В лапах страха
Шрифт:
Малыш плакал, с присвистом переводя дух.
– Юрка, но по-другому никак не выйдет!
– Выйдет!
– Нам нельзя тут сидеть! И я уже объяснила тебе почему.
– Тогда придумай другой план!
Светка умолкла. Она попыталась заново оценить их положение.
«Всё плохо. Очень плохо! А самое страшное, что по-прежнему нет выхода, кроме как по собственной воле отдаться в лапы кровожадного монстра!»
– Хорошо, – кивнула девочка и ещё крепче обняла брата. – Побежим вместе. Только если что: чур, не останавливаться!
– Если – что? – Юрка шмыгнул носом, принялся тереть заплаканные глаза.
Светка
– Один из нас должен обязательно добежать, – она говорила медленно, так чтобы Юрке было легче уяснить суть: – За нами гонится зверь. И зверь этот живой – у него есть чувства, а значит и страхи!
Юрка хотел было что-то вставить, но Светка только положила указательный палец на липкие губы брата и продолжила внушать:
– Не перебивай, а то я сейчас что-нибудь не то скажу. Да, это может показаться страшным, но это единственное, что нам остаётся.
– Но...
– Юрка, молчи! Пусть он даже этот, твой, СПИНОГРЫЗ. Пусть он хоть совсем НЕЧТО или НИЧТО – без разницы! Земной или внеземной – всё равно, в первую очередь, он зверь! Обыкновенный кровожадный зверь! – Светка перевела дух и перешла к более конкретному: – Если он поймает одного из нас, то, максимум, просто повалит...
– Как Волчок? – Юрка нервно затрясся.
Светка встряхнула брата, стараясь, чтобы тот по-прежнему воспринимал её слова.
– Да, как Волчок. Повалит и обязательно бросится за тем, кто будет продолжать бежать. Понимаешь?.. Он будет постоянно разрываться между нами! Но для этого нужно действовать организованно, двигаться на некотором расстоянии друг от друга. И ещё... Самое сложное, а может быть и страшное: не нужно бежать на помощь, если вдруг увидишь, что он догнал меня и пытается повалить, – Светка сама испугалась собственного тона и машинально отпустила замершего брата. – Ты всё понял?
Юрка не шевелился. Потом спросил:
– А если ОН меня первым догонит?
– Я тебя не брошу.
– Но ведь ты же сказала...
– Юрка! Ты всё слышал. Так надо! Прости.
– Понял, – малыш утвердительно кивнул. – А дальше что?
– Дальше?.. – Светка опасалась именно этого вопроса, потому что элементарно не знала, что будет дальше, как не знала и того, чего ей будет стоить отпустить от себя брата, и что именно она почувствует, если на того и впрямь нападут раньше неё.
«Стоп!!! Ведь в квартиру кто-то проник! А значит, дверь не заперта! Хотя, может, теперь уже и заперта...»
«А что если это и впрямь были Глеб и Марина? И их уже нет. Тогда наша отчаянная вылазка попросту лишена смысла! Нет-нет. Это всё страх. Родители живы, и я это отчётливо чувствую даже на расстоянии, даже не смотря на царящие между нами отношения! Я просто это чувствую, как чувствую боль!»
«Господи, когда я в последний раз называла их родителями?!»
«Да будь что угодно – тебе нужно, в первую очередь, спасать малолетнего брата! А дальше уж как получится».
Светка что есть сил тряхнула головой.
– Попытаемся выбраться, – сказала она как можно внятнее, стараясь заглушить царящий в голове шум. – А если не получится, снова спрячемся.
Юрка беспокойно заёрзал.
– Не пугайся – у нас будет телефон. И тогда этому гаду конец, кем бы он ни был!
– А может сразу на выход? – предположил мальчик.
– Я не уверена, что в темноте так быстро открою дверь. А где мобильник лежит, я даже с закрытыми глазами
представляю, так что лучше не рисковать понапрасну.Юрка кивнул.
– Ну что, готов? – спросила Светка и попыталась мысленно задать тот же вопрос самой себе.
Брат снова кивнул.
Светка с трудом разогнула затёкшие коленки и попыталась выглянуть сквозь замочную скважину. По детской витал сумрак, сквозь который ничего нельзя было рассмотреть. Девочка почувствовала тревогу, невольно подалась назад.
– Ну что? ОН там? – не вытерпел Юрка.
– Не видно ничего, – сокрушённо выдохнула Светка, собираясь с духом.
Она приоткрыла дверцу и медленно высунула голову наружу.
«Сейчас ОНО непременно откусит мне голову! Ам...»
11.
Герман Полиграфович сидел в темноте. Не сказать, чтобы он так уж фанател от подобного времяпрепровождения, просто денег не было даже на свечку. Все финансы, вырученные от продажи прежней «двушки», пошли на приобретение новой «однушки», а те скудные крохи, что остались, Герман Полиграфович растягивал, как мог, в надежде, что всё же удастся куда-нибудь пристроиться.
«Да хоть гардеробщиком, что ли, в ту же филармонию – и то было бы уже ЧТО-ТО!»
Однако вакансий не было даже таких.
Герман Полиграфович сидел на раскладушке в полупустой квартире и ожидал исхода. Своего исхода. Именно так, как бы дико это не прозвучало. Но вечера упорно проходили, будто данность их нисколечки не касалась. Герман Полиграфович прекрасно понимал, что наступать они будут ровно до того дня, пока у него будет оставаться хоть сколько-нибудь наличности, а затем всё непременно закончится.
«Вместе с этими проклятыми деньгами, что человечество возвело в ранг бога!»
Тяготы жизни угнетали. В особенности, когда внезапно гас свет, и квартира наполнялась бликами от фар автомобилей, что продолжали, не смотря ни на что, нестись по далёкому окружному шоссе – там кипела жизнь. Жизнь, которая блекла с приходом ночи в квартире Германа Полиграфовича.
«А сегодняшний туман сожрал и ту, другую жизнь».
Поначалу Герман Полиграфович не поверил, что машин больше нет. Он подумал, что всему виной – испорченное зрение, которое только усугублялось продолжительными голодовками, употреблением спиртного и наплевательским отношением к собственному здоровью. Глаза теперь дольше привыкали к полумраку, плохо фокусировали отдалённые предметы, а по утрам вокруг них появлялись синяки.
Но сегодня машин и впрямь не было. Туман то ли поглотил их, то ли просто распугал.
«Нужно срочно занять себя чем-нибудь, пока я окончательно не спятил. Но вот только чем?.. Ведь эта чернь сожрала не только осязаемую материю – в данный момент она давится моей душой!»
По складу характера Герман Полиграфович был аналитиком. Человеком, с трепетом относящимся к любым символам, а в особенности, к их выверенному построению. Как математик может с замиранием сердца любоваться красотой выведенного уравнения или философ исключительной остротой построенной фразы, так и Герман Полиграфович мог часами сидеть и рассматривать нотные альбомы, оставшиеся, наверное, ещё со времён школьных кружков и консерватории. Подобные возвышенные чувства вызывали не только знакомые и понятные ноты, но и любые другие цепочки и логические построения – пусть даже их смысл оставался непонятен.