В одну реку

Миджен вынырнул из воспоминаний и в замешательстве оглянулся на лорда. Люциус отставил чашку и изобразил холодное безразличие, ругая себя за невнимательность. Он не терпел, когда его жалели.

Миджен подошел к напарнику, что-то сказал, дотронувшись до руки Меррита, и Люциуса прошило тоскливой завистью. Эти двое были одним целым, и Люциус снова почувствовал свое одиночество и досаду на собственную глупость.

Тоскливо наблюдая за любовной идилией, Люциус удивился, увидев, как после возражений, Меррит отдал напарнику свою палочку, и тоже углубился в воспоминания.

Миджен подошел и сел рядом, аккуратно держа чужую палочку в руке.

– Ваша светлость…

– Аврор, вам не стоит уделять мне так много внимания. Ваш напарник не любит меня, не стоит вызывать его неудовольствие, общаясь со мной больше, чем нужно.

– Вы не правы…

– Нет? Почему тогда вы так взволнованы и тревожны? Помириться не удалось?

– Ничего, Зак слишком резко реагирует, но быстро успокаивается. И он нормально к вам относится.

Люциус не стал спорить, а указал на палочку:

– Почему вы взяли ее?

– Разумная предосторожность.
– улыбнулся Миджен и встал.
– Вы не голодны?

– Благодарю, уже нет. А вы?

– Дома поем.
– отмахнулся аврор, и быстро вернулся к столу: Меррит разогнулся.

Когда он развернулся и нашел глазами Люциуса, тот почувствовал себя неуверенно: лицо аврора было жестким, глаза сузились, брови свелись в упрямую черту.

– Палочку.
– ровно потребовал он.

– Зак, остынь.

– Аврор Миджен, верните мою палочку!

– Нет, господин заместитель главного аврора.

– Что вы себе позволяете?

– Закари, пожалуйста. Оно того не стоит.

Миджен говорил мягко, снова держа напарника за руку, и Люциус видел, как расслабляются напряженные мускулы, разглаживается морщинка между бровями, становится мягче лицо. Никто не обращал на них внимания: следователь возился с бумагами, охрана сидела на стульях у двери, и свидетелем почти семейной сцены оказался только Люциус, о котором тоже все забыли. Наконец, Миджен решился вернуть напарнику палочку, и они оба двинулись в его сторону. Люциус встал навстречу, немного нервно расправляя мантию и не в силах оторваться от созерцания чужого счастья.

– Аврорат требует ареста коменданта Рихтера на основании многочисленных свидетельских показаний и воспоминаний потерпевшего.
– сообщил Меррит, и следователь принялся писать ордер.

– Ваша светлость, от имени Британского Аврората, приношу вам извинения за то, что вам пришлось пережить.

– Я бы предпочел адекватную компенсацию - заявил Люциус.

– И чего вы хотите?

– Уменьшения срока заключения, разумеется.

– Я сообщу вашу просьбу начальству.
– пообещал Меррит.

– Теперь я могу вернуться в камеру?

После непривычно сытного ужина и сумасшедшего дня, Люциус засыпал на ходу. Обезболивающее перестало действовать почти полчаса назад, и сидеть было очень неприятно, а показывать свою слабость - просто стыдно.

– Я провожу вас.

– Прощайте, аврор Миджен. Спасибо вам за помощь. Я ваш должник.

– Прощайте, лорд Малфой. Надеюсь, дальнейшее ваше прибывание здесь будет не столь увлекательным, как первая неделя.

– Надеюсь, Мерлин вас услышал.

Люциус попрощался со всеми и вышел вслед за Мерритом, ожидая услышать упреки или обвинения: аврор до сих пор поглядывал угрюмо и задумчиво. Они молча дошли до камеры Люциуса и вошли внутрь. Малфой сел на нары и приготовился выслушивать все, что накипело у ревнивца.

– Ваша светлость, я, кажется, просил вас быть сдержаннее?

– Простите, аврор, я старался.

– Боюсь даже представить, что бы было с бедным Тони, если бы вы не старались!

– Я уже извинился, но могу и повторить: я не имею никаких намерений относительно аврора Миджена. Не в моих правилах посягать на чужое. К тому же… - Люциус заставил себя сказать это.
– Я вполне представляю, каково это - терять то, что дорого… С некоторых пор.

– Он так и не простил?
– тихо спросил Меррит.

– А вы бы простили?
– усмехнулся лорд.

Люциус сидел уже из последних сил, и, кажется, это было заметно.

– Ложитесь спать, ваша светлость. Спокойной вам ночи.

– Спасибо.

Люциус улегся на нары, даже не заметив, что белье сменили на чистое и почти новое. Меррит наклонился и накрыл лорда одеялом. Люциусу стало смешно:

– Что, господин аврор настолько впечатлен моими страданиями, что решил проявить милосердие?

– Почти угадали: я впечатлен. Только не страданиями, а героизмом и несгибаемой волей.
– Это прозвучало достаточно иронично, но недостаточно язвительно, и Люциус решил не обижаться.
– Вы удивили меня, лорд Малфой. И мне теперь интересно, что с вами будет дальше. Отдыхайте, ваша светлость. Удачи.

– Благодарю, аврор. Накормите своего напарника и помиритесь с ним, иначе однажды вы можете пожалеть о потерянном по глупости и из-за упрямства времени. Прощайте.

Люциус закрыл глаза и еще успел услышать, как закрылась дверь и проскрежетал засов. Дементоров сегодня не было, видимо они с аврорами друг друга не любили.

12 глава

Проснувшись, Люциус обнаружил на стоящем у кровати стуле несколько флакончиков с зельями и баночку с незнакомым названием. На куске пергамента было написано: «Зелья - до завтрака, мазь - три раза в день на поврежденные участки тела». Поморщившись, Люциус бросил листок: «поврежденные участки тела» беспокоили сегодня меньше, но вспоминать о них совсем не хотелось. Под пергаментом оказалось, были еще сюрпризы: на стуле лежала большая плитка шоколада и щетка для волос, которую он вчера оставил в комнате у Рихтера. Настроение поднялось. Люциус мысленно поблагодарил аврора Миджена за заботу и занялся утренним туалетом.

Завтрак ему принес Тед, он же и рассказал новости. Рихтера забрали в Аврорат, а вместо него временно прислали пожилого аврора, который сразу пробежался по этажам, выругал охрану за безделье и велел вычистить грязь. На нижнем ярусе он наткнулся на дементоров и, видимо, сработала боевая привычка, в результате, оставшиеся твари спешно покинули тюрьму, спасаясь от довольно сильного Патронуса, и Тед от всей души надеялся, что они больше не вернутся. Люциус обрадовался: все же, ему везло. Избавиться от обоих проблем разом было приятно. За разговором Люциус не заметил, как съел всю кашу и выпил чай. Тед забрал тарелки и, поворачиваясь к двери, вдруг вспомнил: