В кроличьей норе

Панси щурится — ему до Малфоя не хватает немного всего. Волосы светлые, но не цвета снега; кожа с отливом болезненно желтого, не бледно-аристократическая; не такие узкие плечи, хотя ключицы заметно проступают над вырезом футболки. Красивый, но будто грубовато, небрежно сколоченный.

Но главное в глазах: холодные, ледяные, но не северно-серые, а небесно зимние — и кромка льда обломками по краю радужки.

— Ну. А ты кто, нахрен, еще такая?

— Меня зовут Панси.

Паркинсон не торопится развивать разговор, скорее упивается эфемерным сходством с тем, кто остался тринадцать лет назад, и собственными воспоминаниями.

Нейтану просто плевать. У него зрачки расширены, он в своей вселенной.

Худые пальцы рвано комкают сигарету между ногтей, едва не обламывая при каждом повороте.

Они сидят на каменном парапете парковки Блэквелла, почти соприкасаясь коленями, каждый в собственном мире.

— Ты напоминаешь мне одного человека, — шепчет Панси едва слышно, заставляя Прескотта очнуться от туманного сна. — Он такой же талантливый и такой же растоптанный.

Нейтан не возражает, зачарованно глядя на странную девочку в чужеродной одежде с чужого плеча.

Паркинсон делает длинную паузу, обдумывая сказанные слова.

Люциус Малфой залюбил Драко; задушил больной, болезненной любовью, основанной на кровном родстве и чистоте семьи. Он из сына манекен сделал, повод для гордости, достойного представителя рода, но не человека.

Да он человека-то в Драко и не видел.

И сгубил лишней заботой и строгостью, превратил в сноба и гордеца. Чтобы потом уронить с пьедестала.

Шон Прескотт сына своего ненавидел с первого же дня рождения и сделал все, чтобы о том знал весь город. Он из Нейта мальчика для битья сделал, грушу для гнева — и все по тому же поводу: честь семьи.

Да зачем она, к чему она вообще, если мальчишек ломает вскользь и в калек превращает?

Панси на Нейтана смотрит с почти незнакомой жалостью и руку тянет, приложить к щеке.

— Я не знаю тебя, — выдыхает парень, боясь спугнуть легкое, незнакомое до этого, ощущение.

Нейтан сигарету поджигает нервным, смазанным движением (Панси едва удерживается от того, чтобы из палочки высечь искры огня); курит быстро, отрывками.

Паркинсон пожимает плечами.

— А я тебя, кажется, знаю.

И неожиданно для себя перехватывает сигарету, прижимает к губам, вдыхая обжигающий никотин. Дым заполняет легкие, сворачивается клубами.

Панси, наверное, начинает понимать, почему Хлоя курит: так легче.

Драко, ее серебряный дракон, так далеко/так давно, она ему уже ничем не поможет. Но Нейтана еще можно спасти.

— В любом случае, наркотики не выход, как бы хреново ты себя не чувствовал, ладно? Так что завязывай.

Панси поднимается и хочет уйти, но в последний момент бросает через плечо:

— Знаешь, отец моего знакомого приказал ему убить человека. Так что, может быть, твой не так уж и плох?

Нейтан молчит, глядя куда-то мимо. Паркинсон пожимает плечами и делает шаг по траве.

— Эй, подожди. Дай свой номер. Я хочу тебе позвонить.

— У меня нет телефона. Не умею им пользоваться.

Она уходит, гордо выпрямив спину, но в тайне надеется, что Нейт найдет ее и так.

========== 5. ==========

Из новых подруг Панси, конечно, больше нравится собранная звездочка Рэйчел, но как-то так получается, что она все чаще оказывается в разбитом пикапе.

Без Эмбер.

Первое время им с Хлоей разговоры заменяет дым сигарет (Паркинсон курит тоже — даже больше), который быстро заполняет салон и так же стремительно улетучивается сквозь открытые окна. Но молчать всегда просто глупо.

— Вы с Рэйчел давно знакомы? — самый нейтральный вопрос, что приходит волшебнице в голову. Она постукивает ногтями по приборной панели, но Прайс не психует, вопреки обыкновению.

— Мы пиздецки много прошли с ней. Такое, что тебе и не снилось, — она отвечает резко, даже грубо и преувеличено внимательно смотрит на дорогу.

Панси про себе смеется. Причины две. Во-первых, она это видела такое, чего девочки-магглы и в кошмарах представить себе не могли (отзвуками прошлого зелёные лучи смертельных заклинаний и отец в страшной маске).

Во-вторых, Паркинсон не дурочка: давно заметила тоскливые взгляды, случайные фразы и прикосновения — Хлоя в Рэйчел с головой утонула, Хлоя в Рэйчел влюбилась по уши.

И ревнует.

Панси свалилась на их головы вся такая экзотичная, непохожая на других, волшебница; и у Эмбер глаза засветились, в ее светлой головке закрутилось сотни идей для новых приключений и неприятностей.

А раньше самым главным была Хлоя.

— Хлоя, — тянет Паркинсон, поджигая сигарету кончиком волшебной палочки. — Я не по девочкам. Мне Нейт нравится.

Забавно смотреть, как у Прайс глаза голубые под цвет волос округляются, и выдыхать безнаказанно ей в лицо струйку дыма. Она рукой бьет по рулю и улыбается как-то глупо:

— Черт, подруга… Какого хрена ты не сказала сразу? — И тут же хмурится: — Нейт? Нейтан Пресскотт? Да ты, нахрен, с ума сошла?

Панси закатывает глаза и думает, а что бы Хлоя сказала о Драко? Ведь Нейтан по сравнению с ним тот еще цветочек.

— Он же нарик, у них ничего святого нет! — разоряется Прайс, размахивая руками и едва успевая рулить. Паркинсон судорожно пытается вспомнить заклинание срочной реанимации. — Поверь мне, я знаю, я уже видела это! Мама Рэйчел…

Хлоя обрывается, тяжело дыша, и избегает смотреть подруге в глаза.

— Миссис Эмбер? Вот уж кто не похож на наркоманку, — роняет Панси, почти уверенная, что Прайс не сдержится и выложит все: бывшая слизеринка к себе располагать умеет, если ей нужно.

А еще ей так хочется узнать тайну этих девчонок, чтобы стать совсем их, совсем как они. Чтобы они действительно стали теми лучшими подругами, каких у Панс никогда не было.

Но… что сказала бы мама?

— Миссис Эмбер Рэйчел — никто. Ее настающую мать зовут Сэра и она хуева наркоманка, — выдыхает, ломается Хлоя. Образ строгой мамы, поджимающей губы, у Паркинсон уплывает куда-то вглубь сознания.

К черту волшебников, чистую кровь и честь семьи. Пора это все за спиной оставить.

— Когда Рэйчел была маленькой, Сэра творила пиздец: доводила ее отца буквально до нервных срывов, едва не убила себя и дочь… Они ебнутая на все голову. Она сама от дочери отказалась. Но потом… — Прайс молчит долго, машину паркует около «Двух китов». — Ладно, если рассказывать, так все.