Въ л?то семь тысячъ сто четырнадцатое…
Шрифт:
— И тебе здравия, Иване! Помогай тебе Господь — и, на рефлексах тёзки — сдёрнутая с головы кудлатая шапка и поясной поклон. Это в прошлой жизни я был много повидавшим в жизни стариком-пенсионером. Здесь и сейчас — я обычный подросток, и если взрослый мужик — оп, не оговориться бы: назвать стрельца, да и другого служивого человека «мужиком», это значит нарваться на неприятности: здесь мужики либо, как в поговорке, землю пашут, либо же они мужики торговые, статусом до купца-«торгового гостя» несколько не дотягивающие, но также пробавляющиеся куплей-продажей — если старший мужчина снисходит до знакомства с пареньком, то хлопец не может не показать, как ему приятно такое уважение.
Трифон тем временем присел на колоду, успешно притворяющуюся лафетом и вновь обратился ко мне:
— А где же батька-то? Я ить Тимоху с самого Рождества не видал: как тогда гулеванили, так с тех пор вы с ним и пропали. Я уж мыслил, что вобрат в
— А нету его, дядь Трифон. В зиму от горячки преставился.
Оба стрельца смущённо крякнули, перекрестились, стянув шапки и пробормотав положенное «упокой, Господи, раба…».
— А ты ж чего меня не сыскал? Эвон сколь времени прошло. Вместе и голов — вполголоду, и холод — в полхолоду, аль не ведаешь того?
— Так ведь матушки покойной брат ещё допрежь того сыскался. Он-то из её братьёв меньшой были уж давно долю искать пошёл. Бродяжничал да скоморошничал, а как Государь Димитрий Иоаннович повелел боле ту скоморошью братию не утеснять, так они всей ватагой на Москву и подались. Сами поди ведаете, что все деньги на Москве крутятся, из калиты в калиту пересыпаются. Вот как раз в Рождество отец его и признал, когда тот плясал да глумы орал. А на чужой стороне свой своему поневоле брат. И ходил вуй Глеб к нам на пушкарскую слободу дважды, а как в третий раз пришёл нескоро — а отец успел лихоманку подхватить и в четыре дня помер. Как раз его в гроб положили. А вуй и на поминки денег отсыпал — в ту пору заработок у него хороший был, — и меня к ремеслу своему пристроил. Потому как в пушкарской слободе искусство пушки лить да из них палить от отца к родным детям передаётся. А я-то пришлый. Был отец жив — учить-то начал, да доучить не успел…
— Ты, Стёпка, вот что. Послушай моего совета: шёл бы ты обратно в Орёл, до дому. Сейчас уже на подножном корму не пропадёшь, да и мы промеж себя тебе харчей в путь насобираем. Верно говоришь: на чужой стороне свой своему брат. А в Орле надобно тебе к пушкарскому голове явиться и рассказать про Тимоху-то. А то ведь выходит, что его могут в нетях посчитать и избу вашу с землицей продадут — и останешься ты ходить меж двор. А так тебя заместо батьки впишут да к делу пристроят. Орёл не Москва, там русский за русского держится, ибо Дикое Поле недалече. А пока не уйдёшь, держись меня: где один прокормится, там и на двоих хлебушка хватит…
[1] Набивная бумага — хлопчатобумажная ткань с печатным рисунком, например, ситец. В описываемый период на Руси, да и в Европе — редкий и дорогой товар. Поскольку ближайший хлопок культивировался в Средней Азии, то хлопчатобумажные ткани были исключительно импортными, индийского и персидского производства.
[2] То есть десять московских копеек. Нужно учитывать, что в то время монеты номиналом в 2 алтын (3 копейки) не чеканились, так что Глеб хочет получить с купца двадцать денег. Вообще-то неплохо: лет за двадцать до того «монетизированная» часть царского жалования помещику-воину конной рати составляла в среднем четыре рубля в год. Но на то он и помещик, что был испомещён на время службы деревенькой, жители которой должны были кормить и его, и семейство…
[3] Скамар — то же, что и скоморох, унизительно-насмешливая форма обращения. Хотя во время правления царя Дмитрия прежние гонения на скоморохов и прекратились (после Смуты начались вновь), но многие продолжали относиться к им как к антисоциальным элементам, каковыми они, собственно, и были.
