Въ л?то семь тысячъ сто четырнадцатое…

Голова промолчал немного, глядя на Кремль, и, огладив бороду, степенно подтвердил:

— Добегут, Великий государь, коль соколы да лествицы с собой волочь не придётся. К пищальному-то весу они у меня сыздавна привычные, а тот снаряд несть неспособно больно. А про твой фугас я слыхивал, токмо фряжские немцы[3] оный петардом прозывают. Да вот только где ж зелья для того петарда взять? С Пушкарского двора пока доставят — уж и тьма падёт, а во тьме пищальный бой нам несподручен станет…

При этих его словах внезапно, словно бы прямо в небе, раздался басовитый звук удара тяжёлого колокола, а затем радостным перезвоном залились десятки мелких и средних колоколов сперва на колокольне Успенского собора, а потом и других кремлёвских церквей.

Что это они так возрадовались? Может, пока мы тут стоим, к Шуйским через другие ворота подмога подоспела? Так вроде в остальных башнях, через которые можно попасть внутрь Кремля, забаррикадировались стрельцы, лояльные царю Димитрию, вот только из-за того, что стены меж ними заняты мятежниками, нам туда не прорваться. Или получили почтовым голубем известие, что какое-то союзное войско подступает к Москве? Так вроде бы не действует пока голубиная почта, не то столетие[4]… В чём же тогда дело?

— А скажи, Епифан Сергеевич: сегодня что — праздник какой-то? В честь чего трезвон такой подняли?

— Не ведаю, Великий государь причины сей. Господу единому известно, с чего звонят. Но зело мне сие подозрительно…

Ладно. Как в двадцатом веке кто-то неглупый написал, «запишем в непонятное».

Тем временем стрельцы и добровольно присоединившиеся к ним помощники из числа москвичей уже споро подтаскивали понадобившиеся «надёже-государю» сено, тряпьё подозрительного вида и чуть ли не два десятка раздёрганных снопов соломы. Сыскались и два не слишком крупных котла, причём один с массивной крышкой, и пара-тройка солидных мотков конопляных верёвок.

Сергеев принялся за активное руководство процессом инженерной подготовки атаки. В котёл высыпали имевшийся в распоряжении головы приказа бочонок чёрного пороха, но его не хватило для того, чтобы заполнить весь объём посудины. Так что пришлось недовольно бурчащим стрельцам, всем своим видом выражающим сожаление по поводу траты ценного имущества, добавлять в будущий фугас собственное «пищальное зелье» из подвешенных на портупеях поперек груди зарядных трубочек-берендеек, искусно сработанных их дерева. Для предстоящего боя было приказано оставить только по три заряда: один — в пищали, и пару про запас. Но даже «обездолив» собственных бойцов, заполнить котёл до краёв так и не удалось, так что пришлось применить эрзац-пыж из куска грубого войлока. Крышку, перевернув, приспособили сверху, рукояткой притиснув к пыжу и обвязали всю конструкцию по периметру верёвками. Для пущей герметичности щель между крышкой и котлом была обмазана смесью из перетопленного на разведённом тут же неподалёку костерке свиного жира и грязи. Уж чего-чего, а в грязи на московском Торгу, несмотря на вполне себе тёплую майскую погоду, недостатка не было. До того, чтобы замостить будущую главную площадь страны брусчаткой тут то ли ещё не додумались, то ли не посчитали нужным тратить время и средства.

Всё это происходило, напомню, под непрекращающийся перезвон колоколов кремлёвских соборов, который был привычно подхвачен и звонарями многих московских церквей. А как иначе: раз в Успенском звонят — значит, так и надобно. Однако вскоре, ещё до того, как последние соломенные снопы, которым я предназначил роль своего рода «дымовых шашек», были замотаны влажным тряпьём и привязаны к верёвками для волочения, из-за кремлёвской стены до наших ушей донеслись звуки ружейной пальбы, колокольный перезвон смешался, а затем и вовсе прекратился. Явно там что-то происходило — но вот что?

Однако, что бы там ни было, происходящее в Кремле должно отвлечь внимание засевших на стенах мятежников. И этим стоит воспользоваться. Задачи моим командирам были ясны и они уже сами отдавали распоряжения своим людям. Мешаться было ни к чему: в конце концов лично меня штурмовать средневековые крепости, да ещё спонтанно и без поддержки артиллерии никто сроду не учил, так что пока стоит ограничиться только внесением общей идеи. Вон, с тем же фугасом для взлома ворот неудобно получилось: я-то про себя втайне думал, что такое устройство — новое слово в здешней военной технике. А оказалось, что эта «инженерная новинка» давно тут известна под именем петарды. Как удалось уловить из распоряжений Епифана Сергеева, два десятка его стрельцов вообще вооружены какими-то «винтовками», хотя ничего похожего на ту же трёхлинейку или даже бердан заметить не удалось. Так, пищали как пищали, только стволы чуть длиннее, калибр, похоже, чуть меньше, да и заряжают раза в четыре медленнее. Нужно будет после всей этой суеты, если всё сложится хорошо, внимательно ознакомиться с местным вооружением, равно как с тактикой и стратегией, проистекающими из уровня технического развития войск. Да и на промышленность стоит взглянуть пристрастно: уж фабричное производство здесь точно ещё не налажено. Да и сельское хозяйство, судя по здешним мелкорослым лошадкам, на которых смотреть жалко, далеко не самое продуктивное, поднимать придётся… А это дело долгое и неблагодарное.

