В мишуре и блестках

В конце концов сотрясаемый гневом Винсент признался, что заметил Молта у двери в раздевальню, когда сам он, Винсент, как раз заворачивал за угол западного крыла, чтобы спрятать санки.

Аллейн осведомился, когда разобрали елку, и Катберт ответил, что елкой занимались Винсент, Найджел и поваренок во время праздничного ужина. Насытившихся детей вместе с подарками отправили играть в библиотеку. С елки сняли игрушки и упаковали в коробки, а саму елку, стоявшую на подвижной подставке, откатили к застекленной двери и прикрыли занавесками.

— И там она некоторое время находилась. Когда ее убрали?

Снова воцарилось молчание.

— Ведь сейчас ее там нет, — весело продолжал Аллейн. — Она валяется за углом, неподалеку от окон кабинета. Кто ее там бросил? Вы, Винсент?

Винсент набычился, но в конце концов признал, что он отвез елку.

— Когда? — спросил Аллейн, припоминая наблюдение, сделанное Трой в полночь из окна ее спальни.

Винсент не смог точно указать время. Выяснилось, что, убрав в столовой, перемыв монбланы посуды и выполнив другие утомительные обязанности, прислуга в компании с временными помощниками уселась за поздний ужин. Винсент, у которого на лбу заблестела тонкая полоска Пота, объяснил, что убрать елку мистер Билл-Тасман поручил ему (видимо, затем, сообразил Аллейн, чтобы вид ее постыдной наготы не помешал гостям веселиться). В суматохе Винсент забыл о приказании и вспомнил, только когда ложился в постель.

Он нацепил клеенчатый плащ, выкатил тачку из дровяного сарая и отвез на ней елку к развалинам старой оранжереи, где и бросил.

— Почему там? — осведомился Аллейн.

Винсент развязным тоном отвечал, мол, а куда еще ее было девать посреди ночи, но в его манере, кроме грубости, сквозило что-то еще, возможно страх. Все равно, сказал он, бульдозеры на днях, а то и раньше, сметут эту кучу битого стекла и мусора, а вместе с ней и елку, и засыплют землей.

— Уверен, всем вам известно, — напомнил Аллейн, — зачем вас попросили обыскать то место, где лежит елка. Предполагалось, что Молт мог забрести туда и потерять сознание или же по какой-то причине он мог слишком далеко высунуться из окна и выпасть.

— Придет же такое в голову! — обронил Котеночек и нервно хихикнул.

Винсент заявил, что, если бы даже дюжина всяких молтов валялась в том гадюшнике, он бы их не заметил. Он сбросил елку и был таков.

— Скажите, — Аллейн обвел взглядом слуг, — вам, наверное, частенько приходилось сталкиваться с Молтом? Всем вам?

Мужчины повели себя как устрицы, в которых ткнули вилкой, — мгновенно и накрепко замкнулись в себе. Теперь они смотрели куда угодно, но только не на Аллейна, и не говорили ни слова.

— Послушайте... — начал Аллейн, но его перебил Найджел, внезапно объявивший тягучим гортанным голосом:

— Он был грешником в глазах Господа.

— Заткнись, — набросился на него Мервин.

— Он насмехался, творил мерзости.

— Да остановите же его кто-нибудь! — взмолился Котеночек. Он топнул ногами, и возмущенные коты спрыгнули на пол. Мимикой он старался дать понять Аллейну, что у Найджела не все дома.

— Что же такого мерзкого было в Молте? — спросил Аллейн Найджела.

— Его переполняла злоба, — пробормотал Найджел, у которого, похоже, запас проклятий начал иссякать. — Кипел ею, — добавил он.

— На кого же он злобствовал?

— На праведников, — быстро ответил Найджел.

— То есть на тебя, — сказал Мервин. — Заткни фонтан, а?