[4] Раскат, он же барбет — каменная или земляная насыпь-площадка для установки пушек. Под раскатом у Никольских ворот московского Кремля находился один из кабаков, в тот исторический период отданных на откуп боярам и дворянам московским (вне столицы в качестве откупщиков часто выступали и «коллективные феодалы» — монастыри. Заведовали кабаками наёмные «управляющие»-целовальники. Несмотря на отсутствие на Руси производства собственно водки (её ввёз из Польши только Пётр I, он же законодательно указал её употреблять в армии, флоте и на производственных предприятиях с целью пополнения казны, точнее выплаты процентов английским кредиторам), даже пивом, вином и полугаром зачастую умудрялись упиваться буквально донага (запрещалось принимать у пьяниц только нательные крестики)
[5] Увы, в Москве чай появился двенадцатью годами позднее и исключительно в Кремле: это был подарок китайского богдыхана царю Михаилу Романову
[6] Собственно, бомбарду «Царь» туда изначально для того и затащили, чтобы она внушала
почтение всяческим иноземным посольствами и купцам (по совместительству традиционно — шпионам). На самом деле (как выяснилось при реставрации орудия в 1980 году) стрелять «Царь» не мог по чисто техническим причинам: внутри канала ствола имеются наплывы и неровности — брак при литье и запальное отверстие не просверлено, а следовательно и выстрел произвести невозможно. Но со стороны — смотрится![7] На самом деле, по прямой между Орлом и Москвой около 350 вёрст. Но во-первых, стрелец Трифон их специально не считал, а во-вторых, на Руси сроду прямиком дорогу не прокладывали. По крайней мере до Николая I ;-)))
[8] Напомню: Воинов в то время — не фамилия — хотя Ртищев воспринимает именно так, — а отчество: сын человека по имени Воин. Помимо христианских у большинства русских людей в то время имелись и народные («языческие») имена. Поскольку при нехватке церквей и священников в сельской местности были нередки факты, что детей не могли окрестить сразу (период «некрещённости», если верить церковникам, мог длиться от нескольких дней до — это уже крайняя редкость — одного года), первым и основным, как правило, у простонародья было именно народное имя, официальное же порой использовалось только при собственно крещении, исповеди, венчании соборовании и похоронах. Не повсеместно, но и нередко. Уже позднее отчества от этих имён превратились в фамилии.
10
Дмитрий
Вот вы меня, может, спросите, что это за Стёпка такой, что умудрился какую-то услугу оказать? Да вроде как пацан обыкновенный, как в советское время пионеры были. Ну, помните, небось, стих Твардовского о таком?
«Что ж, бой не ждёт.
"Влезай сюда, дружище..."
И вот мы катим к месту вчетвером,
Стоит парнишка, мимо пули свищут, -
И только рубашонка пузырём.
Подъехали. "Вот здесь!" И с разворота
Заходим в тыл и полный газ даём,
И эту пушку заодно с расчётом
Мы вмяли в рыхлый жирный чернозём»
Вот так и у нас примерно вышло, только вот ни танка, ни танкистов, понятное дело, в нашем отряде, готовившемся штурмовать Кремль, понятное дело, не было. Была Красная площадь, рядом с Лобным местом, не ограждённым пока что каменным заборчиком. Поблизости же скособочено ютилась караульная изба для личного состава. Да и вообще «главная площадь России» выглядела сильно непривычно… Из знакомых каждому нашему современнику-соотечественнику зрительных образов в глаза бросался только Троицкий собор с пристроенной церковью Василия Блаженного, впрочем, не радующий глаз разноцветьем куполов: все его «луковички» были покрыты посеревшей от дождей деревянной чешуёй. Поверх кремлёвской стены виднелась сплошная тесовая крыша, опирающаяся на «ласточкины хвостики» крепостных зубцов. Такой же деревянный шатёр с позеленевшей фигуркой двуглавого орла на шпиле венчал вытянутый параллелепипед вдвое укороченной Спасской башни. Впрочем, как я уже знал, пока что башня именуется Фроловской. Непривычно смотрелись над её воротами белокаменные рельефы каких-то святых воинов с мечами и копьями: в двадцатом веке их уже точно там не было. Чуть ниже, на месте иконы, выделялась фреска с изображением Христа. Всё остальное было иным, ни разу мною не виданным. На месте Мавзолея Ленина, для посещения которого, помню, пришлось отстоять довольно немаленькую очередь, находился деревянный мост, переброшенный через крепостной ров. Некогда он, похоже, был устроен как подъёмный, но то ли механизмы за долгие годы повредились, то ли воротные сторожа разучились ими пользоваться, но мостовое полотно буквально заросло землёй… А что вы хотели? Привычной брусчатки на Красной площади пока что нет, так что в сырую погоду грязь тут небось стоит если не по колено, так по щиколотку: вот и натаскали ногами… Примерно половину и без того небольшой площади занимали деревянные лавки и рундуки Торга. Не удивительно, что тут периодически случались возгорания, за что это место надолго получило прозвание Пожар.
Вот между этих-то лавок и расположились мои бойцы после того, как с крепостной стены по ним — к счастью, безрезультатно — прозвучало несколько ружейных выстрелов. Всё ясно: затеявшие путч мятежники взяли под контроль и этот оборонительный участок, причём, похоже, захватили и Фроловскую башню: её постоянно распахнутые в дневное время ворота сейчас наглухо задраены. Вероятно, людей у них немного, иначе залп был бы намного солиднее и без жертв с нашей стороны точно бы не обошлось. Но даже и в нынешней ситуации дуриком переть на штурм стены безо всякой предварительной подготовки — это значит почём зря класть головы поверивших мне — ну, пусть не мне, а своему, как они считают, «природному Государю, сыну Иоанна Грозного» — людей. А сегодня в Москве и без того слишком кровавый день…