В объятьях сна

До сеанса в театре оставалось два часа, и все решили чуть лучше одеться по такому случаю…

Все четверо ринулись в сторону театра… Глэдис всё ещё плохо себя чувствовала, но решила пойти со всеми.

Весь первый акт Глэд чесалась, ей было неудобно сидеть на месте, а тем более дожидаться антракта. Её насквозь пронизывало ощущение, будто она гниёт изнутри. После первого акта она перебралась в туалет и старалась привести себя в чувство, стоя перед зеркалом. На несколько секунд ей показалось, будто в отражении появилось лицо мервеца: старые седые волосы, бледная морщинистая кожа, ослепшие глаза и в целом неприглядный вид. Однако это ей просто привиделось. Леон решил, что это не что иное, как шизофрения, хоть и не знал всех подробностей безумства сестры.

По окончании антракта в зал вернулись все, кроме Глэд. Её брат мог ей только посочувствовать. После третьего звонка она всё ещё была в уборной и пыталась привести себя в чувство.

Во время представления Леон подумал, рассуждая с самим собой, как же точно спектакль передаёт жизнь, однако и жизнь не менее театральна. В эти одинокие рассуждения вмешался посторонний голос, уже не из головы, который возразил:

– Притворство есть жизнь, и лишь игра – театр.

Леон попытался найти говорящего, но попытка не венчалась успехом. Однако в этот момент подкралась Глэд и извинилась, сообщив, что собирается в клинику. Все отнеслись к этому с пониманием.

После театра уже совсем мужская банда решила отправиться в клуб. А Глэдис уже отсидела очередь, получила таблетки по страховке и пошла одна домой, в свою холодную постель…

В клубе было достаточно весело: Леон покупал напитки и приставал к каждой хоть сколько-нибудь симпатичной девушке, однако все его так или иначе отшивали. В то же время Мистер Форд имел большой спрос среди дам за счёт своих выдающихся качеств: знаменитости и молчаливости. Пара женщин тёрлась вокруг него, но лишь одной он «подарил поцелуй».

Надзиратель решил, что для Форда хватит, и предупредив Леона, что остальная выпивка уже за его счёт, ушёл с Фордом домой. Однако Леон уже ничего не понимал и первым же делом прокричал нечто вроде «Пируем все! Всем выпивку за мой счёт!»

Домой он притащился позже всех, по дому шёл на ощущение тепла. Так он набрёл на спальню покойного. По бокам кровати трупа стояли две постели поскромнее, по-видимому, для них, как для гостей. «Всё же двум родственникам можно спать в одной комнате. Мы с сестрой постоянно так спали, пока не стало хватать денег на новое жильё. Хотя, их и не стало хватать в итоге. Но при переезде нам казалось, что всё изменится к лучшему» – думал про себя Леон. И после этих мыслей лёг спать.

Посреди ночи его разбудил тихий шёпот Глэд, обращённый к трупу. Она была вся бледная, и голос её было не разобрать. Говорила она так долго и тихо, что Леон перестал замечать этот шёпот и вновь уснул.

На утро Глэдис и Леон бодро встретили Гардена, а затем они вчетвером пошли завтракать в тот же ресторанчик, где были вчера. Леон пил только воду и молча ел завтрак, а Глэд обсуждала с надзирателем, каким её троюродный дед был при жизни.

– Форд у нас человек высокого полёта, но живущий оседлой жизнью в связи с обстоятельствами, о которых принято спрашивать только лично… Он создал этот райский уголок чисто за счёт своего состояния. Все налоги идут ему, в виде платы за землю или что-то типа того. А он просто заново пускает в оборот деньги в разных местах, откуда они расходятся по рукам и так далее. Рабочая система. И главное, так он сохраняет почти все свои деньги при себе. Страшно представить, что будет с городом, если Форд коньки отбросит. Тьфу-тьфу-тьфу, – он постучал по дереву. – Собственно, поэтому вы и здесь.

Гарден также рассказал, что Форд был жизнерадостным, но немного жадным. Он устраивал в городе праздники, открывал новые жилые кварталы и строил рабочие дома, где люди могли и работать, и удовлетворять свои потребности. Однако, он не делал себя ни мэром, ни каким-то ещё правителем. Он просто организовывал жизнь в городке и поддерживал её, но последние пару лет усыхал вместе с самим городом. Часто впадал в депрессию и тщательно готовился к моменту своей смерти. Что было до начала строения мануфактур и жилых комплексов, надзирателю было неизвестно, поскольку сам он был среди «приезжих».