— Хватит, Найджел, — вмешался Катберт. — Ты сейчас разволнуешься, а сам знаешь, к чему это приводит. — Слуга повернулся к Аллейну. — Уверен, сэр, — пробасил он, — вы понимаете, каково нам сейчас. Мы все переутомились и теперь немного не в себе.

— Мы все мерзость в глазах Господа, — вдруг объявил Найджел. — А я хуже всех. — Его губы задрожали. — Грехи жгут мое нутро.

— Залей его! — выкрикнул Мервин и добавил с глубочайшим отвращением: — О черт, сейчас он заревет.

И бедный Найджел разрыдался, громко всхлипывая и прикрывая нижнюю часть лица носовым платком, словно чадрой. Поверх платка он скорбно взирал на Аллейна, с белесых ресниц капали слезы.

— Успокойтесь, Найджел, — поморщился Аллейн. — Послушайте... Перестаньте, — поспешно добавил он, предотвращая новый взрыв плача. — Послушайте. Вы говорите, что вы грешник. Хорошо. Всякое может быть. А вы не хотели бы облегчить свою душу, или нутро, или что там у вас горит? Ну так как, приятель, хотите?

Не отнимая платка от лица, Найджел несколько раз кивнул.

— Прекрасно. Тогда, вместо того чтобы городить ерунду, не поможете ли вы спасти еще одного грешника, который, весьма вероятно, в данный момент погибает от холода?

Найджел высморкался и промокнул глаза.

— Так как же, — настаивал Аллейн. — Поможете?

Найджел, видимо, мысленно взвешивал все "за" и "против". Несколько секунд он печально глядел на Аллейна, а затем произнес:

— Это наказание Божье.

— Молту? За что?

Четверо остальных одновременно сделали одно и то же движение, впрочем едва заметное постороннему глазу: каждый затаил дыхание и едва удержался от того, чтобы податься вперед.

— Он был винопойца, — громогласно объявил Найджел. — Вино подстрекает к злословию. Сорокаградусная — к безумию.

На сей раз реакция сотоварищей была более явственной: напряжение спало, послышалось шарканье ног, кто-то откинулся на спинку стула, кто-то откашлялся.

— Так вот в чем дело? — Аллейн обернулся к остальным. — Что скажете, Катберт? Вы согласны?

— Если не принимать во внимание экстравагантность выражений, — важно ответствовал Катберт, — то да, сэр, согласен, дело именно в этом.

— Он поддавал?

— Именно, сэр. И крепко.

— Есть ли у кого-нибудь из вас основания полагать, что вчера вечером он принял больше, чем следовало?

Внезапно слуги стали очень разговорчивыми. Молт, поведали они, несомненно прикладывался к бутылке весь день. Мервин утверждал, что видел, как Молт выскользнул из столовой, а затем Мервин обнаружил, что стоявший на буфете графин с виски, который он недавно наполнил, уже наполовину пуст. Котеночек рассказал путаную историю о таинственной пропаже из кладовой бутылки с кулинарным бренди. Винсент не слишком уверенно припомнил, что, когда он встретился во дворе с Молтом в одеянии Друида, от того сильно разило спиртным. Катберт восседал со снисходительным видом верховного арбитра. Он подтвердил, что прозвучавшие здесь единодушные свидетельства алкоголизма Молта в основном справедливы. Однако он считает своим долгом отметить, что, хотя Молт регулярно перебирал лишнего, тем не менее вчерашнее происшествие представляется Катберту из ряда вон выходящим.

— Как вы думаете, — спросил Аллейн, — полковник и миссис Форестер знают о его слабости?

— Право, сэр, — отвечал Катберт с фамильярной почтительностью — манера, которую он, вероятно, усвоил в свою бытность старшим официантом, — знаете, как оно бывает. Полковник, если можно так выразиться, человек не от мира сего.

— А миссис Форестер?

Катберт развел руками и ухмыльнулся:

— Ох, сэр, дамы!

Восклицание, видимо, должно было означать, если оно вообще что-либо означало, что дамы быстрее распознают тайных пьяниц, чем джентльмены.