В круге света

Я бросаюсь к двери на террасу; я бегу, боясь, что Марк меня опередит, удержит; я только одного хочу, уже не сознанием – сознание где-то вне меня, а кожей, сердцем, пересохшим ртом, руками, цепляющимися за пустоту,

– хочу уйти, уйти куда угодно от осколков моего разбитого мира. Но я не могу уйти, я топчусь на мосте, задыхаясь от нечеловеческих усилий, а звенящие, сверкающие осколки со всех сторон рушатся на меня, впиваются в тело, в мозг, я слепну, я глохну, я немею от яростной, беспощадной боли, я уже не в силах произнести хоть слово, не в силах молить о пощаде и только кричу, кричу нечеловеческим криком, как двадцать лет назад. И, как тогда, спасительная тяжелая тьма наплывает на меня, наконец-то избавляя от пытки...

Начинало смеркаться, в глубине комнаты было уже совсем темно, и Робер включил настольную лампу у дивана.

– Клод все равно скоро проснется, – сказал он. – Я дал ему очень небольшую дозу.

Констанс смотрела на серое, осунувшееся лицо Клода – лишь легкое подергивание век говорило о том, что он жив.

– Все же я не понимаю, Робер, – тихо произнесла она, – как дошло до этого. Я ведь все время чувствовала, что ему плохо. А вы... разве вы не чувствовали?

Робер колебался.

– Видите ли, это был очень сложный эксперимент... – Он вдруг замолчал.

Констанс повернулась к нему.

– Сложный эксперимент? – медленно переспросила она. – Но ведь речь шла просто о гипнотическом внушении!

– Это и было гипнотическим внушением, – Робер шарил по карманам, ища спички. – Только не простыл... Ну, вы же знаете, с Клодом ничто не просто.

– Да. Так что же все-таки? – Констанс глядела ему прямо в глаза.

– Я не мог просто внушить ему, чтоб он забыл. Или переменил мнение. Это была его idee fixe, центр его жизненной философии... Ну, все это, с телепатией, с подлинной связью между близкими людьми, с очагами сопротивления... Надо было наглядно показать ему, что получится, если Светлый Круг...

– Пожалуйста, продолжайте, – без выражения сказала Констанс.

– Ну, если Светлый Круг окажется реальностью... в условиях... в условиях третьей мировой войны. Если все кругом погибнут, а останемся лишь мы, которых он держит своей любовью. И все будет зависеть от его любви и нашего взаимопонимания.

Констанс долго молчала, опустив голову.

– Я не понимаю, как это было возможно, – наконец сказала она.

– Ну, я все заранее продумал и подготовил... Гипноз... И потому у нас с ним ведь существовала прочная телепатическая связь, так что я мог в известной степени контролировать опыт... Ему я обещал продемонстрировать опыты с электродами... Это я тоже делал для перебивки, вызывал различные воспоминания...

– Значит, Клод все это время был уверен, что началась война? – ровный голос Констанс слегка дрогнул, она откашлялась. – Но ведь война была его постоянным кошмаром, из страха перед войной он и придумал всю свою теорию! Теперь я понимаю... Боже, Робер, вы не должны были этого делать! Это может его убить!

– Я... нет, я в самом деле не подозревал, что он до такой степени болен страхом перед войной. У него все сводилось к мыслям о войне и к воспоминаниям о лагере.

– Вы-то знаете, что он пережил...

– Но я был вместе с ним, и Марсель, и многие другие, и мы в общем-то довольно редко об этом думаем.

– Он никогда не забывал. Не мог забыть.

– Теперь я вижу... Констанс, он, кажется, просыпается!

Дыхание Клода стало неровным, он пошевельнулся и простонал. Робер и Констанс молча стояли у дивана и ждали. Клод открыл глаза и сейчас же, вскрикнув, зажмурился.

– Клод, милый, что с тобой? – тихо спросила Констанс.

– Ты не ушла... и напрасно, – пробормотал Клод, не открывая глаз; лицо его было искажено судорогой глубокого страдания.

– У тебя глаза болят? Попробуй открыть глаза, Клод, пожалуйста, попробуй.

Клод осторожно приоткрыл глаза и сразу же, щурясь, сел на диване. Вид у него был растерянный.

– Подождите... Значит, это все-таки была нейтронная бомба?

Робер прикусил губу.

– Послушай, Клод, мы должны тебе объяснить... – начал он.

Клод внезапно встал и, нетвердо ступая, подошел к окну. В Люксембургском саду серели прозрачные летние сумерки. На аллее играли дети, их звонкий смех, приглушенный шелестом листвы и шорохом автомобильных шин, доносился в окно кабинета, на четвертый этаж старого дома на улице Вожирар. Клод постоял с минуту, потом вернулся и лег на диван.

– Что со мной было? – еле слышно проговорил он, не открывая глаз. – Я... я болен?

– Нет... Ты помнишь, что мы с тобой уговорились встретиться сегодня утром?

– Сегодня утром? – ошеломленно переспросил Клод. – Нет...

– Ну, так вот, сегодня утром, в десять часов, ты приехал ко мне, – хмурясь, сказал Робер. – Твоя машина стоит и сейчас за углом, на улице Бонапарта. Ты поднялся ко мне и все это время провел в моей лаборатории. Сейчас девять часов вечера. Последний час ты проспал. Опыт продолжался около десяти часов. Констанс почувствовала, что тебе плохо, и приехала.

– Какой опыт? – очень тихо спросил Клод.

Робер сделал жест отчаяния.

– Констанс, я больше не могу! Объясните ему, бога ради!

Констанс взяла Клода за руку.

– Только не волнуйся, теперь все уже позади. И не сердись на Робера, он сам жалеет, что все так получилось...

Клод вскочил. На лбу у него заблестели крупные капли пота.

– Значит, опыт? – задыхаясь, спросил он. – Гипноз? И электроды на височных долях? Только и всего?

– Клод, ты должен понять... – начал Робер.

Клод провел рукой по мокрому лбу.

– Опыт... – прошептал он. – Опыт... Я всегда восхищался твоим умом, Робер! До такого эсэсовцам, конечно, не додуматься! Правда, эсэсовцы меня не знали так хорошо, как ты... Тебе легче было добраться до самой глубины... и все уничтожить... все... до конца...

– Я не хотел, Клод... – пробормотал Робер. – Но я должен был тебе это сказать. Я хотел, чтоб ты понял...

– И ты это сделал! Талантливо сделал! Я все понял, не беспокойся. Прекрасный урок с наглядными пособиями.

Он нагнулся, ища туфли. Робер и Констанс встревоженно переглянулись.

– Что ты хочешь делать, Клод? – спросила Констанс.

Клод завязал шнурки туфель, встал, надел пиджак, висевший на спинке стула. Он был по-прежнему очень бледен и не поднимал глаз.

– Я поеду домой, – глухо проговорил он. – Сюда, в город. Мне нужно побыть одному и подумать.

– Я с тобой, – сказала Констанс.

– Нет! – Клод покачал головой. – Я должен быть один. Даже без тебя. Не сердись, иначе я не могу.