В одном лице

— Ну, Билли, в чей-то карман я их положил, — сказал Ракетка.

— Есть новости от твоего выпуска? — неожиданно спросил я его; он достаточно пьян, подумал я, вдруг получится застать его врасплох? — Какие новости от выпуска тридцать пятого года? — спросил я дядю как бы невзначай.

— От Большого Ала никаких вестей, Билли, — поверь мне, я бы тебе сказал, — ответил он.

Теперь дедушка Гарри разгуливал по дому в виде женщины; но, по крайней мере, он признавал, что его дочери мертвы, а не опаздывают на вечеринку, как он заявлял раньше. Я видел, как Нильс Боркман следует за старым другом по пятам, будто оба скользили по заснеженному лесу на лыжах и с ружьями за спиной. Боб уронил еще одну пустую бутылку, и я пинком отправил ее под дедушкин диван. Никто не обращал на эти бутылки внимания, по крайней мере с тех пор, как вернулся дедушка Гарри — на этот раз не в роли дедушки Гарри.

— Соболезную твоей утрате, Гарри, — твоей и моей, — сказал дядя Боб дедушке, который теперь был одет в поблекшее пурпурное платье, одно из бабушкиных любимых, насколько я помнил. Серо-голубой парик, по крайней мере, «подходил ему по возрасту», как позднее сказал Ричард Эбботт — когда снова заговорил, а это случилось еще нескоро. Нильс Боркман сказал мне, что фальшивая грудь, скорее всего, была позаимствована из костюмерной «Актеров Ферст-Систер», или, может быть, дедушка Гарри стащил ее из гримерки Клуба драмы.

Сморщенная и изуродованная артритом рука, подавшая дяде Бобу новую бутылку, не принадлежала рыжей официантке. Это оказался Херм Хойт — он был всего на год старше дедушки Гарри, но выглядел тренер Хойт куда более потрепанным.

Херму было шестьдесят восемь, когда он тренировал Киттреджа в 1961 году; тогда он уже выглядел так, словно вот-вот уйдет на пенсию. Теперь ему было восемьдесят пять, и он пятнадцать лет как был на пенсии.

— Спасибо, Херм, — тихо сказал Ракетка, поднося бутылку к губам. — Билли тут спрашивал про нашего старого друга Ала.

— Как там твой нырок со сбросом, Билли? — спросил меня тренер Хойт.

— Я так понимаю, вы ничего от нее не слышали, Херм, — ответил я.

— Надеюсь, ты отрабатывал его, — сказал старый тренер.

Я принялся рассказывать Херму Хойту длинную и запутанную историю об одном бегуне, которого встретил в Центральном парке. Он примерно мой ровесник, сказал я тренеру, и по виду его ушей — и по заметному напряжению мышц шеи и плеч во время бега — я догадался, что он занимается борьбой. Когда я заговорил с ним об этом, он решил, что я тоже борец.

«Нет-нет, я могу более-менее сносно выполнить разве что нырок со сбросом, — сказал я ему. — Я не борец».

Но Артур — так звали борца — неверно меня понял. Он решил, что я когда-то боролся и теперь просто скромничаю, принижая свои успехи.

Артур все болтал и болтал (как и все борцы) о том, как мне непременно надо продолжать тренировки. «Тебе надо поднабрать еще приемов в дополнение к этому нырку — еще не поздно!» — сказал он мне. Артур тренировался в клубе в районе Централ-Парк-Саут — по его словам, там было много ребят «нашего возраста», которые все еще продолжали тренировки. Артур был уверен, что я найду подходящего партнера в своем весе.

Энтузиазм Артура, не собиравшегося позволить мне «бросить» борьбу просто потому, что мне уже за тридцать и я не соревнуюсь в команде, был неукротим.

«Но я никогда не состоял в борцовской команде!» — попытался объяснить ему я.

«Слушай, я знаю многих парней нашего возраста, которые никогда не участвовали в соревнованиях, — сказал мне Артур. — И все же они продолжают бороться!»

В конце концов, рассказывал я Херму Хойту, уговоры Артура и рассказы об этом его чертовом клубе настолько меня утомили, что я открыл ему правду.

— Что именно ты сказал этому парню, Билли? — спросил меня тренер Хойт.

Что я гей — или, если быть точным, бисексуал.

— Господи, — сказал Херм.

Я сказал, что один бывший борец, мой любовник, кое-чему научил меня — строго для самозащиты. Что бывший тренер этого бывшего борца тоже кое-что мне подсказал. «Только нырок со сбросом, и все?» — спросил меня Артур. «И все. Только нырок», — признался я.

— Господи, Билли, — повторил старый тренер Хойт, качая головой.

— Такие дела, — сказал я Херму. — Я не отрабатывал нырок.

— Я знаю только один борцовский клуб в районе Централ-Парк-Саут, — сказал мне Херм Хойт. — И он довольно неплохой.

— Когда Артур разобрался, что у меня за история с нырком, он, похоже, потерял интерес к этой затее, — сказал я тренеру Хойту.

— Может, это была и не лучшая идея, — сказал Херм. — Я не знаю, что там за ребята занимаются в этом клубе, — теперь уже не знаю.

— Наверное, не каждый день к ним приходят геи упражняться в самозащите — как вы думаете, Херм? — спросил я тренера.

— Билли, а этот Артур читал твои романы? — спросил Херм Хойт.

— А вы что, читали? — с удивлением спросил я

— Господи, ну конечно. Только не спрашивай меня, о чем они, Билли! — сказал старый тренер.

— А мисс Фрост? — неожиданно спросил я его. — Она читала мои книги?

— Настойчивый, а? — сказал тренеру дядя Боб.

— Она знает, что ты писатель, Билли. Все твои знакомые знают об этом, — сказал мне тренер.

— Меня тоже не спрашивай, о чем ты пишешь, Билли, — сказал дядя Боб. Он уронил пустую бутылку, и я отправил ее под диван. Женщина с рыжими волосами принесла Ракетке новую бутылку. Я сообразил, где видел ее раньше; все официантки на «вечеринке» были из столовой Фейворит-Ривер — они работали в академии. Той женщине, которая носила Бобу пиво, было за сорок, когда я видел ее в предыдущий раз, — она явилась из прошлого, которое навсегда останется со мной.

— Так вот, об этом Нью-Йоркском спортивном клубе — там занимаются всякими видами спорта, но раньше дела с борьбой у них обстояли неплохо, Билли. Пожалуй, ты мог бы попрактиковать свой там нырок, — сказал Херм Хойт. — Может, стоит спросить этого, как его, Артура, — после стольких лет практика тебе точно пригодилась бы.

— А вдруг эти борцы из меня котлету сделают, Херм? — спросил я. — Разве это вроде как не лишит смысла то, ради чего вы с мисс Фрост вообще научили меня нырку?