В краю молочных рек

В тринадцать он понял, что больше не хочет сопровождать отца, не хочет следовать всем этим правилам, стоять на службах, делать вид, что молится. Ему претила сама мысль участвовать в том, что происходило вокруг, – он знал, на что способен отец, и потому его благочестивое поведение в церкви бесило, Диме хотелось крикнуть: эй, да посмотрите же, он совсем не такой! Ну как же вы не видите?

Но он, конечно, этого не делал. Ошибочно или нет, он думал, что все друзья отца, все случайно встреченные прихожане ничуть не лучше его и уж точно не встанут на сторону сына, который осмеливается спорить с родителем. Тем более что он несколько раз слышал, как знакомые отца обсуждают с ним собственных детей – в какой строгости их держат. И хотя это стоило многих слез и наказаний, в итоге он смог защитить себя. Однажды, когда он вновь не захотел никуда ехать с отцом, тот пришел в ярость, набросился на него с кулаками и, легко подняв в воздух за грудки, стал трясти. Дима видел, что еще немного, и он со всей силы ударит его по лицу, но в последний момент отец почему-то остановился и просто швырнул его на пол, процедив сквозь зубы: «Бог с тобой. Делай, как знаешь, расти, как хочешь». И вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Несколько лет они жили, почти не общаясь, только по крайней необходимости. Отец больше не нападал на него, просто оставлял немного денег на карманные расходы. Дима был предоставлен сам себе, он много гулял, много слушал музыку, много читал. Это было отличное время – он даже стал хорошо успевать по разным предметам. Раньше он не любил учиться, отец заставлял это делать под страхом наказаний, но теперь все поменялось. Он завел нескольких приятелей, с которыми бродил по городу, смотрел кино, играл в приставку.

Все изменилось накануне шестнадцатилетия. Как-то вечером они вместе с другом, Владом, смотрели очередную американскую комедию. Пили пиво, смеялись, обсуждали актрис. Все как всегда. Стоял конец лета, и было так жарко, что ближе к ночи от духоты и алкоголя Влада совсем развезло. Он снял футболку, скомкал ее, бросил в угол. Потом сел на диван и практически сразу заснул, съехав по стене на Димино плечо. Не вполне понимая себя, вернее, ни о чем не задумываясь, Дима обнял Влада, посмотрел на него, спящего, сверху вниз, и в этот момент время как будто замедлилось. По стене скользил свет от телевизора, белый и голубой. Городской шум заполнял комнату. На экране, надрываясь, беззвучно хохотал парень с потным лицом. У Влада красивое лицо.

Дима понял, что бессмысленно с собой препираться. На самом деле он давно все про себя знал, но не хотел это знание принимать. Как будто, если что-то не облечь в слова, этого не существует. Выключив телевизор, уложив Влада на диван, он лег с ним «валетом» и стал смотреть в потолок. Часы тикали. Странным усиленным эхом доносились с улицы шаги. Ему хотелось дотронуться до Влада, провести рукой по его ногам, по его груди, хотелось долго его целовать. От стыда крутило в животе. Нужно было скорее сбежать, а лучше провалиться сквозь землю.

В тот раз ничего не случилось и не могло случиться. У Влада была девушка, так что неловких сцен, как в кино, ни счастливых, ни несчастных, не было. Но каким-то образом то, что Дима понял про себя, стало вдруг известно всем, как будто люди почуяли эту перемену. Новость о том, что он гей, словно горела у него на лбу, хотя, как ему казалось, он ничего не менял в своем поведении. Но слухи в школе пошли – кто-то стал сторониться его, в том числе Влад, а кто-то начал намеренно задирать, искать конфликта. Так стал себя вести и отец. Дима понимал, что теперь у отца есть все основания не любить и даже ненавидеть его.

В итоге он остался один. Тот круг общения, который у него сложился, рассыпался сам, от кого-то Дима отказался по своей воле – если уж все вокруг рушится, пусть рушится до конца. Он стал красить волосы то в голубой, то в розовый, то в зеленый цвет. Он проколол уши, язык. Пирсинг Дима не носил постоянно, а надевал по настроению. Он хотел набить «рукава», но денег на это не хватало – отец почти перестал оставлять ему хоть что-то, а заработок полулегального курьера был смешным.

