошка лечебного попросить. Может, травки какой…»

Первосвет поморщился. А перед внутренним взором встал образ что-то собирающего в густых зарослях папоротника сиверийца.

Боль резко утихла. Даже голове сразу полегчало.

Стояло тихое утро. Небо едва-едва заалело, ещё даже не проснулись птицы. Над тёмной неподвижной водой Ольшанки — старицы Речицы — медленно вздымались клубы тумана. День обещал быть тёплым.

Если присмотреться, то подле плавней противоположного бережка можно было разглядеть характерные бобровые домики — конусообразные навалы хвороста и веток, перемазанные илом, прозываемые среди «жодинцев» — курнями. В зиму, говорят, над ними хорошо видно поднимающийся вверх пар (или курящийся дымок). Всю ночь Первосвет слышал, как эти зверьки неустанно грызли стволы деревьев. А те потом печально скрипели, падая наземь.