Завтрак подошёл к логическому завершению, все поблагодарили повара и отправились на прогулку в парк-заповедник.

Гленн сказал, что Форд любит охотиться в этом месте. Гарден вновь стал относиться к хозяину как к живому, что встревожило Глэдис. Она заметила, что он становится несколько неадекватен, когда верит в то, что Форд всё ещё жив. Несколько минут спустя Гарден приметил в зарослях оленя, на что и обратил внимание Эвансов. А затем застрелил животное из ружья, которое спрятал ранее за спину Ганна. Брат и сестра смотрели на подстреленного оленя глазами, полными ужаса, пока Гленн хвалил Форда за подстреленную дичь, жал ему руку и обнимал. После, он позвонил кому-то и сказал, чтобы из заповедника тушу отнесли на кухню. Они двинулись дальше, Леон отнял ружьё, попросив и надзирателя, и покойного не стрелять по животным во время прогулки.

Прогулка близилась к концу, и Леон с Глэд решили попросить надзирателя оставить Форда им двоим, чтобы прошвырнуться вместе по местному Молл-центру. Гарден не был против такого поворота и оставил тело под присмотром его родственников. Пара минут, и троица была уже совсем далеко от точки расставания, а Гленн топтался на месте, не зная, куда себя деть.

Эвансы понимали, что без тела им ничего не светит, поэтому с улыбкой везли полусгнившее мясо по торговому центру. Лицо Форда, покрытое опарышами, словно светилось от радости. У самого входа в торговый центр их окружили консультанты, предлагающие зайти именно в их магазин. Эвансы были счастливы и пообещали посетить каждый из магазинов. Консультанты медленно, но довольно разошлись. Трио решило посетить самый дорогой из известных им магазинов – «Elyts». В нём был лишь один продавец, и двигался он крайне размеренно, словно перетекая из ёмкости в ёмкость. Он не обращал внимания на пришедших, пока краем глаза не заметил Коляску с Мистером Ганном.

Он мигом подбежал к инвалидной коляске, на которой тот располагался, и начал общаться с Фордом, как со старым-добрым другом.

– Чудно выглядите, Мистер Форд! Сбросили пару кило? Не вопрос, мы подберём вам одежду в самый раз к вашей стати. – он перешёл на шепот. – А кто эти двое? Родственники? Слышал-слышал…

Брат и сестра не отвлекали их и пошли смотреть ассортимент. Продавец же прихватил с собой мёртвое тело и начал предлагать ему разную одежду и оставлять только ту, что Форду «была по нраву». Несколько минут спустя продавец нагнал Эвансов и приказал им помочь их дедушке примерить новую одежду. Он отправил Леона и Ганна в примерочную, а Глэд стоять рядом и уносить те вещи, что плохо сидят на Форде.

Леон смотрел в лицо трупу, словно умоляя не покупать эти все вещи, хоть и понимал, что их отсюда так просто не отпустят. Сглотнув слюну, он просмотрел одежду, подобранную для Форда и остановился на трусах. Ступор и некоторая тревога.

– А ему точно понравились эти трусы, господин продавец?

– Однозначно! Хотя я и советовал немного другую модель.

Глэдис засмеялась в кулак, но на миг ей стало немного завидно брату. Мысль ушла, оставив за собой ужас и интерес. Крайне непристойный интерес к Форду. Она увидела, что продавец отвлёкся, и решила подсмотреть за братом и их дедом, чуть отдёрнув шторку.

Леон, надев петли с рукавов Форда на крючки для одежды с противоположных концов примерочной, добился того, что Форд висел, словно на распятии, и ноги его свободно болтались в воздухе. Штанов на Форде уже не было, но пах его был скрыт помимо белых тряпочных трусов головой Леона.

Глэд покраснела и села на пуфик напротив зеркала, коря себя в аморальности и непристойности. Однако, этот образ застыл у неё в голове. Словно брат молится телу. Она начала поневоле грызть свои ногти, хоть уже пять лет как отучилась от этой дурной привычки.