Возможность что-то быстро в себе менять давала ему спокойствие и одновременно выделяла из толпы – так как у него совершенно отличная от других жизнь, то и выглядеть он может позволить себе как угодно. Из-за этого в школе к нему постоянно приставали, смеялись в глаза и за глаза, крали его вещи, клеили стикеры с надписью «педик» на рюкзак. Не проходило месяца, чтобы он с кем-то не подрался. Драки эти были заведомо проигранными – он не мог хоть кому-то ответить как следует, потому что в момент, когда он начинал одерживать верх, на помощь обидчику приходили друзья, набрасывались на Диму вдвоем, втроем. Он быстро это понял и стал стараться избегать открытых конфликтов, но это получалось плохо.

Однажды он все же не удержался и отделал одного парня, когда тот дал ему подзатыльник на перемене, обложив матом, – день тогда не задался с самого утра. В результате он разбил пацану нос, от неожиданности у того даже потекли слезы. Дима был доволен собой – ровно до того момента, как, выйдя из школы, не пошел мимо гаражей, где всегда ходил. Там из-за поворота на него набросились четверо парней во главе с тем самым побитым учеником. Драки никакой не было – Диму свалили с нескольких ударов, а затем просто пинали ногами, пока на шум не собрались прохожие.

Домой он еле добрался. Одежда была испачкана грязью и кровью, лицо распухло, тело казалось одним куском боли. Он сразу же пошел в ванную, разделся, стал умываться. Он плакал не от боли, а от безысходности – ему хотелось кричать в голос. Вдруг дверь в ванную открыл отец – судя по взгляду, он был пьян, но еще в себе – и когда увидел его распухшее лицо, то, скривив губы, бросил: «Ты что тут ревешь как баба? Значит, правильно тебя отделали, раз такой слабый». Потом добавил, что если еще раз увидит его заплаканным, то сам добавит, и захлопнул дверь.

После этого случая Дима начал вести блог в интернете, чтобы хоть как-то спастись от одиночества и справиться с хаосом в голове. В дневнике он ничего не выдумывал, рассказывал о себе, о школе, о скандалах с отцом. Его изредка кто-то комментировал, сочувствовал, он даже вступил в переписку с несколькими людьми – это ему помогало оставаться на плаву и не сходить с ума окончательно. Некоторые предлагали встретиться вживую, но Дима отказывался – на самом деле ему было стыдно за свой блог, за свою слабость, и если в общении по интернету еще можно было постараться сохранить лицо, то при обычной встрече он наверняка будет чувствовать себя униженным, сочувствие станет доказательством его неполноценности. И все же именно блог в конечном счете повлиял на его жизнь – на то, где он оказался сейчас.

Однажды он получил личное сообщение – оно пришло от «Пришествия». О «Пришествии» он читал на нескольких сайтах, но никогда им особо не интересовался. В письме подробно рассказывалось о «семье», говорилось, что они готовы принять каждого, с кем несправедливо обращаются, кого притесняют, преследуют, вне зависимости от цвета кожи, ориентации и других вещей. Также подробно описывалось, как устроена жизнь в «Пришествии», где находится их лагерь. В конце сообщения Диму приглашали присоединиться к семье, обещая принятие и уважение.

Сначала он отмахнулся от письма – идея вступить в секту вызвала у него нервный смех, с него было достаточно того, что отец ушел в религию. Но каждый раз, когда в его жизни случалось что-то плохое, Дима мысленно возвращался к этому сообщению. И однажды, когда вокруг все было хуже некуда, он вступил в переписку с неизвестным собеседником оттуда.

Дима был саркастически настроен – высмеивал правила секты, высмеивал ее открытость и толерантность, высмеивал Лидера. И хотя порой он был намеренно груб – от собственной грубости ему становилось легче, – с ним разговаривали неизменно вежливо и терпеливо. А еще его спрашивали, как прошел день, что было в школе, в порядке ли настроение. Это подкупало, хотя Дима и не хотел себе в этом признаваться.