Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Перед стрельбой в лет вспоминал наставления деда, бил навскидку, бил с выдержкой, бил с поводком — результат один: промах!

«В деревянные чучела-швырки на усадьбе попадаю, — размышлял я, — в летящую птицу попасть не могу. Швырки, брошенные рукой деда, летят не хуже, чем глухарята, — значит, глаза мои в порядке. Значит, умею стрелять в лет». Выходило: умею и не умею. Дома — умею, в лесу и на озерах — «мажу».

В те дни в Ивановке задержался по делам окружной лесничий графа Строганова. Он заехал к нам, сказал, что его любимая дичь — бекасы, и обещал платить пять копеек за каждого долгоносика.

Цена

была подходящая: летних рябков мы продавали по гривеннику пара. Заряд в моей шомполке обходился в четверть копейки — был расчет промышлять бекасов.

Дед выслушал лесничего, усмехнулся, показал на меня.

— Эва, молодой охотник! Он долгоносиков целый короб нащелкает.

Лесничий, видимо, сам был из неудачливых охотников. Он сощурился и сказал:

— Бекас — птица верткая. Сомневаюсь, чтоб такой оголец мог ее стрелять.

Дед решил постоять за внука.

— Оголец даже чирков на лету сшибает! А чирок-то куда прытче бекаса летит. Будьте благонадежны: без бекасов не останетесь.

Лесничий ушел. Я сидел как пришибленный. Бекас на дерево не садится, по воде не плавает. На болоте же, в кочкарнике и траве, эту маленькую пичугу в сидячем положении не увидишь и не убьешь.

«Это бабушкин бог вздумал покарать меня за ложь, — размышлял я. — Лесничий послан в наши края богом…».

Ночью снились страшные сны: бекасы подлетали ко мне, долбили по голове шилообразными носами: «Мы покажем — на птицах пятачки зарабатывать! Мы. глаза выклюем!»

Утром, взяв у деда десять зарядов, я отправился на болото. Шел убежденный, что этим днем кончится моя охота. Дед отберет ружье.

Бекасов было множество. В течение каких-нибудь двадцати минут я сделал десять выстрелов, сшиб восемь птиц.

Только два промаха… Непостижимо! И до того ошеломил этот успех, что я даже не мог радоваться — был как в угаре. А каким чудесным казался мир в то утро!

Я пересчитал теплых птиц и все думал:

«Что за притча? Если не попадаю в летящего глухаря, как же мог свалить бекасов — птиц крохотных, тощих, летящих быстро?»

Долго разгадывал я загадку. Прикидывал так и сяк… Наконец все мало-помалу прояснилось. Рябок, тетерев, куропатка, гусь, утка, глухарь считаются дичью. Как дичь они вошли в мое сознание чуть ли не с пеленок, трепет их крыльев при взлете волнует. Я горячусь, делаю промахи.

Лишь кажется, что стреляю по правилам. А на самом деле вскидываю ружье наугад, бью выше или ниже птицы.

Бекас же не дичь. Никто в деревне до приезда лесничего не стрелял бекасов. Взлет их, как птицы несъедобной и никчемной по нашим таежным понятиям, не горячил меня совершенно, и я стрелял по болотным долгоносикам с не меньшей меткостью, чем по швыркам на усадьбе.

Когда это открылось, я повеселел.

«Что же сделать для того, чтоб стрелять в лет боровую и водоплавающую дичь?» — спросил я себя, и ответил: «Побороть горячку, бить глухаря, как бекаса».

Понятно, придется еще немало потрудиться над тем, чтобы уравнять глухаря с бекасом. Однако это уже не пугало.

Мысленно благословил я лесничего и отправился домой.

«Завтра пойду в лес, — думал я по дороге, — буду смирять свое сердце перед выстрелом, и дело, пожалуй, наладится».

Так оно и вышло.

Осенью не страшно

было идти в тайгу с дедом. Я овладел мастерством стрельбы в лет и знал, что не уступлю старику.

Глава двадцать первая

Надвигалась осень. Полевые работы кончились. Я постреливал на осинах глухарей, добывал рябчиков, но взрослые еще не признавали меня охотником. Настоящим промысловиком считался тот, кто убил медведя, лося, куницу, соболя, росомаху или рысь.

Правда, у меня была одна встреча с медведем, но кончилась она так, что и вспоминать не хочется.

Однажды я отдыхал, сидя на валежине. На тропу, шагах в сорока, выкатился медвежонок. Пузатый, лохматенький первогодок звереныш!

Невозможно было свалить его крохотным зарядом из моей шомполки. но все-таки я выстрелил. Почему? Просто так, вздумалось пошутить с малюткой!

Должно быть, две-три дробинки попали в цель. Медвежонок вертелся и скулил. На плач из ельника примчалась мамаша, смекнула, в чем дело, и ринулась ко мне.

Я бросил шомполку, с ловкостью кошки забрался на дерево. Не было ни ножа, ни топора для защиты. Я знал, что медведи неплохо лазают по деревьям, и гибель казалась неизбежной.

Медведица почему-то не полезла за мной. Встав на дыбы, она злобно трясла молодую елочку, на которой я сидел. Дерево качалось, готовое вот-вот повалиться. Кружилась голова, сердце стучало так, словно хотело выпрыгнуть из груди, но я не разжимал пальцев, вцепившихся в смоляные ветки.

Медвежонок сидел на дороге и плакал. Мать поворачивала голову, раздраженно шипела. Я понимал ее так:

«Молчи! Видишь, трясу? Вот стряхну этого бездельника, наломаю ему бока!»

Мишутка плаксиво тянул:

«Ты, мам, как следует наломай! Пусть не стреляет маленьких!»

Медведица тихо урчала:

«Наломаю, Мишенька. Уж я постараюсь!»

Она бы наломала… Выручили меня соседи. Они «стригли» в тайге рябину и выехали к тропе на шести лошадях, навьюченных мешками с «уральским виноградом». Мужики громко разговаривали, кони ржали, почуяв медвежий дух.

Медведица прислушалась, недовольно уркнула и пошла в кусты. За нею, смешно переваливаясь, ковылял Мишутка.

Я слез с дерева, ничего не сказал мужикам. Такими «подвигами» охотники, даже юные, не хвастаются.

Храбрые люди, возможно, улыбнутся над моею исповедью. Я советую всем храбрецам посидеть — хотя бы десяток минут — на елке, которую трясет разъяренная пятнадцатипудовая медведица! Посидеть без надежды на спасение, не ведая о том, что едут мужики-избавители, — и храбрецы все поймут…

На зорях дед выходил под окно, долго глядел в верховья, где синеют в тумане горы. С наступлением заморозков старика охватывало беспокойство. По каким-то древним приметам он точно предсказывал, когда выпадет снег, когда станет река.

С первым снегом охотники уйдут в дальние угодья на белкованье, на соболевку.

Ах, если бы дед взял на промысел! Уж чего-чего, а дорогого зверя-то я достану. Забывая мудрые наставления Всеволода Евгеньевича о вреде предрассудков, я даже подумывал о жар-птице. Вдруг мне удастся ее поймать! Я договорюсь с ней, выпущу на волю, и она будет загонять в мои ловушки чернобурых лисиц, в сети — рыбу…

Поделиться с друзьями: