В мишуре и блестках

— Ну и что, — сказал Рэйберн, — мы и так знаем, что он там был. И не только когда переодевался для представления, но и раньше, когда подготавливал комнату для полковника. И все-таки... Похоже, вы Нравы, провалиться мне на этом месте. Что дальше?

— Боюсь, нам придется залезть на ту свалку, что когда-то была оранжереей. Как идут наружные поиски?

— Как и ожидалось в нынешних условиях, плохо. Ребята стараются вовсю, но, если он и лежит там, они могли уже сто раз пройти мимо и не заметить. Разве здешняя банда головорезов не прочесала оранжерейные развалины?

— Говорят, прочесала. Орудовали граблями и лопатами. Небось прошлись, как стадо динозавров. Думаю, надо браться за дело самим. В конце концов, его могли треснуть по голове и оглушить, мы не можем исключить такую возможность.

— А потом он забрел куда-то и рухнул без сознания?

— Оставьте сочинительство, Джек! Подождите здесь, я схожу за плащом.

— Вам понадобятся резиновые сапоги.

— Загляните в раздевальню, нет ли там подходящей пары.

Взяв из своей гардеробной плащ и шляпу, совершенно бесполезную в такую погоду, Аллейн заглянул к жене. Он был удивлен и не слишком обрадован, застав у Трой Крессиду Тоттенхэм, одетую в платье цвета морской волны. На самых интересных местах платье липло к телу, как банный лист, и топорщилось оборками на всех иных.

— Смотрите, кто пришел! — Крессида подняла руку и помахала кистью. — Мой любимый мужчина! Привет, неотразимчик!

— Привет, врушка, — ласково ответил Аллейн.

— Рори! —одернула его Трой.

— Извините.

— Где ваши манеры, дикое животное? — поморщилась Крессида. — Впрочем, я не возражаю. Обалденным мужчинам брутальность только к лицу. Чем они грубее, тем быстрее мы сдаемся.

Трой расхохоталась.

— И часто вы атакуете вот так, в лоб? — спросила она.

— Дорогая, только когда вижу перед собой Великолепного Самца. Вы против?

— Нисколько.

— Ну насчет Великолепного Самца вопрос спорный, — хмыкнул Аллейн, — но мне надо бежать, Трой.

— Я догадалась.

— Не обращай внимания, если услышишь шум под своими окнами.

— Хорошо.

— А мы здесь причесывались, — вставила Крессида, — и откровенничали, так мило, по-свойски.

— Неужели? Кстати, мисс Тоттенхэм, давно хотел вас спросить: что у вас было на ногах, когда вы гримировали Молта в раздевальне?

— На ногах? — повторила Крессида, демонстративно подняв одну ногу в домашней туфельке, украшенной драгоценными камнями. — Золотистые босоножки, мистер Аллейн, а ногти были покрашены золотистым лаком в тон моему чудесному золотистому наряду.

— Потрясающе, — обронил Аллейн.

— Еще как! Меня просто трясло от холода, и мне пришлось сунуть мои очаровательные ножки в меховые бахилы дяди Прыга.

— Черт возьми!

— Правда? А почему? — Крессида на секунду задумалась, а затем, округлив глаза, глянула на Трой. — Боже! Запах, да? Эти волкодавы, я сбила их с толку, замазав следы Молта. Нет мне прощения!

— Надо полагать, вы отдали ему сапоги на время представления?

— Ну конечно. И я уверена, его ножищи взяли верх над моими лапуськами. Или все-таки мои духи оказались пронзительнее?

Аллейн проигнорировал вопрос и двинулся к двери.

— Чуть не забыл, — вдруг остановился он на полпути. — Когда вы поднялись наверх?

Крессида надула щеки и нажала пальцем на кончик носа: ни дать ни взять, веселенький проказник-купидон.

— Ну так когда же, — поторапливал Аллейн. — Сколько времени вы уже наверху?

— А в самом деле, сколько?

— Попробую вам помочь, — вмешалась Трой. — Вы пришли ко мне десять минут назад, я как раз заводила часы.

— А прежде вы были у себя, — напомнил Аллейн. — Как долго? — Он глянул на девушку. — Достаточно долго, чтобы переодеться.

— А это быстро не дается, — подхватила Крессида. — Скажем, минут двадцать. В библиотеке было дико скучно. Хилари сник, его достали полицейские ищейки, а дядя Берт Смит никогда меня особо не вдохновлял. Вот я и поднялась к себе.

— Вы кого-нибудь встретили по пути?

— Угадали, встретила. Этого придурка Найджела на лестнице, он выл как безумный и все про грехи поминал. Вы наверняка слыхали о том, как он подбросил мне сексуальную записочку? Про то, что я порочная женщина?

— Почему вы уверены, что он ее написал?

— А кто же еще? — удивилась Крессида. — Остальные, что бы ни думали, помалкивают. А у этого порочные женщины — любимая тема, только и знает, что о них трепаться.

— Пожалуй. А когда вы спустились к ужину?

— Не помню. Наверное, как всегда, последней.

— Вы не заметили, кто-нибудь входил или выходил из комнаты Форестеров?

Крессида беспомощно взмахнула руками.

— Заметила, и опять Найджела. Он выходил. Видимо, постели там разбирал и все такое. На этот раз он всего лишь шарахнулся к стене, словно у меня проказа.

— Спасибо, — сказал Аллейн. — Мне пора. — Он взглянул на жену. — Все в порядке?

— Да, не волнуйся.

Когда он вышел, Крессида резюмировала:

— Давайте смотреть правде в глаза, дорогая: я зря трачу порох.

Глава 8

МОЛТ

1

Прежде чем выйти из дома в ночную тьму, Аллейн завернул в кабинет, там было пусто. Он зажег все лампы, раздвинул занавески на окнах и вышел, заперев за собой дверь и положив ключ в карман. У двери библиотеки он остановился и прислушался: двое мужчин негромко беседовали, по отрывистому лающему смешку можно было безошибочно распознать мистера Смита. Рэйберн с четырьмя полицейскими и двумя проводниками с собаками ждал на парадном крыльце. Они двинулись в неогороженную часть двора.

— Дождь перестает, — крикнул Рэйберн. Ливень преобразился в мелкую, колючую, как иголки, изморось. Шум на дворе стоял страшный: деревья ревели и стонали, словно, потеряв разум, взамен обрели голос. К реву деревьев примешивался плеск воды, скрежет и лязг сорванных бурей железяк, болтавшихся по двору, как перекати-поле.

Надгробие Найджела таяло на глазах. Лежачая фигура была жутко изувечена, однако предка Билл-Тасмана все еще можно было узнать.

Они завернули за угол западного крыла и попали под яростный натиск ветра. Зашторенные окна библиотеки пропускали лишь тонкие полоски света, комната для завтраков была погружена во тьму. Но из кабинета лился яркий поток, освещавший молодую ель, отчаянно качавшуюся из стороны в сторону, и кучи мусора вокруг. В осколках стекла, омытых дождем, плясали мутные блики.