От дальнейших размышлений меня отвлёк стрелецкий голова:

— Всё готово, великий государь! Повелишь ли на слом идти?

— Всем быть готовыми к бою. Пускай конники растащат подожженную солому под стеной. Пусть дым бунтовщикам палить мешает. А тем временем — вышибайте ворота. С Богом!

— Слушаем, государь!

Вновь раздалась переголосица команд, и несколько конных стрельцов, волоча за собой по грязи за верёвки дымящие снопы, проскакали вдоль кремлёвского рва. Со стены и из Фроловской башни вслед ним раздалось несколько выстрелов и один из всадников рухнул наземь вместе с бьющимся и дико визжащим от боли конём, но остальные, побросав солому, уже скрылись от пуль между лавками Торга.

Двое стрельцов, добровольно-принудительно назначенные в сапёры-подрывники, оставили пищали, и, дружно хекнув, подхватили самодельный фугас. Минуту спустя они выбрались из-под защиты построек Торга и торопливо затопали к башенным воротам. Разумеется, мятежникам со стены служивые были видны, как на ладони, а сообразить, что стрельцы несут не праздничный тортик в подарок, люди Шуйских сумели. А сообразив, тут же принялись палить вразнобой, норовя уничтожить носителей угрозы. Да, пищаль хороша для залпового огня, в плотном строю, притом желательно палить по такой же плотной группе противника. До снайперского оружия ей ещё очень далеко. Но сейчас сработал закон больших чисел: всё-таки достали! Сперва рухнул на колени, выпустив котёл, один стрелец. Постояв так, схватившись за лицо руками, он будто бы стёк на землю. Второй, русобородый, с ожесточённым упорством продолжал волочь фугас к башне. Но и его догнал свинец: метрах в полутора-двух от ворот вдруг блеснуло в амбразуре подошвенного боя, рявкнуло дымом и картечью, и брюнет беззвучно упал.

Захотелось с досады ругнуться, да с загибом через три колена, и я уже открыл было рот, как вдруг непонятно откуда появился тот самый давешний мальчишка в перепоясанном верёвкой коротком армячке и клокастой шапке. Сжавшись за лежащим котлом, он ухитрился сдёрнуть со спины убитого (или всё-таки только раненого?) стрельца топор, подсунул верхний его край под фугас и, приладив подток на своё плечо, резко выпрямился в полный рост.

Чёрт побери, закон рычага сработал! Заключённый в котёл фугас подкатился почти на метр к воротам и парнишка тут же подскочил к нему, повторив тот же фокус.

Всё замерло, только кричали что-то ругательное путчисты на стене, хотя и не стреляли в смельчака. Видимо, порастратили боезапас на конных стрельцов, ставивших дымзавесу и на подрывников, вот и не хватило в ответственный момент заряженного ствола. Отсюда не видно, но, думаю, мятежники сейчас судорожно заряжают пищали, намереваясь подстрелить московского «Гавроша», как только станет возможно. Однако не тут-то было! Парень уже приспособил котёл жерлом к воротине, подклинил снизу древком того же бердыша и возится с огнивом, норовя подпалить трут, а от него запальный шнур… Да кто ж его такому научил-то? Ведь с виду шантрапа-шантрапой, а соображает, не хужее иного взрослого.

— Вот что, Евстафий Никитич — обратился я негромко к командиру моих телохранителей. — Ты пригляди за тем мальцом, сбереги его. А как бой кончится — ко мне приведи. Такие толковые Руси во как нужны! Жаль будет, если по случайности сгинет.

— Исполню, государь! — Поклонился сотник.

— Ну вот и ладно. Бери с собой троих, да и ступайте. А то ведь как бой пойдёт — загинуть может, в толпе-то.

… И тут ГРОХНУЛО!!!

Отвлекшись на разговор, я не заметил ни как хлопец запалил шнур, ни как удирал подальше от «петарда», зато не услышать сам взрыв было невозможно. В одно мгновение и воины, и праздные зеваки уставились на скрытые клубами дыма Фроловские ворота. Не успело ещё грязно-серое облако рассеяться, как над площадью пронеслась торопливая перекличка команд, и вот уже туда в дым, мчится дюжина конных стрельцов, а за ними стуча, как кастаньетами, пороховыми берендейками, размеренным бегом направились и пешие. Не добежав, выстроились в три шеренги и, положив пищали на упёртые в землю подставки, изготовились к открытию огня. Это верно: вдруг противник успел подвести подкрепление и сейчас повреждённые створки распахнутся и из них, сметая спешившиеся конников, расширяющих сейчас брешь, ринется на вылазку штурмовой отряд? А вот, не слишком удачно пытаясь сохранить строй, топает хоругвь иноземцев под командой пана Возняковича. Это тоже правильно: как на стрелков, на них надежды мало, а вот внутри башни их клинки будут весьма к месту. Как шутил мой первый начальник цеха: полководец должен правильно флажки на карте порасставить, а воевать солдаты-то сумеют. Так и я: «флажки расставил», а дальше, похоже, командиры сами рады постараться. Тем более, что не манёвры, а бой, да ещё на глазах у царя. Никому оплошать неохота.